— Но ведь меня к нему направил синьор Борелли, — быстро возразил Йонсон и вдруг, как показалось Нефедову, смутился и слегка покраснел.
Нефедов отвернулся и посмотрел в окно. Там не было ничего нового. Все та же крыша американской миссии и тот же спичечный параллелепипед Секретариата ООН. Он смотрел в окно, чтобы дать время Йонсону прийти в себя, и еще для того, чтобы тот не мог понять, обратил ли внимание Нефедов на его оговорку. Нефедов прекрасно понимал, о ком идет речь. Со старшим братом Серджо Борелли он был лично знаком, когда тот работал в Нью-Йорке и жил в одном с ним, Нефедовым, доме. Братья Борелли и Трапп были тогда неразлучной троицей. Иногда у Борелли бывал и Йонсон, но скорее на правах соученика Траппа по университету, а не подлинного члена этого клана.
— Ты говоришь, что было «развитие событий»? — спросил Нефедов, переводя разговор в иную плоскость.
— Да, это произошло уже после вашего звонка из Лондона. — Йонсон был вновь взволнован, но, казалось, уже забыл про свое невольное признание. — В то время я был спокоен, так как видел, что вы идете параллельным курсом. В Риме мне стало ясно, что Ватикан и наркобизнес, если они имеют к этому отношение, интересуются не только «Биониксом». Я спросил об этом Лавини напрямик, но он не захотел отвечать. Когда вы попросили меня покопаться в банке данных, я понял, что вы интересуетесь именно этим, и стал спокойно ждать вашего возвращения, чтобы сопоставить наши данные.
Нефедов видел: Гарри всерьез верит в то, что ему наговорили Борелли, Лавини, Антонелли, а быть может, и Трапп. Собственно говоря, это была красивая и вполне правдоподобная версия. Только главная ли она? Не ведет ли она в сторону от убийства Нордена? Правда, она тоже тянется к преступлениям, к неожиданной кончине Лодовиго Менжели на одной из римских улиц. Какое простое и классическое — в некотором смысле — убийство: «мерседес» банкира обходят на полной скорости два мотоциклиста и несколькими очередями прошивают небронированные двери и стекла. Какой контраст с тонким и тщательно продуманным ночным выстрелом в доме иксляндского премьера!
— Что же произошло потом? — спросил он, заметив, что Йонсон замолчал.
— Три дня назад в Нью-Йорк приезжал Антонелли, — сказал тот необычно тихим и дрожащим голосом. — Мы с ним встречались. Он сам позвонил, предложив продолжить наш флорентийский разговор. Я согласился. Он приехал ко мне домой поздно вечером. Настоял на том, чтобы мы разговаривали при включенном телевизоре.
«После убийства Менжели, — говорил он, — я каждый день жду худшего. Всю жизнь я был циником и ничего не боялся, старался быть на стороне сильных. Это казалось беспроигрышной партией. Так оно и было до сих пор. Мы с Менжели полагали, что Ватикан дает надежную защиту. Кто нас может тронуть, если на нашей стороне такая сила? Но теперь мне ясно, что есть еще большая сила. Скажу откровенно, я не знаю, откуда сейчас грозит опасность. Вы умный человек и знаете, что мы имели дела с наркобизнесом. Поверьте, этого нельзя было избежать. Наши багамские клиенты всегда вели себя достойно, я бы сказал, солидно, и, строго говоря, мы не обязаны были знать, кто за ними стоит. Вы удивляетесь, но я вас уверяю: в том, что касается серьезных и вполне легальных сторон бизнеса, эти люди всегда были на высоте. Я бы их не променял ни на одного нувориша из современных биржевых спекулянтов. И мы их тоже никогда не подводили». Антонелли был в крайнем напряжении. Он вздрагивал от каждого звука. Пожарная сирена на улице казалась ему похоронным звоном.
«Почему я говорю вам об этом? Потому что меня, вероятно, скоро на станет и мне хочется исповедаться перед честным человеком. Если меня убьют, то это будет не мафия. Мы с Менжели никогда не знали практически ничего об их деятельности. И прямо с ними никогда не общались. Думаю, что дело не в них. Наш банк — это всеобщий посредник. Мы — как проститутка, которой пользуются всего несколько часов. Есть, конечно, и постоянные клиенты, но много и случайных. Так вот недавно — это было три месяца назад — у нас появился такой временный клиент. Это был американец, отставной военный, ставший чем-то вроде коммерсанта. Его коммерция была не вполне обычной: он связывал между собой людей, торговавших оружием и покупавших его. Вы знаете этот тип дельца. В связи с «Иран-контрас» о нем много писали. Сегодня он устраивает продажу взрывчатки на Ближний Восток, завтра — артиллерии на Юг Африки, послезавтра — ракетное оружие для контрас или афганских повстанцев. Я не буду называть нашего нового клиента, но думаю, что за ним стоят мощные силы в самой Америке. Наши с ним дела были очень простыми. Его фирма переводила на свой счет в «Эчеленца» крупные суммы от своих сделок, а «Эчеленца» с нашей помощью переводил эти деньги на другие счета — в швейцарские, панамские и другие банки. Операция что ни на есть законнейшая. Если бы не проклятая политика». Антонелли залпом выпил полстакана виски — совершенно необычный способ пить для итальянца — и продолжал: «С месяц назад у нас в банке появились люди из швейцарского ведомства по наблюдению за валютными операциями. Они попросили помочь проверить некоторые переводы, вызывавшие у них подозрения. Большая часть вопросов относилась к счетам нашего клиента из американских военных. Можно было бы не помогать им, но тогда судьба нашего цюрихского отделения оказалась бы под вопросом. Мы решили дать им кое-что, можно сказать, самый минимум. Но буквально через неделю без всякого предупреждения фирма этого американца закрыла у нас все свои счета. А еще через неделю был убит Менжели. Совершенно ясно: это была месть. Но в дело были замешаны обе наши фирмы. Во Флоренции я обнаружил за собой слежку. Последние десять дней были сплошным кошмаром».
— Я успокаивал его, как мог, — продолжал Йонсон. — Но в душе я недоумевал: почему он рассказывает мне все это? «Вы ведь из Иксляндии, — сказал он вдруг, как бы прочитав мои мысли. — Так слушайте внимательно, это может вам пригодиться. Одновременно со счетами американца были закрыты также счета нескольких багамских фирм. Нет, они не имели никакого отношения к мафии. Это были фиктивные фирмы, через которые производилась покупка акций некоторых концернов нашей страны. Среди них был «Бионике», да и все остальные концерны имели отношение к производству и продаже оружия. Меня поразило это совпадение. Поверьте, я уже три десятилетия в этом бизнесе, тут никогда не бывает случайностей. Я понял, что мы оказались впутанными в какой-то опасный международный заговор в бизнесе вооружений. И если я умру, то не от руки мафиози, а потому что «Эчеленца» чем-то стал опасен именно для участников этого заговора».
Антонелли еще много чего рассказал в ту ночь, но все больше о своем прошлом, когда он еще не катался на роликах по краю пропасти. Ушел он от меня очень поздно.
«Интересно, как складывается это дело, — думал Нефедов, слушая Йонсона. — Кто-то наводил его на мафию, на Ватикан, а обстоятельства поворачивали в другую сторону, причем как раз туда, куда целился я сам».
— Но самое страшное случилось позавчера. Ко мне домой пришел агент ФБР и попросил удостоверить точное время, когда Антонелли покинул мой дом. Он сообщил мне также, что итальянец был с некоторых пор в поле их зрения — по причинам, которые нельзя разглашать. В тот вечер, когда итальянец пришел ко мне, люди из ФБР его потеряли. В свой отель он не вернулся. Утром тело его нашли среди мусорных мешков на одной из улочек Маленькой Италии. В кармане пиджака лежала записная книжка, в ней было записано, в частности, свидание с Гарри Йонсоном.
Разговор с человеком из ФБР был недолгим. Тот не выпытывал у Йонсона подробностей их разговора. Его интересовали только факты: время прихода, ухода; не говорил ли Антонелли, куда идет? И еще он просил пока никому ничего не говорить, так как сообщение об убийстве будет задержано на несколько дней в интересах национальной безопасности.
Закончив свой рассказ, Йонсон растерянно глядел на Нефедова. В глазах его светилась просьба о помощи и смущение: вот в какую историю, мол, я втянул и себя, и вас.
