— О каком ультиматуме? — Соломон был страшно удивлен. — Я слыхом не слыхивал ни о каком ультиматуме…

— Так. Понятно, — мрачно проговорил Рабин и бросил трубку. Он встал, заложил руки за спину и прошелся взад-вперед по просторной комнате. Брови израильского премьера хмурились, на щеках играли желваки.

Резко остановившись около телефона, он позвонил в канцелярию:

— Откуда у кабинета информация об ультиматуме «Аль-Джихада»?

— От Шимона Переца.

— Но он-то здесь причем?!

— Ультиматум был передан ему. Господин Гурион также вызван на заседание кабинета. Если вы не сможете приехать, господин Рабин, — голос чиновника сделался подозрительно сух и официален, — заседание придется проводить без вас.

Ицхак брезгливо бросил трубку, словно она была вымазана грязью, и сжал голову руками. Несомненно, ультиматум «Аль-Джихада» — если он действительно существовал! — был лишь предлогом. В его отсутствие Шимон Перец как всегда интриговал и сейчас готов дать бой на заседании кабинета.

— Ну, ничего! — сжал кулаки премьер. — Посмотрим, кто кого. Как бы эта вылазка Переца не стала его последним выступлением в качестве члена кабинета…

Войдя в зал заседаний, Рабин по привычке властно приветствовал его членов.

Однако в ответ не раздалось дружного и чуть подобострастного приветствия. Голоса членов кабинета звучали приглушенно, в них не чувствовалось энтузиазма. Еще Рабина неприятно поразило то, что трое министров, прежде чем ответить ему, посмотрели на Переца. Так, словно они просили разрешения у лидера «Гистадрута»…

Рабин уселся на свое председательское место, деловито бросил: «Начнем!» и раскрыл блокнот. На каждом листке было отпечатано: «Ицхак Рабин. Премьер-министр Государства Израиль».

— Подождем председателя Разведывательного комитета, — сказал Перец.

Услышав это, остальные словно окаменели. Рабин передернул плечами. Что позволяет себе этот Перец? Кто здесь премьер-министр в конце концов? Кто определяет повестку дня и порядок ведения заседаний кабинета?!

— Так что за ультиматум прислала «Аль-Джихад»? — громко спросил Рабин.

— Подождем председателя Разведывательного комитета, — односложно повторил Перец.

Рабин был готов взорваться от ярости, накричать на Переца, но в эту секунду дверь отворилась, и в зал вошел Соломон Гурион. Всегда жизнерадостный и краснощекий, он выглядел сейчас необычно бледно и потерянно.

Как только Гурион поравнялся с длинным столом, за которым восседали члены израильского руководства, Перец вскочил со своего места так, как будто его подбросило пружиной.

— Вы пришли сюда, чтобы выслушать не ультиматум «Аль-Джихада» Израилю, а ультиматум кабинету Ицхака Рабина! —звонко выкрикнул Перец.

Рабин молчал. Слова ответа застыли у него в горле.

— Дела в государстве идут все хуже. — Перец не давал даже слова сказать премьеру. — Экономика крайне неэффективна, жизнь дорожает, арабы наглеют, наши вооруженные силы и разведка мало на что пригодны…

Перец обвел взглядом членов кабинета. Некоторые согласно кивали.

— Одним словом, — продолжал Перец, — члены правительства решили освободить вас от должности премьер-министра.

— И… кого же вы рекомендовали на этот пост? — В голосе Рабина сквозил неприкрытый сарказм. Но лидер «Гистадрута» ничуть не смутился:

— Меня! До новых выборов, которые решено провести через… год. Пересядьте на место рядового министра, Рабин!

Ицхак Рабин словно лунатик обошел вокруг стола и сел на место Шимона Переца. Шимон с удовольствием поерзал на председательском кресле и сказал:

— Нам надо решить еще один кадровый вопрос! Соломона Гуриона, как не оправдавшего наших надежд, предлагается освободить от обязанностей председателя Разведывательного комитета. На смену ему, — он сделал вид, будто копается в бумагах, — мы предлагаем бывшего помощника бывшего премьера Моисея Янова.

Как и следовало ожидать, за Янова проголосовали единогласно. Особенно рьяно тянул руку лидер партии горных крестьян Галилеи «Шолом» Хаим Гангнус. Он думал, что при новом председателе правительство будет с ним больше считаться. Хаим Гангнус верил, что теперь-то он добьется включения в каждое правительственное постановление положений, которые вытекали из предвыборной программы партии «Шолом».

Ицхак Рабин… тоже проголосовал за Моисея Янова. «Если он был моими „глазами и ушами“, пока меня не было в стране, и так ловко обманул меня, значит, он хороший разведчик», — с осадком горечи в душе подумал бывший премьер.

Спасаясь от полуденного зноя, Олег и Марта вошли под прохладную сень реформистской церкви Святой Марии. Церковь была невелика — нужды Понтрезины и не требовали большей, но фрески XIII века, украшавшие арку хоров, поражали своей выразительностью и были исполнены в так называемом «суровом» романском стиле безвестными мастерами. На фресках были изображены Благовещение, Мадонна, Мария Магдалина.

— Смотри, как похожа на Марию Магдалину та женщина, что перед алтарем! — прошептала Марта.

Там стояла грациозная мулатка с волосами цвета спелой пшеницы. Высокая грудь, способная свести с ума любого мужчину, бесподобная талия, лебединая шея. Женщина кончила молиться и повернулась к ним лицом. И тут Олег испытал знакомое ощущение — его дернуло током. Это бывало всегда, когда он узнавал людей, с которыми встречался при необычных обстоятельствах.

Помимо своей воли, Смирнов стал пристально вглядываться в физиономию мулатки. Скользнул взглядом по ее ногам. Похоже, что это была та самая женщина, которую он видел в замке Робсона. Только тогда ее лицо было намного бледнее.

«Да это же Лукреция, любовница Робсона, — внезапно осенило Олега. — Конечно, сейчас у нее наверняка паспорт совсем на другое имя, своим новым знакомым она рассказывает вымышленную биографию, но это — Лукреция!»

Взгляды Олега и мулатки скрестились. Смирнову показалось, что она тоже узнала его.

Он схватил Марту и потащил ее вон из церкви. Та ничего не поняла, но покорно последовала за Смирновым.

Выскочив на площадь перед церковью, Олег увидел уютный ресторанчик и завел туда Марту. Усадил за стол, бросил:

— Закажи себе пива или лимонада. Я вернусь через пятнадцать минут.

— Куда ты идешь?

— В полицию, — тихо ответил Смирнов. Хлопнула дверь.

Лукреция выскочила из церкви Святой Марии через две минуты после того, как ее поспешно покинули Олег с Мартой. Обежав церковь, она села в красную «феррари» и погнала обратно к вилле.

— Идиотка! — воскликнула мулатка и ударила руками по рулевому колесу. Больше она не произнесла ни слова.

В сумочке у нее лежали билеты на самолет Цюрих — Буэнос-Айрес. До отлета оставалось два часа. Но «феррари» летела по автобану так быстро, что у Лукреции мелькнула соблазнительная мысль остановиться в маленьком городке с милым названием Понтрезина и помолиться перед тем, как улететь в южное полушарие. Выросшая в Доминиканской Республике, Лукреция была, как и большинство женщин этой страны, суеверна. Годы, проведенные в Соединенных Штатах, не смогли поколебать ее веры.

А теперь приходилось мчаться обратно на ненавистную виллу, с которой, как думала Лукреция, сегодня утром она распрощалась навсегда, и думать, как спастись от Олега Смирнова.

Бросив «феррари» прямо перед оградой, она отомкнула хитроумные электронные замки и вбежала в гостиную.

На каминной полке лежала нераспечатанная пачка «Ротманс». Лукреция нервно сунула в рот сигарету, на ходу прикурила от зажигалки и упала в кресло.

Из сумочки она извлекла туго набитый пластиковый пакет. Покопавшись в нем, мулатка вытащила коричневый конверт с надписью «Смирнов». Это было досье на Олега. Робсон завел его, когда Смирнов подключился к расследованию обстоятельств похищения двенадцати израильских ядерных боеголовок.