Неприятный осадок от этой встречи с Антонелли не покидал Йонсона ни ночью, когда он лежал в своей постели во флорентийской гостинице «Крафт» на улице Сольферино, ни утром следующего дня, когда садился в арендованный «фиат» для поездки в Сиену. Йонсон поехал туда отчасти потому, что Нефедов еще в Нью-Йорке дал ему координаты Росси, служившего вице-президентом «Банко ди Монтерони», а главным образом потому, что никогда не был в этом городе, славившемся своим уникальным архитектурным ансамблем. Росси показал ему все, что мог, за считанные два часа, которые были в их распоряжении. Особенно потрясли Гарри мозаичные полы кафедрального собора и коллекция картин уникальной сиенской школы. Позже на площади Кампо он слушал рассказ Росси об этрусках, от которых, по преданию, пошло местное население, о башне Мангия, возвышавшейся над ратушей, и о многом другом, что можно было увидеть только в Сиене.

Но все это не выветрило в нем впечатления от встречи с Антонелли, и Йонсон решил поделиться этим с Росси. Ведь он тоже банкир, и его мнение имело значение. Гарри рассказал ему самое существенное, не упоминая об истинной причине своего интереса.

— Хочу вам дать один совет, — сказал Росси, выслушав Йонсона. — Я знаю Лавини и Антонелли лет двадцать и имел с ними немало дел. Я бы не стал им доверять. Вся эта история мне кажется надуманной. С какой стати они раскрывают перед вами детали, о которых посвященные обычно хранят молчание под страхом смерти? Ведь, расскажи бы что-нибудь подобное в серьезном обществе, вам не поверят, а то и поднимут на смех. Извините меня за резкость. Мне представляется, что вас либо грубо провоцируют на неосторожный шаг, либо просто разыгрывают. А совет я хотел бы дать такой: допустим, что сказанное ими правда лишь на десять процентов. Этого совершенно достаточно для того, чтобы вы были обречены. Если речь действительно идет об участии мафии или наркотических империй, то лучше всего бросить это дело и больше к нему не возвращаться. Я бы поступил так.

— Впрочем, не расстраивайтесь, — добавил он, видя, что Йонсон пришел в уныние. — Езжайте спокойно в Рим, возвращайтесь в Нью-Йорк и передавайте мои наилучшие пожелания Сержу Нефедову. Он когда-то помог мне распутать одно сложное дело. Это человек серьезный. Спросите совета у Сержа и послушайтесь его.

По улице Банки-ди-Сопра он проводил Йонсона к отелю «Эксельсиор-Джолли», возле которого стоял арендованный Йонсоном автомобиль. Дорога в Рим заняла три часа. Быстрое, но мерное движение по автостраде успокоило его. «В конце концов все выяснится, — думал он. — Росси, пожалуй, слишком осторожен. Но прав в одном: надо кончать всю эту игру в детективы. Вернувшись в Нью-Йорк, напишу обо всем Патриции Гунардсон. Пусть наши сами разбираются, кто и в чем замешан».

Приняв это решение, он хорошо провел день в Риме и теперь, допив второй «чинзано», встал и пошел к своей гостинице. Взяв у входа такси, он поехал в ресторан на улицу Витторио Венето, где была назначена встреча с профессорами.

И только здесь Йонсон узнал от собеседников новости, которые уже день будоражили Рим и всю Италию: вчера вечером, когда он катил по автостраде из Сиены, на одной из римских улиц был в упор расстрелян выходивший из своей машины президент «Эчеленцы» Лодовиго Менжели. Представитель «Корпорации духовных дел» синьор Лавини отказался комментировать происшедшее…

Только летя на следующий день над океаном обратно в Нью-Йорк, Йонсон почувствовал себя в безопасности после последних часов, проведенных в Риме.

Айлендер Фесс внимательно оглядел небольшую группу, собравшуюся за овальным столом в мраморном зале виллы «Катари», и еле слышным голосом произнес:

— Цель нашего небольшого, совещания — обсудить некоторые проблемы, возникшие в отношениях между американской и японской сторонами. Хочу с самого начала отдать должное нашим правительствам и дипломатам. Они очень многое сделали для того, чтобы возникающие между нами недоразумения не превратились в большой политический конфликт. Вчера вечером я говорил с президентом…

Фесс сделал многозначительную паузу, призванную внушить особое уважение к человеку, который может просто так поднять трубку в своем калифорнийском имении и позвонить главе своего государства, а тот будет терпеливо выслушивать его мнение, принимать во внимание его советы и, со своей стороны, подсказывать решения весьма тонкого политического свойства.

Внешне Айлендер Фесс не производил внушительного впечатления. Его легко можно было по недоразумению принять за клерка средней руки. Когда он стоял, нервно сложив на впалом животе жилистые руки, присутствующие неизменно удивлялись малости его роста. Сидя, он казался много выше, должно быть, из-за несоответствия между длинным туловищем и короткими ногами. Редеющие, коротко постриженные волосы, напряженные и невыразительные глаза могли бы принадлежать загнанному приказчику небольшой лавки, а не человеку, который за какие-нибудь двадцать лет нажил миллиардное состояние и входил в список пяти богатейших людей Америки.

— …Президент был рад узнать о нашей встрече, — продолжал Фесс вкрадчиво. — Он надеется, что мы, как люди деловые и способные непосредственно оценить свой личный интерес, сможем достичь того, что не в силах профессиональных дипломатов.

Он замолчал и посмотрел прямо перед собой через полированный стол, где сидел президент «Дай лайф иншуренс» Татэкава Эйсаки. Тот невозмутимо слушал, не выражая взглядом ни протеста, ни согласия. Когда наступило молчание, Эйсаки положил правую руку на стол, взял карандаш, слегка постучал резиновым наконечником по стопке бумаг и начал медленно произносить английские слова с сильным японским акцентом:

— Мы, японцы, считаемся большими мастерами церемоний, но я с удовлетворением должен признать, что наши американские друзья быстро догоняют нас.

Он вежливо всосал воздух сухими губами, несколько раз утвердительно кивнул и только после этого вновь заговорил. Ему было, наверно, за семьдесят. Впрочем, возраст японца установить не всегда легко.

— Я тоже мог бы сослаться на свою вчерашнюю беседу с нашим премьер-министром. Все политические деятели говорят приблизительно одно и то же. Но я постоянно учусь у американцев и потому хочу покончить с церемониями и приступить к делу. Нашу общую позицию изложит Мотоичи Канто.

Канто, лет на двадцать моложе патриарха Эйсаки, был президентом «Канто индастриз», крупнейшей самолетостроительной и ракетной компании Японии, и внук основателя фирмы. Он, проработавший в компании на всех уровнях, знал основательно как технические, так и организационные стороны своего бизнеса.

— Буду предельно краток, господа. Япония достигла той ступени в своем промышленном и научном развитии, когда перед нами встала практическая задача стать космической державой.

В зале стояла мертвая тишина. Фесс внимательно рассматривал хрустальную люстру под потолком. Остальные присутствовавшие американцы либо сидели, откинувшись на спинки кресел, либо рисовали какие-то фигурки в своих блокнотах.

— Это означает, — продолжал Канто, — что у нас есть официальная программа, в которой участвует консорциум японских фирм. Ее ближайшая цель — создание ракеты-носителя для запуска различных объектов в космос. Во-вторых, разработка спутников нового поколения, в том числе многоцелевых, тяжелых и специально предназначенных для орбитального восстановительного ремонта. В-третьих, мы создаем многоразовый космический корабль, который будет превосходить по надежности и габаритам ваш «Спейс Шаттл».

Уловив какое-то движение на другом конце стола, он добавил:

— Я никого не хотел обидеть. Ваша катастрофа научила нас, что надо спешить, не принося в ущерб качество и надежность. Таков третий пункт нашей программы. И наконец, четвертое: мы создаем собственную орбитальную станцию для экспериментов по биотехнологии, электронике и обработке материалов. Все пункты программы обеспечиваются собственной японской технологией. Мы хотим, чтобы наша космическая индустрия с самого начала обладала необходимой технической независимостью. Мы не можем повторять опыт прошлых десятилетий, когда вынужденно накладывали на себя стеснительные ограничения в пользу нашего великого партнера.