Собака вместе с вожатым промчалась мимо ели, на которой сидел нарушитель, но, пройдя не больше десяти метров, остановилась, резко повернула назад и стала обнюхивать ель. Шпион боялся пошевелиться. Гранаты были в кармане, пистолет в правой руке. Собака вдруг резко подняла голову кверху и, злобно рыча, начала царапать лапами ель.

В этот момент раздался тревожный окрик Глебова:

- Ефремов, за дерево! - Сам он стоял за толстой сосной, из-за которой уже успел высмотреть замаскировавшегося шпиона.

Ефремов отпустил поводок и шарахнулся за ближайшую ель, крикнув на ходу:

- Казбек, ко мне!

Короткая автоматная очередь вспорола полуденный покой леса. Это Глебов выстрелил из ППД по ели чуть повыше того места, где сидел нарушитель. Он хотел ошеломить его. Крикнул грозно:

- Бросай оружие и спускайся вниз!.. Иначе буду стрелять!

Пограничники занимали более выгодную позицию, чем нарушитель, для которого они были просто неуязвимы. Шпион понял, что сопротивляться ему бессмысленно. Бросил "парабеллум", нож, гранаты. Затем начал спускаться сам. Когда до земли осталось метра два, задержался на последнем суку, попросил дребезжащим голосом:

- Я прошу вас… собаку… придержите собаку… Я все расскажу… Я сам, добровольно решил сдаться…

Прибежали Федин с Поповиным - услыхали автоматную очередь. Собрали под елкой "трофеи", обыскали нарушителя. А он все торопливо, умоляюще и настойчиво убеждал, косясь с пугливой опаской на Казбека:

- Меня послали… Важное задание. А я решил не выполнять. Я не хочу им служить… Я расскажу вам важное… Это очень страшное. Я вам все расскажу, гражданин начальник. Если б вы знали, если б вы только знали, что они замышляют! Боже мой, боже!.. - И он заплакал.

Странно и неприятно было видеть, как плачет взрослый и не слабый на вид человек, крепколобый, стриженный под бокс, как из глаз текут крупные слезы и он их размазывает по загорелым, совсем еще юным щекам дрожащими руками.

Потом уже, сидя в канцелярии заставы, он рассказывал Глебову и Мухтасипову:

- Я давно решил: как только перейду границу, сразу сдамся советским пограничникам и все расскажу.

- Почему ж сразу не пошел на заставу, а полез на дерево? - перебил его Глебов, весело щуря глаза.

- Испугался. Поверьте - собак испугался. Как увидал, что двое с собакой… Не вы, а те, что потом пришли. Не с черной, а с другой, которая поменьше. Я очень боюсь собак. В детстве меня покусала…

- Хватит, - холодно прервал его Глебов. - Вы обещали сообщить что-то важное, а рассказываете сказки.

- Я все расскажу, гражданин начальник, вот честное слово, могу перед чем угодно поклясться. Я получил задание - убить подполковника Грачева. Я должен был убить его двадцать первого июня. Желательно вечером.

- Почему именно двадцать первого? - спросил Мухтасипов.

- Двадцать второго на рассвете начнется война. Гитлер нападет на Советский Союз. Я это слышал от одного знакомого поляка, а ему сказал немец по пьянке. Штабной писарь. Это точно. Верьте мне - я хочу предупредить. И войска прибывают к границе. Много войск. Танки, мотоциклы, машины.

В тот же день задержанный нарушитель был доставлен в штаб погранотряда.

Рассказ нарушителя о возможности гитлеровского нападения взволновал Глебова. Он почему-то верил, что шпион говорил правду о той части, что касалась предстоящей войны. Из головы не выходила фраза: "Война начнется на рассвете". Сначала все было как-то просто: ну что ж, дескать, война так война, нападут - будем драться. Как нападут и как драться - такой вопрос поначалу не возникал, он заслонялся другими мыслями. Убить начальника погранотряда подполковника Грачева… А что, собственно, даст это убийство? Воинская часть останется без командира. Вспомнилась попытка покушения на него, и тогда снова мысли уходили куда-то в сторону: как, каким путем и где должно было состояться покушение на подполковника?

Еще не давая себе отчета, зачем он это делает, скорее, инстинктивно, чем осознанно, подталкиваемый тревожной мыслью, выраженной в краткой до жути фразе: "Война начнется на рассвете", Емельян Глебов пошел по дзотам. Всего их было пять - долговременных земляных огневых точек, расположенных вокруг заставы почти правильной звездой. Они предназначались на случай нападения на заставу крупных вражеских сил и были приспособлены к длительной круговой обороне. Бревенчатый накат и толстый слой земли, по расчетам, должен был надежно защищать от мин, легких и средних снарядов. Прямого попадания бомбы или тяжелого снаряда дзот, конечно, не выдержит, но Глебов почему-то думал не о бомбах и тяжелой артиллерии - он думал о танках, о тех бронированных чудовищах с желтой свастикой, перед которыми не могла устоять ни одна армия Европы. Что можно противопоставить фашистским танкам? Связки ручных гранат? И все. "Завтра же надо выкопать на подступах к дзотам глубокие щели для истребителей танков", - решил он и уже начал определять места для этих щелей.

Емельян обошел двор заставы: заглянул на конюшню, в собачник. Проходя мимо кухни, услышал разговор старшины Полторошапки с поваром, выпустившим из хлева поросенка. Поросенок куда-то убежал. Старшина приказывал повару немедленно найти его, а тот щелкал каблуками и говорил:

- Есть найти поросенка! Только у меня варится каша, товарищ старшина. Пока я буду искать, как бы того… без ужина заставу не оставить.

- Разговорчики! - строго оборвал Полторошапка. - Выполняйте!

И повар, почему-то потрогав на голове не совсем чистый колпак и нерешительно поглядывая то на дверь кухни, то на старшину, пошел в сторону кустов, которые почти вплотную подходили к столовой. Он ждал, что старшина одумается и отменит свое приказание, но Полторошапка еще крикнул ему вслед своим зычным голосом:

- Поживей поторапливайтесь, поживей! Бегом!

- А как же с ужином? - тихо и совсем по-домашнему спросил старшину вынырнувший неожиданно из-за угла столовой Глебов.

- Так и поросенок уйдет, товарищ лейтенант. Ночью волки съедят. Кто отвечать будет? - попробовал оправдаться старшина.

- А вы сделайте так, чтоб и поросенок был цел, и застава сыта, - сказал Глебов и пошел дальше, однако не спеша: ему хотелось понаблюдать за дальнейшими действиями старшины, которого на заставе не любили не столько за строгость - Глебов был не меньше строг, - сколько за самодурство, шедшее от глупости.

- Матвеев! Отставить! Возвращайтесь на кухню! - крикнул Полторошапка повару и, увидев затем идущего к кухне довольного собой Поповина, так же зычно, на весь двор, приказал: - Товарищ Поповин, пойдите разыщите поросенка!

- А какой он? Я его, товарищ старшина, в лицо не знаю, - сипло проговорил Поповин, рассыпав смешинки из узеньких щелочек глаз. Но это не подействовало на старшину.

- Посмотрись в зеркало - узнаешь. И чтоб живо, без разговоров! - строго, без намека на улыбку ответил Полторошапка. Поповин нехотя поковылял навстречу Матвееву и стал с ним консультироваться, как лучше ему выполнить приказание старшины.

Возле крыльца флигеля, в котором жил политрук, Глебов встретил Нину Платоновну с охапкой березовых дров.

- Емельян Прокопович, я на вас обижена, - шутливо заговорила Мухтасипова.

- Что ж, пишите жалобу, - сказал Глебов и улыбнулся: Нина Платоновна, эта хрупкая женщина, ему нравилась своей какой-то особой женской отзывчивостью и теплотой.

- Нет, правда, почему вы к нам не заходите?

- Наверно, потому, что мы с вами и так видимся по сто раз на день, а с Махмудом и того чаще.

- Это не в счет. Заходите, Емельян Прокопович, я вас чудесным чаем угощу.

- Чай не водка, много не выпьешь, - ответил Глебов в шутку.

- И водка найдется. Только кто б уж говорил насчет выпивки.

- Каждому свое: одни только говорят, а другие молча делают.

- Вы на Махмуда намекаете?

- А разве он пьет? Да еще втихую?