Ингрид опустилась на кушетку возле ширмы и посмотрела на него долгим вопросительным взглядом, вынудив его отвести глаза.

— Вам нужна моя помощь? — спросила она наконец.

Штромсен попросил разрешения курить и зажег сигарету.

— Смотря в чем, — заметил он. — Многое я знаю из собственных источников. Думаю, что они достаточно надежны.

Эти слова, видимо, не произвели на нее должного впечатления.

— Лучше, если вы будете задавать вопросы, — произнесла она без тени смущения. — Мне трудно судить о том, что может вас интересовать.

Другая, как это бывало не раз, выразила бы удивление его приходу, поспешила бы заявить, что ей сказать нечего. Так делали почти все.

— Вы не ждали, что вас вызовут в полицию? — спросил Штромсен.

— Нет, я допускала такую возможность, — отвечала она. — Особенно после того, как арестовали всех друзей Свена.

— Всех?

— Всех, кого я знаю.

Она сделала ударение на слове «я».

— Вы считаете, что они невиновны?

— Думаю, вы и сами вскоре в этом убедитесь.

— Почему?

Ингрид пожала плечами. Плечи были не широкие и не узкие, почти в самый раз. Разглядеть ее ноги он не мог. Она была, в джинсах, как и на большинстве просмотренных им видео лент.

— Расспросите тех, кто их знает, — сказала она. — Они могли задушить, но не способны на другое.

Почему она так спокойно говорит о человеке, с которым была в интимной связи более двух лет, вплоть до его смерти?

— Вы не знали о том, что он встречался с людьми такого типа?

— У них не могло быть с ним ничего общего в духовном смысле.

— Он жил сразу в нескольких измерениях?

— В этом было его очарование.

Штромсен зажег третью сигарету. Дым уходил в полураскрытое окно.

— Это были случайные встречи?

Она колебалась всего лишь секунду.

— У него была только одна постоянная любовь, — тихо, но уверенно произнесла она.

Понять это было трудно. Штромсен подумал, что он безнадежно устарел. В его время такое было бы невозможно.

— О чем вы просили Нордена за два дня до его убийства? — внезапно сменил он тему.

Это был коронный ход, который мог расколоть айсберг.

Но она продолжала отвечать, как ни в чем не бывало. Ни в голосе, ни во взгляде ничто не изменилось ни на йоту. С таким хладнокровием она сама могла бы убить кого угодно.

— Теперь, после смерти Свена, я, пожалуй, могу вам сказать кое-что. Вреда это ему уже не принесет. Его пыталась завербовать контрразведка. Это было после того, как он был арестован в начале года при разгоне демонстрации в Белунгене.

Штромсен сам не участвовал в этой операции, он был болен и следил за сообщениями по радио, лежа дома в постели. Руководил операцией его заместитель Квили Хагенфюрст. В парке Белунген собралось тысяч десять студентов и другой молодежи, они расположились там с ночи и целый день скандировали левые лозунги.

Полицию вызвали окрестные жители. В этом районе селились состоятельные семьи, представители столичной элиты. Полицейские нагрянули с овчарками. Случай был не из красивых. Правительство попало под перекрестный огонь прессы. Оппозиция торжествовала: при социалистах методы полиции не слишком отличались от тех, которые применяли их консервативные предшественники.

Штромсен не спросил Ингрид, зачем контрразведке понадобилось вербовать Свена. У Хансена были осведомители во всех политических партиях, правых и левых группах.

— Вы думали, что Норден поможет Свену избавиться от контрразведки? — спросил он.

— Мне казалось, что Берт всесилен, — сказала она просто. — Он часто помогал мне. На этот раз отказал наотрез. Это был неприятный разговор. Я обвинила его в недостойной ревности, но думаю, что причина была не в этом. Свен упрекал меня за то, что я ходила к Берту. «У тебя наивные представления о том, кто управляет государством» — говорил он. Пожалуй, Свен был прав.

— У вас есть его фотографии?

Она вынула из шкафа альбом и протянула ему. Наполовину он был заполнен снимками Свена и Ингрид. Снимали, по-видимому, друзья. В альбоме Штромсен нашел вырезку из «Моргенпост». Большая фотография: двое полицейских на демонстрации в Белунгене ведут арестованного Ньюберга. Другие полицейские в шлемах разгоняют дубинками толпу. Он вгляделся в лица тех двух: Фриц Молтебен и Кир Сомерсен. Фриц — здоровый верзила с длинным, лошадиным лицом, Кир — небольшого роста красавчик.

— Свен не рассказывал, где происходили встречи с людьми из контрразведки?

— Они приходили к нему домой. Он отказывался идти к ним.

— Его оставили в покое?

— Так ему казалось. Когда мы были в Хавене, он сказал мне, что дело, по-видимому, обошлось.

— Он не называл тех, кто приходил к нему?

— Нет. Я никогда не слышала ни единого имени.

— Жаловался на их грубость?

— Нет, они вели себя обходительно.

— Но угрожали?

— Речь шла о каких-то подробностях его личной жизни прежних лет.

Гном встал. Ингрид удивленно посмотрела на него:

— Это все? Почти что светский разговор. Совсем не похоже на допрос.

Он улыбнулся.

— Я уже многое знаю, но не хватает деталей. Быть может, сегодня вы прояснили кое-что.

Штромсен пошел к двери. Его догнал ее вопрос:

— Надеюсь, моему дяде не грозят неприятности?

Он остановился и повернулся к ней.

— Он был очень расстроен нашей размолвкой с Норденом.

— Он любил своего хозяина?

— Да, и очень сильно.

— Больше, чем вас?

— Меня он любил по-другому, но он абсолютно не способен на дурное.

Штромсен молча кивнул и вышел из квартиры.

Две детали в досье Кристиансена были существенными. Давний привод в полицию: в молодые годы он зверски избил своего товарища по школе. Дело было закрыто после вмешательства каких-то благодетелей. И справка о систематическом посещении ипподрома. Это была старая страсть. Временами Кристиансен снимал со своего счета большие суммы, существенные вклады делал реже. В последние месяцы крупных изменений в ту или другую сторону не было.

Вернувшись к себе, Штромсен проглядел свежие донесения. Допросы друзей Ньюберга мало что дали нового.

Он нажал на одну из кнопок телефона:

— Постарайтесь узнать, кто из арестованных сотрудничает с Хансеном.

Через несколько минут он выслушал ответ, нетерпеливо постукивая прокуренными пальцами по столу.

— Разумеется, Кингсринг тебе ничего не скажет. Выбейте это из арестованных. Кто-то из них должен там подрабатывать.

Он положил трубку.

На столе лежало адресованное ему письмо от некоего К. Эрбера. Пробежав его, стал читать более внимательно. Потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мозг быстро перебрал варианты, соединяя, казалось бы, несоединимое. Штромсен открыл глаза и снова нажал на кнопку:

— Где сейчас Сомерсен и Молтебен? Давно? Нет, не надо. Когда выздоровеет дайте мне знать.

Сомерсен заболел и последние пять дней лежит в госпитале. В следствии по делу об убийстве Ньюберга он не участвовал. Верзила Молтебен был на месте. В данный момент он допрашивал Бурстина. Новых результатов у него не было.

Гном еще раз нажал на кнопку, а затем набрал девятизначный номер. В трубке посвистывали едва заметные сигналы междугородной автоматической станции. Поговорив меньше минуты, он поднялся, надел кепку и плащ и вышел в коридор.

— Предупредите по линии, — бросил он на ходу помощнику, — я поехал в Сундсвал. Если что, связывайтесь с моей машиной.

Шофер, он же телохранитель, ждал в «мерседесе». В быстро сгущающихся сумерках автомобиль выехал через арку на улицу и, набирая скорость, помчался в северном направлении. Сидя на заднем сиденье, Штромсен опустил козырек кепки на глаза и задремал. Ехать предстояло как минимум полтора часа.

Йонсон сидел в маленьком кафе на площади Навонна и не спеша посасывал белый «чинзано» со льдом. Никто никуда не спешил. Весенний вечер в Риме был, как в раю. Молодежь группами жалась к фонтанам, уличные художники часами просиживали у своих полотен, выжидая иностранца, готового потратиться на «настоящую итальянскую живопись». Было тепло, и, выходя из своей находившейся за углом гостиницы, Гарри не надел плаща. До встречи с местными профессорами, принимавшими участие в заседании рабочей группы, оставалось больше часа. Пока можно было насладиться покоем. За последние дни он многое узнал. Поездка в Италию складывалась удачно.