— Лоренс, это Гарри.

— Я уже был почти за дверью, когда они втащили меня обратно. Я в четвертой камере, Гарри. Я собирался…

— Лоренс, мы… на нас напали. Садись в АВВП и поднимай его наверх. Состыкуйся с трубоходом и уходи в коридор. Оставайся там, пока мы тебя не вызовем.

— Понял. Именно это я и собирался сделать.

Кнопка отскочила и потемнела.

Над Японией и Китаем расцвели новые голубовато-белые цветы — всего четыре. Это были орбитальные ядерные взрывы, предназначенные для того, чтобы нарушить связь и энергосеть путем интенсивных вспышек электромагнитного излучения — источника новых помех в громкоговорителях. По мере того как Камень двигался по своей орбите, и Земля поворачивалась под ним, он видел новые взрывы над Советским Союзом и Европой — всего четырнадцать. Настоящая ядерная весна. Они подняли ставку после Малой Гибели. Еще не было обмена стратегическими ударами — но никакая незащищенная электроника или системы связи не могли пережить этих вступительных шагов.

Видеоэкраны поменьше показывали картинки, полученные с тех сканирующих спутников, которые еще не были повреждены и передавали информацию.

На побережье Северной Америки вставала мрачная заря; вспышки на большой высоте отбрасывали жуткий свет на океан и сушу, словно отметки световой указкой на рельефной карте. Бойня все еще не начиналась. Что было в их планах — блеф? Хитрость?

Переговоры должны были уже начаться.

«Что уже сделано, что будет сделано, если только… Как разрядить обстановку, свести все к ограниченной конфронтации… Кто кого обманывает, и как далеко они зайдут…

И кто должен сдаться».

Полковник Мирский держался за край люка, ведшего в кокпит корабля. Скважины непосредственно не было видно; лазерная защита и бронированный внешний корпус закрывали передние иллюминаторы. Он не мог разобрать изображение на дисплеях перед двумя пилотами: это была мешанина неясных линий, вращающихся окружностей, нечто, напоминающее пасхальные яйца, катающиеся по сетке.

— Приготовьте ваших людей, — сказал командир корабля, бросая взгляд через плечо. — Скажите им, чтобы они держались стен скважины, пока не выйдут в первую камеру. Там их могут ждать люди с лазерами. Они жалят, словно осы.

Казалось, по корпусу в быстром ритме ударили тяжелые кулаки. Сирена смолкла.

— Вот сволочи; это орудие Гатлинга, — сказал второй пилот. — Повреждена лазерная защита. Небольшая пробоина во внешнем корпусе.

Мирский спиной вперед выбрался из люка и закрыл его за собой; комментарий командира об осах все еще звучал у него в ушах. Когда-то, еще студентом, Мирский ухаживал за пчелами в кооперативе под Ленинградом. «Мы разворошили улей, — подумал он. — Естественно, они пытаются жалить».

Он проплыл через первый отсек, взял свой шлем и отдал короткие распоряжения. Сержанты — командиры отделений во втором и третьем отсеках — протиснулись в люки, чтобы поднять своих людей. Еще несколько минут, и должно начаться.

— Что такой мрачный, Алексей? — бросил он солдату, разглядывавшему свой шлем. — Ребята, оружие заряжено?

Все разобрали оружие из зарядной пирамиды и проверили горящие светодиоды.

— Стройся, — сказал Мирский. Он слышал приказы, отдаваемые во втором и третьем отсеках. Командир первой роты, находившейся в первом отсеке, майор Константин Улопов, уже был в шлеме, а его адъютант Жадов проверял все застежки его скафандра. Когда все будет в порядке, Улопов, в свою очередь, должен был помочь Мирскому.

Никто из них не был особо защищен от лазерных и пулевых ударов. В сражениях такого рода АКВ или даже пистолет — приспособленный для стрельбы в вакууме, но со стандартными патронами — был столь же эффективен против солдата, как и лазер.

Мирский приблизился к небольшой группе, окружавшей «Зева» — генерал-майора Сосницкого.

— Батальон к бою готов, товарищ генерал, — доложил он.

Команда Сосницкого, состоявшая из трех офицеров — включая замполита, майора Белозерского, стоявшего рядом — проверяла и перепроверяла скафандр генерала, словно цыплята, окружившие курицу. Сосницкий поднял руку в перчатке над этой суетой и протянул ее Мирскому. Мирский крепко пожал ее.

— Маршал должен гордиться вами и вашими людьми, — сказал Сосницкий. — Сегодняшний день — или ночь, или что бы это ни было — будет днем нашей славы.

— Так точно, — сказал Мирский. Даже несмотря на мысли о том, что любая командная структура основана на цинизме, Сосницкий обладал властью, заставлявшей его испытывать волнение.

— Мы кое-чем отплатим им за Киев, да, полковник?

— Так точно, товарищ генерал.

Он бросил взгляд на Белозерского. Лицо политработника выражало смесь возбуждения и отчаянной паники. Глаза его были широко открыты, на верхней губе выступил пот.

Мирский вытер свою верхнюю губу. Она тоже была влажной. Все его лицо было мокрым. Затем он отошел от группы и вернулся на свое место.

Зажглись огни возле трех круглых выходных люков, и корабль начал беспорядочно кувыркаться, чтобы усложнить задачу снайперам, пока солдаты будут выпрыгивать наружу. Из-за этого их могло разбросать по всей скважине, и приходилось хвататься друг за друга и прыгать группой, чтобы оставаться вместе, пока это было возможно.

Беспорядочно стрелять было нельзя; было больше шансов попасть друг в друга, чем в противника. Стрелять можно было лишь в непосредственной схватке с явно видимым противником, и даже на это не следовало терять времени, если этого можно было избежать.

Все уже были в скафандрах и построились. Аварийный шлюз, окружавший выходной люк номер два, был разобран и сложен возле переборки. Насосы с утробным ворчанием начали откачивать воздух из отсеков. Переходные люки между отсеками захлопнулись. Свет погас. Единственное, что теперь могли видеть солдаты Мирского, были огни над выходными люками и фосфоресцирующее свечение гайдропов.

— Проверьте радио и локаторы, — сказал он. Каждый солдат быстро проверил свою систему связи и крайне важный сигнальный локатор.

Огни вспыхивали и гасли с полусекундным интервалом. Каждый убедился в том, что присоединен к тросу, с помощью которого будет перемещаться по отсеку вплоть до выходного люка.

Десять секунд до открытия люка. Движения корабля — рывки, толчки и повороты, вызванные беспорядочными срабатываниями маневровых двигателей — начали действовать даже на Мирского.

Он больше не слышал шум насосов. Они были в вакууме.

Люки внезапно открылись, и солдаты начали вываливаться наружу, в темноту и безмолвие.

Два отделения, целью которых была первая камера — всего двадцать человек — шли в первую очередь.

Мирский был третьим. Улопов шел впереди, и Мирский держался за конец, привязанный к его бедру. За Мирского в свою очередь держался Жадов, к боку которого было пристегнуто лазерное ружье. Все трое схватились за край люка и выпрыгнули наружу одновременно, так, как их учили, отплыв от корабля, словно группа парашютистов, шестиногая звездочка в глубокой тьме.

Глаза его быстро приспособились к темноте, и он включил локатор. На какое-то жуткое мгновение ему показалось, что все пропало; он не слышал даже каких-либо признаков сигнала. Потом послышался четкий высокочастотный сигнал маяка, установленного каким-то неизвестным соотечественником — возможно, уже мертвым, убитым американцами — в скважине, ведущей во вторую камеру.

И он мог различить маленькое пятнышко света — вход в первую камеру.

Вокруг плавал мусор. Что-то ударилось о его скафандр, измазав его грязью. Откуда-то сочились темные капли. В луче фонаря его шлема мелькали большие куски металла, части разодранной переборки и вибрирующие листы стали… корабль!

Запутавшийся в чем-то невидимом впереди, тяжело покачивался остов одного из транспортников, муха, пойманная в паутине, окруженный плавающими телами, большинство из которых были без шлемов. Мимо проплывали части конечностей и туловищ.

Их всех окружил нимб ослепительного света. Лучи мощных прожекторов прошлись по кораблям и солдатам, мертвым и живым. Жадов отпустил конец Мирского, и Мирский инстинктивно потянулся к его оружию, но вместо этого схватился за его руку. Тело сильно дернулось, чуть не оторвав Мирского от Улопова. Скафандр Жадова был пробит, и вырывавшийся наружу воздух крутил его, словно выпущенный из рук воздушный шарик. Мирский последним усилием дотянулся до оружия, схватил его и передал Улопову.