Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В то воскресное утро газеты отмечали, что на аукционе в Лондоне одна из последних картин Ван Гога была куплена японской страховой компанией «Дай лайф иншуренс». Возглавлял ее Татэкава Эйсаки. Греческий магнат Кирилис попытался обойти японца, но, больше тридцати миллионов долларов выкладывать не стал. Эйсаки дал сорок. Впрочем, еще два, правда, более ранних Ван Гога висели на стенах в гостиной, где они сейчас разговаривали. Видно, Аккерману они достались много дешевле.

Часа в четыре старик сказал, что ему пора передохнуть, а «вы, ребята, продолжайте развлекаться». Это было негласным разрешением уезжать, и Нефедов с Коузом направились к выходу. Прощаясь, Дик вручил Сергею конверт.

— Мои люди тут кое-что собрали. Вернетесь из Токио, дайте знать. Сверим впечатления. Тем временем я сам слетаю в Цюрих, — сказал он.

Нефедов поблагодарил и пошел к своему «форду». Отъехав от поместья несколько миль, недалеко от поворота к автостраде Соумилл он не выдержал: прижался к бровке, остановил машину и раскрыл конверт.

«Дорогой Серж! Мой аппарат собрал кое-какие данные для Вас. Двумя иксляидскими концернами, о которых Вы упомянули в разговоре со мной, действительно усиленно интересуются инвесторы из других стран. Что касается ВВФ, то, согласно достоверным сведениям, в последние месяцы было несколько случаев перекупки крупных пакетов его акций у прежних владельцев. Интерес исходит главным образом от японских фирм. Так, «Дай лайф иншуренс» приобрела у нескольких наших клиентов акции ВВФ по текущей рыночной цене, но минуя биржу. Наш банк не участвовал в этих сделках и был информирован о них постфактум. Точный размер пакета, скупленного японской страховой фирмой, пока неизвестен, но думаем, что он составляет не менее трех процентов. Быть может, во время посещения Токио Вы сможете поинтересоваться этим вопросом. Т. Эйсаки, президент этой компании, — наш давний клиент.

Что касается нового американского директора в ВВФ, то, как нам сообщают, решение о его назначении согласовано с канцелярией премьер-министра Иксляндии. У нас считают, что тут сказались семейные связи супруги покойного премьера Берта Нордена с братьями Ленартсен, которые, насколько мы знаем, сотрудничают с американскими фирмами, занимающимися передовыми исследованиями в области акустики и электромагнитов».

Далее следовали известные Нефедову детали проникновения в «Нордметалл». Сергей сложил бумагу, спрятал конверт поглубже во внутренний карман, посмотрел в боковое стекло и, дождавшись удобного момента, выехал на шоссе. Спустя полтора часа он вернулся к себе домой, приветствуемый попугаем Хозе. В спальне стоял его чемодан, готовый к отъезду в Токио.

8

Патриция Гунардсон поднималась рано. Она обладала бесценным для политического деятеля свойством спать не более четырех-пяти часов в сутки и при этом сохранять бодрость и работоспособность. Благодаря этому ее рабочий день был на несколько часов больше, чем у большинства ее коллег — конкурентов и противников. Заранее тщательно планируя свои даже мельчайшие политические шажки, ничего не отдавая на волю случая, обладая прекрасной памятью, завидной находчивостью, умением говорить четко, громко и уверенно, самодисциплиной и способностью без видимых усилий подчинять своей воле других и всегда сохранять внешнее спокойствие, она с годами легко обходила одного соперника за другим, пока между нею и креслом премьер-министра осталось лишь редкое личное обаяние и непререкаемый авторитет Берта Нордена.

После его смерти ни у кого не было ни малейших сомнений в том, кого призовет король для вручения полномочий на формирование кабинета. Патриция оставила почти всех министров на своих местах, сохранив за собой иностранные дела. Сложившийся при ее предшественнике, хорошо смазанный и отлаженный механизм выработки и проведения политических решений продолжал действовать так, как будто руль оставался в прежних руках.

Разумеется, были изменения в деталях. Гунардсон решительно отказалась переехать в официальную резиденцию, которую использовала лишь в представительских целях. Она по-прежнему жила в своем небольшом особняке в предместье Харпенинга. Она сама реорганизовала свою личную охрану, которая теперь подчинялась практически только ей, продолжая по традиции проходить по смете министерства финансов. Начальником охраны она сделала близкого друга своего мужа полковника Курта Рагнера, занимавшего до того скромный пост в военном ведомстве.

В отличие от своей жены, Олаф Гунардсон был флегматиком, любителем поспать. Из уважения к своей знаменитой супруге он вставал незадолго до завтрака, который готовила она, но ложился намного раньше нее. Выходные дни старался посвящать спокойному пребыванию на лоне природы. Как и Рагнер, он служил в военном ведомстве, имел чин подполковника и возглавлял небольшое подразделение инспекции, не отличавшееся ни четко обрисованной компетенцией, ни особым влиянием.

Было известно, однако, что подполковник Гунардсон обладал энциклопедическими познаниями во всем, что касалось вооруженных сил Иксляндии, был лично знаком со всеми дивизионными генералами и генштабистами, досконально знал тонкости военного бюджета, а главное — сеть неформальных взаимоотношений, которые и определяли do многом, что и как делалось и в каких направлениях.

К новой роли мужа премьер-министра он относился весьма спокойно, сопровождал Патрицию на некоторые приемы и официальные встречи, соблюдая при этом прирожденное достоинство, свойственное, как видно, не только принцам по крови. Лицо его, румяное и загорелое, неизменно сохраняло приветливое выражение. Впрочем, инспектируемым строгость и проницательность его были известны, и с ним старались не шутить.

Патриция готовила еду. Мытье посуды было за Олафом. Он выезжал в министерство на собственной машине. Патриция отправлялась из дома раньше и с эскортом. Муж не пользовался тем, что по государственному бюджету и штатному расписанию военного ведомства на него не распространялось.

В это утро, в семь часов, завтрак был обычным: яйца, хлеб, джем. Супруги избегали плотной еды до вечера. Утреннюю прессу они за едой не смотрели: Патриция успевала прочитывать газеты до завтрака, Олаф же не спеша проглядывал их за своим столом в министерстве. Завтрак напоминал совещание в узком кругу. Уже и быть не могло.

— Между прочим, — бросила она ему между двумя глотками чая (кофе пил он один), — не мог бы ты неформально поинтересоваться, что происходит с проектом К?

— Вот уже два года как министерство не имеет над ним контроля, — отвечал он с ходу, как будто знал заранее, о чем его спросят, и специально готовился. — С тех пор вся документация замыкается на канцелярии премьера.

— Знаю, — мягко сказала она. — Бумажная сторона мне известна. Я хочу знать, что происходит на самом деле. Разумеется, Нильсена мы обижать не будем. Пусть все остается, как есть.

— Хорошо, дай мне денек-другой.

— Сегодня расписание у меня напряженное, — сменила она тему, — сначала дебаты о реприватизации, потом заседание кабинета. На бумаги останется вечер.

— Рагнер говорит, — в свою очередь, сообщил он, — что у Штромсена с расследованием крупные нелады.

— Да, — заметила она, — придется и об этом поговорить на кабинете. Подозреваю, что оппозиция и справа, и слева еще поддаст нам жару и по этому поводу.

— Хотя, — продолжал Олаф как бы не законченную мысль, — Гному я склонен верить.

— Таких, как ты, не так уж много, — возразила она, делая последний глоток. — А мнением большинства пренебрегать опасно.

— Ваше выступление сегодня было верхом совершенства, — сказал ей, улыбаясь, Стив Бэрон, лидер большинства в парламенте. После дебатов они удалились в его кабинет, где собрались и некоторые члены правительства. Это было не формальное заседание, а просто обмен впечатлениями по горячим следам. — Вы их положили на обе лопатки. Браво, Патриция!

20
{"b":"268881","o":1}