…Наконец-то закончился изнурительный марш — 20 ноября гвардейцы расположились на отдых. То было в деревне, северо-восточнее Невеля, в двадцати километрах от ближайшей железнодорожной станции.
Усталые, они едва просушили обмундирование и, наскоро перекусив, легли спать. Задолго до рассвета Некрасова разбудил Шабанов:
— Гвардии лейтенант, кончай ночевать.
— Что случилось?
— Батальон вызывают…
— Зачем?
— Совсем не знаем…
Командир батальона объяснил, что придется поработать и для себя, и для полка: потаскать снаряды и мины. Доставлять их надо с полевых артскладов, из деревень Скуратово и Фролово, — за пятнадцать и двадцать километров. Туда и обратно пешим: ни машины, ни лошади не проходят.
В группу Некрасова попали минометчики и с десяток стрелков. К полудню добрели до Скуратова. Склад располагался под открытым небом, снарядные ящики лежали штабелями, прикрытые мокрыми брезентами. Подошли под погрузку.
— Давай наших, 82-х, — запросили минометчики.
— Что дадим, то и возьмете.
— Своя рубашка ближе к телу.
— Нечего торговаться, — улыбнулся гвардии лейтенант. — Не для себя стараемся.
— А для кого же?
— Для немцев. Им все и достанется.
Шутка понравилась. А молодой взводный оценил старых солдат. Он приглядывался, как Воронков и Колесов ловко соорудили несколько пар носилок. Нарубили слег, поперек положили жердей, скрепили проволокой, покрыли плащ-палатками — вот и принимай трехдюймовые «чушки». Выдали и мины для их «самоваров», и солдаты прихватывали их попарно — за горлышко, трофейным кабелем, перекидывали через плечи, — гроздь за гроздью, еще и руки свободны. «Здорово, — приметил Некрасов, — пригодится».
Колонна вытянулась, захлюпала по грязи. Леопольд хотел было встать под носилки, но ему не дали. «Ладно, в дороге поглядим, авось и я пригожусь».
Это первые шаги легки, а пройдешь с полверсты — немеют руки и плечи, а ноги, того гляди, подломятся. Как ни бодрился Давиденко, ни встряхивал мокрым чубчиком, все же заметно ослабел.
— Ну-ка, — приказал ему Некрасов и, перехватив носилки, стал в пару с Шабановым. — Пошли.
Знал, что за ним следят солдаты: не хлипок ли лейтенант? Ничего, он сдюжит. Только бы раненая нога не забарахлила. Шагал размеренно, дышал глубоко, как на лыжной дистанции.
— Ай, лейтенант, — заметил Шабанов, — крепкий ты…
— Обыкновенный.
— А я тебя в бане смотрел: шибко плеч крутой, откуда такой?
— Накачал. Есть такой спорт — академическая гребля. Не слышал?
Втянувшись в марш, Некрасов радовался, что прошлогодняя рана основательно зажила, не болит, и потихоньку затянул штраусовский вальс «Сказки Венского леса», который на выпускном балу танцевала Рина. А вокруг был не веселый зеленый Венский лес, а сумрачный, предзимний. Глухо гудели под ветром осины и березы.
Позади засмеялись. Действительно, чего это он не к месту вальс завел, и Некрасов, усмехнувшись, перешел на любимую:
Шел отряд по бережку,
Шел издалека.
Шел под Красным знаменем
Командир полка…
Хотя он и не командир полка, а всего-навсего взводный, но идет впереди.
Знакомую песню подхватили.
На привале их догнал на лошадке офицер связи из штаба дивизии. Остановившись перекурить, сказал Некрасову, что у немцев сильная оборона — строили лето и осень. И называют они этот рубеж «позицией пантеры». Надо понимать, что готовят контрудар. В общем, придется жарко.
2
В последних числах ноября и начале декабря сорок третьего года Некрасов, как и все солдаты и офицеры 11-й гвардейской армии, находился в напряженном ожидании. Вот-вот поступит приказ, а за ним бросок в наступление. Но решительные события откладывались: осенние хляби намертво держали танки и автомашины, приходилось ждать заморозков. Впрочем, для отдыха у гвардейцев не было времени. Накапливая боеприпасы, пехотинцы, артиллеристы, саперы совершили по нескольку дальних ходок за снарядами и минами, а в оставшееся время занимались боевой подготовкой.
О своих делах Леопольд писал школьным товарищам:
«Ну вот и я офицер-артиллерист, командир подразделения, чтобы ты знала. Но надо сказать, что на фронте я далек от офицерского вида и положения — все делаю вместе с бойцами. Даже ботинки ношу, а не сапоги, которые развалились и негде их поменять. Правда, есть валенки, но проклятая местность — болота, и ходить в них невозможно. Да, „жистянка“. В общем, черт с ней, скорей бы наступать как следует, как на юге наступают. И тогда будет все и веселее будет».
«Вот уже и зима началась, первое декабря, а я и не чувствую той радости, бодрости и обновления, которые чувствуешь в начале зимы. Впереди не радость Нового года, не веселое время катков, лыжных соревнований и зимних каникул, впереди трудное, опасное и необходимое дело — война, бой, и чем дальше на запад, тем ближе к дому, к Москве».
В начале декабря офицеров собрали в полку, и начальник штаба познакомил их с данными о противнике. Первая полоса обороны фашистов состояла из нескольких тщательно отрытых траншей. Множество подбитых танков были врыты в землю и приспособлены в качестве пулеметно-артиллерийских точек. Впередилежащая местность плохо просматривалась — лесная, холмистая, овражистая, а озера, реки, ручьи и множество болот, так и не промерзших до декабря, создавали дополнительные препятствия. Со второй линии обороны фашисты готовили свой ответный удар, пресловутый «прыжок пантеры».
Но время шло. Снег покрывал осеннюю грязь. Мороз сковывал речки, болота. Наступление началось 13 декабря, туманным утром. В 9.00 грянул залп «катюш», а вслед за ним шквал артиллерийского огня. Грохот его доносился и до 83-й дивизии, которая до поры до времени находилась в армейском резерве. Ох, хуже нет — ждать и догонять. А дивизии предстояло и то и другое, ибо по замыслу командования ее вместе с 1-м танковым корпусом предполагалось ввести в прорыв.
Но прорыв пока не получался. Атака захлебнулась. Вражеские позиции ожили, немцы перешли в контратаку, яростную, как прыжок пантеры. Ее с трудом удалось отбить. И только на следующий день наметился успех. Передовые части прорвались к шоссе Невель — Городок, не на юг, как предполагалось, а на запад. И командование сразу воспользовалось удачей. В прорыв — полтора километра по фронту и два в глубину — они ввели 83-ю гвардейскую стрелковую дивизию вместе с танковым корпусом.
Гвардейцы форсировали по тонкому льду речки Овсянку и Кабишанку, десятки ручьев, прижимая врага к едва одевшемуся ледком обширному озеру Езерище. Они свертывали обороны противника, и их фланкирующий удар был поистине подобен прыжку пантеры.
К 17 часам 15 декабря дивизия овладела деревнями Фаины, Ренище и завязала бой за ключевой пункт немецкой обороны — село Сурмино. Именно здесь, отмечал в своих воспоминаниях генерал К. Н. Галицкий, «наступал 248-й гвардейский стрелковый полк… Его батальоны форсировали топкие места, преодолели лесные заросли и внезапной атакой вышли в тыл 365-му пехотному полку 211-й пехотной дивизии, оборонявшемуся фронтом на север… Один из батальонов овладел населенным пунктом Каики, где располагался 187-й артиллерийский полк противника, и захватил исправные орудия и боеприпасы. Уцелевшие вражеские солдаты в панике бежали». Последовавшую затем контратаку противника в районе села Лаптевка гвардейцы решительно отбили.
Все эти населенные пункты — Каики, Лаптевка, Сурмино — занесены в наградной лист командира минометного взвода гвардии лейтенанта Л. Б. Некрасова. Но в наградном листе упомянута еще и маленькая деревушка Дюбино, разбитая снарядами, полусожженная, около которой завязалась минометная дуэль.
Навстречу наступающей роте старшего лейтенанта Галеева с околицы Дюбина внезапно забил миномет. Накрытая густой завесой разрывов, свистящими осколками, рота залегла.
