Ее шутки отличаются изяществом построения, сама структура предложений заставляет читателя улыбнуться: «М-р Ричард Харви собирается жениться, но, поскольку это хранится в глубокой тайне и пока известно только половине округи, ты должна держать язык за зубами». Она описывает танцы, устроенные родней и друзьями жены Эдварда. Дамы по очереди аккомпанировали танцорам на фортепиано, а Джейн открывала бал. Танцевали допоздна, а затем, после ужина, в темноте шли домой, целую милю под двумя зонтиками. Накрапывал дождь, и прогулка по свежему влажному ночному воздуху, должно быть, была восхитительна, ведь в то лето стояла небывалая жара — такая, что люди на улицах Лондона падали в обморок. Жара не спадала, и через несколько дней Джейн записала одну из самых известных своих острот: «Что за ужасное пекло! Из-за него постоянно пребываешь в состоянии неэлегантности». Разумеется, такие проявления, как пот, кровь или слезы, противоречили самому понятию элегантности, и каждая молодая леди, стремившаяся занять место в обществе, должна была неустанно оберегать себя от них.

В одном письме она сообщает, что, по мнению одной ее приятельницы из Кента, Кассандра наверняка занята свадебными приготовлениями, — несомненно, так оно и было. Здесь переписка прерывается, а в промежутке до ее возобновления обрушились все мечты Кассандры о счастье. Весной 1797 года из Вест-Индии пришло сообщение о смерти Тома Фаула. В мае ожидалось его возвращение из Сан-Доминго, «но, увы, вместо него самого пришла весть о его смерти». Он умер в феврале от лихорадки, как 3 мая написала со слов Джейн Элиза де Фейид их общей кузине Филе Уолтер. Это горе поразило всю семью Остин, ведь Том был не только женихом Кассандры, но и самым близким другом Джеймса. Годы спустя Джеймс напишет стихотворные строчки о «друге моего сердца, брате моей души» и о том, как он надеялся соединить его руку с рукой горячо любимой сестры. То и дело он мысленно обращался к берегам Вест-Индии, «где непрестанно плещется океан». Память о друге он пронес через всю жизнь. Что же до Кассандры — эта потеря стала для нее невосполнимой. Но не было ни криков, ни безумных рыданий, ни отказов от еды; Кассандра черпала силы в религии, здравом смысле и постоянной занятости. «По словам Джейн, ее сестра держится с твердостью и достоинством, какие мало кто выказал бы в столь мучительной ситуации», — писала Элиза в том же письме. После смерти Тома Кассандра получила тысячу фунтов. Похоже, она больше и не взглянула ни на одного мужчину, хотя ей в то время не исполнилось и двадцати пяти и она была красива. Впоследствии Джейн иногда пыталась обратить ее внимание на потенциальных ухажеров, но безрезультатно. И ей больше никогда не приходилось называть старшую сестру «самым смешным писателем современности» — шутки Кассандры кончились, она примирилась со своим уделом старой девы. Привязанность к сестре стала для Кэсси важнее, чем раньше: Джейн была для нее одновременно и ребенком, которому требовалась защита, и другом, которого нужно направлять и поддерживать, и сестрой, которой можно было отдать всю свою неизрасходованную любовь.

Принеся личную трагедию Кассандре, 1797 год одновременно положил конец напряженной, но комичной неразберихе между двумя братьями Остин и их кузиной Элизой. Никто из них не разделял веры Кэсс в то, что настоящая любовь приходит лишь раз в жизни, а Элизе нравилось утверждать, что она и вовсе не способна любить. Летом 1796 года она вновь появилась в Стивентоне, и Джеймс наконец собрал мужество в кулак и начал ухаживать за ней. Их возможный союз выглядел весьма достойно и явно снискал бы одобрение всей семьи: молодой вдовец с маленькой дочкой и его кузина-вдова со своим бедным мальчиком, оба к тому же со средствами — на его доход и ее состояние они могли бы жить вполне безбедно. И вот он наезжал из Дина, привозил стихотворные приношения и только что не ходил на задних лапках, пытаясь завоевать ее расположение. Обожающая внимание и поклонение, Элиза наслаждалась этой ситуацией и даже подумывала, не принять ли предложение кузена. Затем она отправилась в Лондон и там пришла к выводу, что Джеймс для нее недостаточно хорош и что ей слишком дорога свобода, а возможность пофлиртовать еще дороже[108]. Стать женой деревенского священника, круглый год сидеть в пасторате, заниматься детьми и распивать чаи с женами местных сквайров, пока супруг пишет проповеди, охотится или собирает десятину, — нет, это было решительно не для нее. Она привыкла к более яркой и оживленной жизни. Любила ездить в Брайтон и на другие курорты. Пока Гастингс лечился морскими купаниями, его мама могла немного пококетничать с офицерами — вот это ей вполне подходило. Ни одна из обрушившихся на Элизу трагедий не изменила ее взгляда на жизнь как на игру, из которой надо с умом извлечь столько удовольствия, сколько возможно. В свои тридцать пять она одевалась и вела себя как первая красавица. Носила на руках болонку. Находясь в Лондоне, прогуливалась в парке бок о бок с принцессой Уэльской. В общем, довольно сложно было представить, как бы Джеймс вписался в эту картину.

Он же не позволил себе долго сокрушаться из-за отказа Элизы. Как и все Остины, Джеймс был реалистом и знал, что для ведения хозяйства ему необходима жена. Если одна невеста отказала, нужно попросту отыскать другую. И она тут же нашлась. Сложно не заподозрить миссис Остин в том, что она поучаствовала в устройстве этого брака, пригласив свою любимицу, двадцатишестилетнюю Мэри Ллойд, погостить в Стивентоне. Выбор был вполне естественным — Ллойды дружили с Остинами, к тому же некоторое время жили в доме священника в Дине, так что брак с Джеймсом означал для Мэри возвращение в хорошо знакомое жилище. 30 ноября 1796 года миссис Остин написала будущей невестке письмо по случаю помолвки, в котором выразила свое восхищение и радость: «Доведись мне делать этот выбор, дорогая Мэри, именно ты была бы той, кого бы я желала видеть супругой Джеймса, матерью Анны и моей дочерью… Если в чем-то я и могу быть уверена в этом ненадежном мире, так это в том, что ты осчастливишь всех троих…»

Союз этот и в самом деле стал счастливым, хотя Мэри, чье лицо было изрыто оспинками, ужасно ревновала Джеймса к прежней пассии, Элизе, и, как считала Джейн, держала мужа в ежовых рукавицах. Джеймс смирился с тем, что его элегантная кузина никогда не получала приглашений в их дом. И хотя он привык хранить записи и свидетельства о всех важнейших событиях своей жизни (например, тщательно сберегал письма матери), среди его бумаг не осталось никаких упоминаний о поездке во Францию и визите к графу Капо де Фейиду. Согласно семейному преданию, Мэри Остин, надолго пережившая Элизу, отзывалась о ней дурно до конца своих дней. Такими глубокими были злость и ревность к сопернице. Ни в чем не повинная (или изображавшая, что неповинна) Элиза говорила о выборе Джеймса мягко и снисходительно: «Она не богата и не красива, зато обладает здравым смыслом и чувством юмора»[109].

Джеймс и Мэри обвенчались снежным январским днем в местечке Хёрстборн-Террант, близ Ибторпа, где миссис Ллойд жила с дочерьми. Джеймс так написал об этом дне:

К новобрачной являлись с визитами. Миссис Шут нашла ее «совсем непосредственной и очень приятной», да и все местное общество очень хорошо приняло новую миссис Джеймс Остин. Даже отец первой жены Джеймса, генерал Мэттью, смотрел на этот брак вполне благосклонно. И только малышка Анна, вернувшаяся в Дин из Стивентона, вовсе не была довольна. Отношения между ней и мачехой не сложились, и Джейн, преданная племяннице всей душой, тоже так никогда и не смогла перебороть свою неприязнь к Мэри.