— Совершенно верно, — горячий ком подступил к горлу Леопольда.
— А вы похожи на него, лейтенант. Да, знаете ли, глаза и лоб — совершенно отцовские… Знавал я Бориса Петровича. По многолетней совместной работе. Кристальной чистоты человек, энергичный, решительный, смелый и душевный. Гражданскую войну геройски прошел. Талантливый инженер и ученый. — Гвардии полковник взял со стола партийный билет, бережно передал его Леопольду и крепко пожал ему руку. — Желаю вам, Леопольд Борисович, во всех, знаете ли, делах и поступках быть достойным отца. Воюйте так же храбро, как он в гражданскую… как сейчас бы воевал. За него сражайтесь.
…Когда по ночному полю и лесу, в бушующую метель офицеры возвращались в свою часть, дорога не казалась им такой тяжелой, как днем. А Леопольд повторял про себя слова пожилого полковника, который помнил и так высоко ценил его отца. Надо же так случиться, что в глухой белорусской деревушке и в темном буранном поле, накануне новых схваток с врагом, ему дано пережить встречу с отцом, самым дорогим человеком.
Гвардии лейтенант прибыл в роту незадолго до приказа комбата готовить огонь по скоплению пехоты противника и, не успев отдохнуть и согреться, тотчас принялся за работу.
Глава пятая. Город Городок
1
Вслед за Невельской операцией тотчас последовала Городокская. Бой не прекращался. 248-й гвардейский стрелковый полк вместе с другими частями 11-й гвардейской армии повернул на юг и, шагая по лесам и болотам, сбивая заслоны врага, нацелился на город Городок.
«Эх, ну и жизнь, дорогой, — писал Леопольд Игорю Демьянову, — ангелы смерти летают над головой в виде мин и снарядов, как пыль в Москве. Ведь твое письмо получил три дня назад и таскаю в кармане по болотам, снегу, грязи и черт знает где, оно все посинело, расплылось и наконец замерзло. Подходит мой черед, остался я пятый и четыре подчиненных, а ведь это у офицера. Ну ее к черту, эту проклятую войну…
Эх, Гоша, опять приказ выступать. Буду жив — допишу…»
«И вот уже две недели наступления — вперед! Тебе может показаться — подумаешь, только две недели, — обращался он к школьному другу, — ты не знаешь тогда, что значит один день в наступлении и что значит: „Наши части заняли один населенный пункт“».
Невелик город Городок, районный центр Витебской области, с двумя небольшими предприятиями, но завоевать его оказалось трудно. Фашисты превратили Городок в своеобразную полевую крепость на подступах к Витебску. Они создали мощную оборонительную систему, включавшую четыре рубежа. Самым трудным для прорыва был последний, проходивший по городским окраинам.
С трех сторон окруженный водными преградами, Городок словно самой природой был приспособлен к обороне. Правда, реки и озера сковал лед, но какие искусство и храбрость надо было проявить, чтобы преодолеть открытое ледовое пространство, над которым господствовали береговые высоты, густо нашпигованные огневыми позициями артиллерии и минометов.
Противник неистово сопротивлялся, непрерывно контратаковал. Уже в первые дни наступления пришлось вывести в тыл наш 1-й танковый корпус, который понес большие потери. Лишь к исходу 21 декабря советские войска прорвали два оборонительных рубежа фашистов и приблизились к третьему, проходившему по южному берегу озера Кошо, рекам Горожанке и Пальминке.
На берегу и на льду озера Кошо столкнулись цепи, противники перемешались и в неистовой рукопашной стреляли в упор, били прикладами, кололи штыками, боролись, барахтались, давя и душа друг друга. То был кромешный ад, в котором Леопольд должен был как-то разобраться и, отстреливаясь из автомата, определить, куда направить огонь своих минометов. Рядом был только его связист и ординарец красноармеец Терентий Коротков, Тереха, как звали его в роте. Спокойный, чуть сутулящийся мужчина, кузбасский шахтер, он словно прирос к телефонной трубке и сквозь гомон боя повторял и повторял команды.
В это утро Некрасов узнал, запомнил многих боевых товарищей.
Вместе с пулеметчиком Макаровым Леопольда принимали в партию. А теперь увидел пулеметчика в тяжелый для него миг. Поддерживая огнем первую роту, Макаров выдвинулся с «максимом» вперед и напоролся на контратакующих немцев. Немцы взяли расчет в кольцо. Погибли наводчик и подносчик. Фрицы кричали: «Рус, сдавайся», а Макаров отвечал огнем, пока не кончились патроны. Метнув последние две гранаты, безоружный, он кинулся на врага и был сражен автоматной очередью.
И еще запомнился ему коммунист — минометчик Матвеев. Не из его минроты, из второй. Старший сержант Матвеев израсходовал мины и не усидел, бросился в прибрежную траншею, куда ворвались немцы. Он дрался прикладом, валил врага. И раненный не покинул товарищей. К счастью, Матвеев выжил: подоспела помощь и его спасли.
Этот бой свел Некрасова и с гвардии старшим сержантом Баженовым, старшиной стрелковой роты.
Чуть приутих бой, и старшина с термосом за плечами пополз к залегшим на берегу, в наспех отрытых траншеях, бойцам. Он раздавал еще теплый кулеш, накормив и Некрасова, и его ординарца, и связиста Короткова, когда осколок мины ранил командира стрелкового взвода. Офицера понесли в тыл, а старшина принял взвод. Собственно, от взвода едва ли осталось отделение, но и с ним Баженов отбивал вражеские контратаки и наступал по льду озера Кошо. Храбрый, толковый, самостоятельный парень понравился Некрасову, они подружились и несколько месяцев спустя провели дерзкую вылазку в стан врага, о которой потом писали в политдонесении и в дивизионной газете.
К вечеру 23 декабря части 83-й гвардейской дивизии обошли Городок с севера и, как было задумано командованием, нанесли по нему удар с запада. То был ночной штурм, рассчитанный на внезапность, на совместные действия нескольких дивизий, которые полуокружили город, и на танковый десант немногих уцелевших «тридцатьчетверок» 10-й гвардейской танковой бригады.
В этом десанте участвовал Леопольд с принятой им в бою ротой. От шести расчетов осталось только три. Как и стрелки, минометчики взобрались на броню. Они бережно придерживали «самовары» и ящики с минами, Дорога шла по узкому перешейку, стиснутому озерами, пересеченному речкой. Танки двигались медленно, часто останавливались, и сидеть на броне было жутко, особенно когда из центра города ударил шестиствольный миномет и хлесткие разрывы взбурили лед. Не спокойнее оказалось и на узких улочках, среди полыхающих бревенчатых домов, мятущихся теней и неожиданных выстрелов, на которые отвечали прямо с брони.
Наиболее опасным очагом сопротивления противника оказалась железнодорожная станция. Немцы вцепились в нее и упорно держались, сосредоточив на вокзале, в пакгаузах, на путях немалые силы. Наступило утро, когда стрелки и минометчики спешились вблизи вокзала.
— Давай быстрее, лейтенант, — крикнул Некрасову командир батальона. — Выкуривай фрицев. Достань до самых печенок.
Действительно, подумал Некрасов, минометчик сейчас самый нужный человек. Только минометы навесным огнем могут поразить укрывшегося за станционными зданиями врага. Огневую позицию он приглядел сразу — обезглавленный садик за развалинами кирпичного здания, а вот где избрать наблюдательный пункт — это был вопрос. Пробраться по площади к вокзалу, конечно, можно, да что увидишь? Только пулю зря получишь. Выход, как он заметил, был: слева от станции высилась кирпичная водокачка. С нее противник как на ладони. Рискованно, но, как говорится, игра стоит свеч.
Терентий Коротков, навьючив катушку с кабелем, прихватив телефонный аппарат, вопросительно смотрел на лейтенанта. Что, мол, будем делать?
— Пошли.
До водокачки ползли, петляя среди сожженных грузовиков, трупов. У подножия башни залегли наши стрелки — не больше отделения. Они обрадовались Некрасову:
— Лейтенант, дай огоньку!
Когда с Терехой они полезли по скрипучей лестнице, за ними увязалось двое стрелков, и это было приятно: охраняли, берегли. Пули цокали о кирпичи, дырявили железную крышу — поистине, как писал Леопольд, «ангелы смерти летали над головой».
