Они спустились по склону впадины и осмотрели платформу. Хайнеман поднялся по лесенке, укрепленной с одной стороны платформы, и прошел по помосту, проходившему над клетчатыми сферами.

— Скафандры, — сообщил он. — В том числе, жесткие.

— Здесь есть надпись, — воскликнула Фарли.

Она показала на бронзового цвета табличку, установленную на пьедестале возле устья колодца. Алфавит был похож на латинский, с четко выделявшимися A, G и E, но никто не смог расшифровать слова.

— Это не греческий и не кириллица, — сообщила Ленора. — Вероятно, это язык камнежителей. Какой-то новый язык. — Она сфотографировала табличку со всех сторон.

— Я не встречал ничего подобного в библиотеках, — сказал Лэньер. Отойдя, он почувствовал внезапное напоминающее патоку сопротивление вокруг края колодца.

— ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, — прозвучал из пустоты глубокий угрожающий мужской голос. — ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ для говорящих на английском языке двадцатого века. Не пытайтесь войти в какие-либо ворота в этом районе без соответствующих средств защиты. За воротами преобладают условия высокой гравитации и едкой атмосферы. Для вашей защиты предусмотрены скафандры. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Кэрролсон прикоснулась к табличке и свистнула.

— Смотрите, — сказала она. Буквы превратились в английские и повторяли то, что произнес вслух голос. — Вот это обслуживание!

Хайнеман провел руками по поверхности одной из сфер и обнаружил в черном квадрате углубление. Он осторожно нажал на него — ничего не случилось.

— Извините, — сказала Фарли, не обращаясь ни к кому конкретно. Лэньер повернулся к ней; она смущенно улыбнулась и подняла руку, а затем обратилась к куполу. — Извините, но если мы захотим войти в колодец — в ворота, — как воспользоваться скафандрами… патоскапами…

— Батискафами, — поправила ее Ленора.

— Да… как ими пользоваться, чем бы они ни были?

— Устройства отвечают на команды голосом и могут быть приспособлены к вашему языку. У вас есть соответствующее разрешение на посещение ворот?

— Какого рода разрешение? — поинтересовалась Карен.

— Разрешение от Нексуса. Все ворота контролируются Нексусом. Пожалуйста, предъявите разрешение в течение тридцати секунд, или этот пояс будет заблокирован.

Они молча смотрели друг на друга, пока шло время.

— Разрешения нет, — бесстрастно констатировал голос. — С этого момента ворота закрыты, пока обслуживающий персонал не исследует их и не исправит положение.

Лэньер отошел от невидимого барьера. Двадцатиметровое отверстие в центре бесшумно закрылось, образовав бронзовую выпуклость. Хайнеман взвизгнул на помосте и спрыгнул в тот самый момент, когда сферы медленно погрузились во впадину, исчезнув без следа.

Фарли выругалась на мелодичном китайском.

— Ну ладно, — вздохнув, сказала Кэрролсон. — Так или иначе, на экскурсию у нас все равно не было времени.

Пейзаж вокруг состоял из плоского покрытого песком пространства без каких-либо признаков жизни. Воздух был сухим, и вскоре в горле у всех пересохло; с некоторым облегчением они поднялись на борт АВВП, закрыли люк и приготовились к возвращению на трубоход.

— Забавно, — сказал Хайнеман. — Он просто очарователен.

Он поднял АВВП с земли и увеличил скорость, наклонив вперед двигательные гондолы. Самолет плавно поднимался, пока не оказался в верхних слоях атмосферы, в километре от плазменной трубки.

— Абракадабра, — скомандовал Хайнеман, убирая крылья и включая хвостовой двигатель.

Резко рванув вперед, они пробили атмосферный барьер и плазменную трубку и вошли в вакуум вокруг сингулярности. Направляя АВВП легкими толчками позиционных двигателей, Хайнеман подвел его к трубоходу и с помощью компьютеров самолета завершил стыковку.

— Он великолепен, не правда ли? — с энтузиазмом сказал он, потом тряхнул головой и шумно выдохнул:

— Уфф!

— В ближайшее время договора о разоружении мы от них не добьемся, — констатировал Герхардт, спускаясь впереди Джудит Хоффман к комплексу четвертой камеры. — Сейчас они больше боятся друг друга, чем нас, и никто не собирается добровольно расставаться с оружием, пока ситуация не прояснится.

— Кто, по-вашему, встанет у них во главе?

Герхардт пожал плечами.

— Кто их знает, этих сукиных сынов. Хотелось бы надеяться, что Мирский.

— Он бывал в библиотеке третьей камеры чаще, чем любой из нас, — сказала Хоффман.

— Ему больше нужно узнать, — объяснил Герхардт. — Русские не любят военных с гуманитарным образованием.

— Полагаю, мы должны быть уже рады прекращению огня и разделению сторон.

Герхардт открыл перед ней дверь, и Джудит вошла в кафетерий. Четыре специалиста по сельскому хозяйству — один мужчина и три женщины — ждали ее с графиками и электронными блокнотами. Она обменялась со всеми рукопожатиями и села. Герхардт получил из автомата скудный ленч и сел за соседний столик; эта тема впрямую его не касалась.

— Продовольственные программы, — начала Хоффман. — Сельское хозяйство и средства к существованию. Ладно. Покажите, что мы должны сделать.

Прошло около восемнадцати часов после совещания в бунгало. Буря успокоилась еще быстрее, чем началась; ветер внезапно прекратился, облака рассеялись. Свет плазменной трубки стал ярче, и воздух потеплел.

Белозерский приказал взводу солдат окружить бунгало и арестовать Мирского. Официальным предлогом была недостаточная преданность Мирского делу социализма; но все три замполита чувствовали слабость генерал-лейтенанта и то, что он вскоре согласится на уступки, которые Советы вряд ли могут себе позволить.

Взвод быстро окружил командный центр, направив свои АКВ на двадцать охранников. Охранники сдались без сопротивления, и Белозерский подошел к двери бунгало, чтобы арестовать Мирского. Три дородных десантника ногами распахнули дверь и выставили вперед автоматы, прячась за стеной.

— Товарищ генерал! — крикнул Белозерский срывающимся голосом. — Вы злоупотребили доверием ваших людей. Именем вновь образованного Верховного Совета, вы арестованы! — Десантники ворвались в бунгало. На койке, сонно моргая, сидел Плетнев.

— Генерала Мирского здесь нет, — хрипло сказал он. — Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Велигорский немного поспал после совещания с Мирским, потом воспользовался тем, что буря утихла, вывел три грузовика с пятьюдесятью солдатами из первой камеры и проехал на поезде, зарезервированном исключительно для русских, в четвертую камеру.

Он хотел оказаться в стороне, когда Белозерский будет арестовывать Мирского — просто на всякий случай, если что-то пойдет не так. В течение нескольких часов он наслаждался лесом четвертой камеры. Особенно радовал его вид солдат строительного батальона, валивших деревья и оттаскивающих их к воде. Истории о завоевании восточных земель и строительстве транссибирской магистрали захватывали его с детства; теперь он воочию наблюдал нечто подобное на Картошке: ряды советских поселений, связанных дорогами, расчистка полей под сельскохозяйственные угодья и строительство. В конце концов, из этого поражения может получиться нечто не столь уж плохое, подумал он — более чистое, менее коррумпированное и более жестко контролируемое социалистическое общество, которое, возможно, сумеет завладеть астероидом и вернуться на Землю, чтобы завершить дело, начатое Лениным восемьдесят лет назад.

Дела шли удивительно быстро: лишь девять дней назад они высадились, а теперь уже владеют территорией в наиболее привлекательной из семи камер Картошки. Если это не демонстрировало слабость их противников, то что же тогда?

К нему приближались три десантника. Первый держал какие-то бумаги, несомненно, для подписи.

— Полковник, — сказал первый солдат, вынимая из-под бумаг пистолет. Он направил пистолет на Велигорского и сдвинул фуражку на затылок.

— Мирский, — прошептал Велигорский, не теряя самообладания.