- Чем это вы им так сильно насолили, что они решили вас кокнуть?

Грачеву было ясно, что генерал либо неточно информирован о готовившемся покушении, либо не сумел сделать из этого факта правильных выводов. Сказал:

- Не просто убить, а убить двадцать первого июня. В этом суть. Дело вовсе не в личности, не в Грачеве дело. Покушение, быть может, готовится и на вас. - Грачев серьезно посмотрел сначала на Тетешкина, а потом на Гончаренко. - Это не мешает иметь в виду, излишняя предосторожность никогда не вредит. Именно двадцать первого июня.

- Почему двадцать первого? - как-то уж очень непосредственно, став сразу серьезным и сосредоточенным, спросил Гончаренко.

- Потому что, по данным того же убийцы, - определил ответ Тетешкин, скривив в иронической улыбке пухлые, мясистые губы, - двадцать второго июня начнется война. Подполковник Грачев, как ни странно, верит этим явно провокационным версиям.

- Я верю фактам, товарищ генерал, - четко сказал Грачев, упершись руками в край стола, будто хотел сдвинуть его с места. - Гитлер стягивает к нашей границе свои войска. Это факт.

- А вы читали, дорогой мой подполковник, специальное разъяснение ТАСС? - с категоричностью своего превосходства спросил Тетешкин, глядя то на Грачева, то на Гончаренко. Но вдруг Гончаренко беспокойно задвигался, отбросил резким жестом назад светлую прядь волос, сказал с запалом:

- Ах, оставим это разъяснение обывателям и дипломатам. Мы люди военные, у нас есть уши, чтобы слышать, есть глаза, чтобы глядеть правде в лицо. Фашисты ведут себя нагло. Разве это не факт? И я понимаю подполковника Грачева.

- В каком смысле? - не сразу сообразил Тетешкин.

- В смысле? Его беспокойство мне понятно.

- А я вас отказываюсь понимать, дорогие товарищи, - внушительно сказал Тетешкин и нахмурился. - Что ж, по-вашему, выходит, ТАСС делает безответственное заявление, дезинформирует народ, армию?

- В том-то и дело, что рассчитано оно не на армию, - горячился Гончаренко и даже встал из-за стола, беспокойно прошелся по кабинету. - Это дипломатическая игра.

- А строгая директива не председателям сельских Советов, а нам, военным, не отвечать на провокации, разве она идет вразрез с разъяснением ТАСС? - чувствуя неотразимость своих доводов, глухо, с нажимом на слова парировал Тетешкин. - Что же ты не поднимаешь в воздух свои эскадрильи, когда самолеты Гитлера летают над нашей территорией? - Иронический взгляд на Гончаренко. - Что же вы не обстреливаете их самолеты, когда они перелетают государственную границу? - Такой же взгляд на Грачева.

- Этого я не понимаю, - тихо выдохнул Грачев и искренне вопросительно посмотрел на Гончаренко, но тот только пожал плечами.

- А я вам объясню. - Тетешкин встал из-за стола, засунул левую руку в карман брюк, правую за борт кителя и, наклонив угрюмо голову, заговорил, будто давая директиву: - Немцы хотят держать нас в постоянном напряжении, играть на нервах, изматывать. Взвинченный человек легче поддается на провокации. Им нужно спровоцировать нас.

- Зачем? - перебил его Грачев.

- Спровоцировать конфликт, - не глядя на Грачева, ответил Тетешкин.

- Конфликт - это значит война! - резюмировал Грачев.

Гончаренко продолжил его мысль:

- А коль уж они решили с нами воевать, так они просто нападут.

Наступила пауза. За окном быстро угасал день, меркли на небе светлые краски, в кабинете сгущались сумерки. Тетешкин подошел к столику с телефонными аппаратами, нажал кнопку звонка. Тихо отворилась дверь, вошел молодцеватый лейтенант.

- Включите свет, зашторьте окна, - приказал Тетешкин. Грачев и Гончаренко понимающе переглянулись: кажется, молодой генерал слишком переигрывает, мог бы сам включить свет и опустить шторы.

Зазвонил телефон ВЧ. Тетешкин взял важно трубку, потом небрежно передал ее Грачеву. Звонил начальник штаба погранотряда. Тетешкин и Гончаренко, наблюдая за выражением лица Грачева, поняли, что произошло нечто очень серьезное. Выслушав своего начальника штаба, Грачев спокойно начал отдавать ему распоряжения:

- Мангруппу поднять по тревоге. Один взвод во главе с капитаном Мининым посадите на машины и выбросьте на пятую заставу. Два взвода держите в готовности. Коменданту первой - выслать в распоряжение Глебова резервную заставу. Прикажите всем комендантам привести заставы в боевую готовность… - Он сделал паузу, не решаясь на эту меру, потом сказал твердо: - Охрану границы усилить, личный состав вывести в дзоты. Общее руководство операцией возлагаю на командира мангруппы капитана Минина. Я сейчас еду. Все.

Он положил трубку и, сдерживая волнение, пояснил:

- На участке пятой заставы на надувных лодках переправляется десант противника численностью около двухсот человек. Застава ведет бой.

Тетешкин быстро шагнул к висящей почти на полстены карте, спросил, где пятая застава. Грачев показал, говоря:

- Если потребуется ваша помощь, товарищ генерал… У вас там ничего нет поблизости?

- Бригада в лагерях, - ответил генерал и приказал вошедшему на звонок лейтенанту: - Начальника штаба срочно ко мне. - И затем, уже обращаясь к Грачеву: - Но ведь без приказа командира корпуса я не могу вводить тапки в бой.

- Хотя бы привести в боевую готовность, - как бы между прочим обронил полковник Гончаренко. - Вся бригада в лагерях - это опасно. Долбанут с воздуха - и нет вашей бригады.

- Дальнобойной накроют, - добавил Грачев. И, не обращая внимания на вошедшего начальника штаба танковой бригады, продолжал, как мысли вслух: - Направление пятой заставы тактически важное - это выход во фланг города, одна сторона клещей. Там бы постоянно иметь танки, ну хотя бы подразделение.

Тетешкин в двух словах объяснил своему начальнику штаба обстановку. Разговор между Тетешкиным и начальником штаба о рассредоточении бригады уже был прежде. Тогда генерал решительно высказался против предложения рассредоточить бригаду. Теперь он склонялся к мнению начальника штаба. Подошел к карте, сказал, размышляя:

- Если один батальон перевести в лагеря вот сюда… Опушка леса, перекресток дорог… Как думаешь, начальник штаба?

- Может, это сделать сейчас, немедленно, по тревоге? - подсказал начальник штаба.

- Ну, а если на самом деле там ничего серьезного нет или просто провокация, на которую мы не должны отвечать? -генерал вопросительно посмотрел на Гончаренко.

- А что особого случится? - сказал полковник. - Ничего не произойдет - потренируются в боевой тревоге. Только польза будет.

- Хорошо, решено! - окончательно отрубил Тетешкин и уже тоном приказа обратился к своему начштаба: - Направьте сейчас роту первого батальона в район вот этой рощи. Роту этого… как его? Ну который позавчера из Москвы вернулся…

- Старшего лейтенанта Титова, - подсказал начштаба.

- Да, Титова.

Пока генерал отдавал распоряжения, Гончаренко уже звонил в свой штаб, сообщил о том, что на границе идет бой, и приказал всему летному составу быть в боевой готовности. Тетешкин, слушая его распоряжения, говорил громко и Грачеву и начальнику штаба:

- Учтите - рота танков сосредоточится на опушке, но ни в каких операциях участвовать не будет. Строго-настрого предупредить Титова. Только по моему личному приказу рота может вступить в бой.

- Сейчас бы гаубичному полку дать заградительный огонь по берегу, - вдруг сокрушенно сказал Грачев. - Нет у нас ни взаимодействия, ни настоящей связи.

…Прошли еще день и еще ночь, никто на заставу не приезжал, и даже капитан Варенников не надоедал телефонными разговорами. Ночью, бывая на границе, Емельян слышал, как, вспугивая тишину, на советской земле задорно бьют перепела, а за рекой тревожно гудят моторы, гудят долго, торопливо, умолкают на голубом рассвете. Вопрос рождался сам собой: что делают там эти моторы в ночной темноте? То, чего нельзя делать днем на глазах у людей? Яснее ясного: к границе подходят танки, машины.

Новые заботы заслоняют, вытесняют старые. Постепенно Савинов стал забываться, заглушаться ночным гулом моторов на той стороне. Чем ближе подходило 22 июня - число, которое назвал задержанный последний нарушитель, тем собранней и сосредоточенней становился Емельян Глебов. В десятый раз спрашивал он себя: как будет действовать застава в случае нападения крупных сил фашистов? Занятия, тренировки, наконец, учебные тревоги, которые он проводил, не давали ему сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Он признавал занятия и тревоги, максимально приближенные к боевой действительности, и уже несколько дней вынашивал план такой учебной тревоги, о которой не знал бы на заставе никто, - план генеральной тревоги. Наконец он решил провести эту тревогу сегодня, воспользовавшись тем, что на пост СНИС приехал командир взвода, лейтенант, которого Глебов и посвятил в свой план..