- Я должна все знать, папа. Я не ребенок, - с прежней непреклонностью сказала Женя, и Емельян снова увидел в ней Женьку сорвиголову из недавнего и почему-то страшно далекого детства. Серая юбка и черная кофточка шли к ее статной стройной фигуре. Отложной стоячий воротник, распахнутый острым клином, обнажал длинную крепкую шею. Емельян любовался Женей, и, конечно, он не хотел, чтобы она уходила, он даже что-то намеревался возразить Акиму Филипповичу, но его опередил Иван, вдруг заявивший решительно, по-хозяйски, в упор глядя на отца похолодевшим взглядом:

- А зачем ей уходить? Не чужая она тут, своя.

- Ну что ж… - вздохнул Аким Филиппович и шлепнул на колени свои красные крупные руки. - Пусть по-вашему. Оно, пожалуй, и лучше. Садись, дочка, коли так.

Всю ночь и день готовился Иван к этому разговору, а вот подошло время, и он не знал, с чего начать. Нет первой фразы. Дальше все кажется ясным, а вот первой фразы не может найти. А пауза с каждым мигом становится рискованней и неприятней, похожей на пружину часов, которую заводят, заводят, уже довели до предела, и она вот-вот лопнет.

Неловкость эту чувствовали все, и прежде всего Аким Филиппович. "Ведь я отец, мне и начинать", - решил наконец он и сказал, снова хлопнув ладонями по коленям:

- Ну что ж, хлопцы, знакомиться будем, что ли? Гляжу на вас и ничего не понимаю: кто вы такие есть? У немцев служите или как?

- А вы как считаете? - сверкнул веселыми, но далеко не добродушными глазами Емельян, делая ударение на "вы".

- Да я-то уж прикинул и так и этак, - начал Аким Филиппович, глядя открыто на сына. - И выходит по моим подсчетам, что одежке вашей я не верю. Не лежит она на вас. Не к лицу, да и не по фигуре. Как говорится, с чужого плеча.

- А разве заметно? - спросил Иван. Он понял слова отца в прямом смысле. Его настораживало то, что отец не хотел говорить при Жене.

- Для постороннего, может, и нет, - степенно ответил Аким Филиппович и хотел было добавить: "А я ведь все-таки отец", но сын перебил его жесткой репликой:

- А начальник полиции все насквозь видит.

Аким Филиппович горько поморщился и вздохнул сокрушенно. Слова сына хлестали больно и обидно.

- Ты не ошибся, что не поверил одежке, - продолжал Иван невозмутимо и с ходу расстегнул китель. - Там есть другая, советская, наша. А кому ты служишь?

- Родине, сынок, - тихо и проникновенно ответил Аким Филиппович, спокойно и мягко выдержав прямой и резкий взгляд сына. Повторил: - Родине.

- Какой? - это спросил Емельян как бы невзначай, походя, задумчиво глядя в окно.

- Родина у человека одна: в беде и в радости - всегда одна, - ответил, не повышая голоса, Аким Филиппович. - Только у бродяг безродных да предателей нет Родины. А честным людям без нее нельзя, как без матери.

- А в фашистской полиции могут служить честные люди? - спросил Иван с прежней непримиримостью.

- Могут, сынок, - мягко ответил отец. - Не часто такое случается, но бывает всякое в жизни.

- Не понимаю. - Иван беспокойно заходил по комнате.

- А ты пойми. - Аким Филиппович поднял голову и выпрямился. Теперь он показался широким в плечах, коренастым и крепким. - О людях судят не по одежке. Не каждый и не всегда может вот так распахнуть чужой китель и показать советские петлицы. Душу так не распахнешь, в нее надо уметь заглянуть.

Не глядя на отца, Иван спросил уже другим, потеплевшим голосом, в котором прозвучали мирные нотки раздумий и, скорее, не вопрос, а утверждение:

- Ты это о себе говоришь?

- И о ней тоже, - Аким Филиппович кивнул на дочь.

- Насколько нам известно, она в полиции не служит? - Иван остановился среди комнаты, резко и вопросительно посмотрел на сестру, которая сидела молча на круглом чурбане, почему-то оказавшемся в комнате.

- Она работает в городской управе, - сообщил отец.

- Вот как? Тоже, значит, у немцев? - Иван опять недобро ухмыльнулся.

- Против немцев, - сказала Женя и быстро перевела взгляд с брата на Емельяна.

- Ну ладно, не будем играть в прятки и устраивать друг другу допросы. - Аким Филиппович грузно поднялся, подошел вплотную к сыну, положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал негромко, но выразительно: - Партия меня поставила на этот пост. Райком направил. Понятно?.. Не должен был я вам этого говорить. Да видите, как все получилось. Но я вам верю и знаю - нигде, никогда и никому об этом. Даже близкому другу. И не смерть страшна: под ее косой теперь миллионы ходят. Дело большое может погибнуть. Люди вы военные - должны понимать.

Иван взял обеими руками руку отца, сжал ее крепко. Глаза вспыхнули и заискрились, сдавленный голос перешел на полушепот:

- Спасибо, папа… Ты меня извини…

- За что извинять?.. Время такое. Теперь люди настоящую проверку проходят. Можно сказать, доподлинное испытание на верность Родине. Потребовались не слова, а дела. И тут всякое дерьмо показало себя в своем виде. Предатели, палачи, просто негодяи повылазили на свет божий… Ну да ладно, хлопцы. Мы свои карты выложили. А у вас какие планы? Догадываюсь - в окружение попали. Много тут вашего брата горемычного шло. Это нам известно. Можете не рассказывать.

- План у нас один, Аким Филиппович, - заговорил Емельян. - В партизаны… Будем бить гада, истреблять…

- Что ж, хороший план, правильный, - одобрительно и с облегчением вздохнул Аким Филиппович. - Партизанам нужны военные командиры. Устрою вас, хлопцы.

- Мы уже устроены, Аким Филиппович, спасибо, - сказал Емельян.

- Вот как! Когда ж успели? Значит, у Владимира Алексеевича?

- Это кто такой? - спросил Иван.

- Командир отряда. Или не у него?

- Нет, мы в соседнем районе.

- Вот оно что. А может, все-таки к нашим перейдете, в свой район? Как говорят, дома и углы помогают. Местность знакомая.

- И мы знакомые. А это, пожалуй, минус, - заметил Емельян. - А там нас никто не знает.

- И то правда, - согласился Аким Филиппович.

Очень о многом нужно было поговорить. Но все понимали, что им нельзя задерживаться, поэтому старались говорить лишь о самом главном, и нередко говорили невпопад.

- Как будете обратно добираться? Далеко вам? - поинтересовался Аким Филиппович.

- Далековато, - ответил Иван. - А ты не собираешься ли нас подбросить?

- Собираюсь. Вот что, хлопцы… - Аким Филиппович задумался. - Ликвидните-ка вы мою машину. А я доложу коменданту: так, мол, и так, ваши офицеры отобрали. Свидетели - шофер и полицай.

Поскольку всем в машине не вместиться, решили, что шофер и полицейский пойдут пешком, а "господина начальника полиции" и его дочь "господа офицеры" довезут до города. Решение было вполне логичным и никаких подозрений у шофера и полицейского не вызвало. Иван сел за руль, рядом с ним отец, Женя, Емельян и Федин сзади. Солнце уже коснулось верхушек старых берез вдоль тракта, когда они, сопровождаемые ненавистными и настороженными взглядами попрятавшихся односельчан, покидали Микитовичи. Машина была старенькая, изрядно потрепанная. Раньше на ней ездил секретарь райкома партии; как все машины этой марки, она отличалась выносливостью.

Ехать в районный центр, где размещалась немецкая военная комендатура, было рискованно. Иван предложил высадить отца и Женю на окраине, а самим затем повернуть обратно на шоссейную магистраль Ленинград - Киев и двигаться на север в район действий партизанского отряда Захара Семеновича Егорова. Но Аким Филиппович нашел и это предложение неразумным.

- Высадите нас у дуба и поворачивайте на шоссе, - сказал он сыну, сурово уставившемуся в ветровое стекло.

- А вам не опасно будет в сумерках до города добираться? - не поворачивая головы, глухо спросил Иван.

- Доберемся. Мы при оружии, - ответила Женя.

- И ты вооружена? - удивился Емельян.

Вопрос его прозвучал слишком возбужденно. Он чувствовал рядом с собой Женю, и ее невольное прикосновение обжигало и пьянило его.