Да, едва ли найдется общество меньше и ужаснее…

Когда коммунисты захватят власть и в их руках окажется альтинг[9], полицейское управление и радио, тогда-то и потребуется горстка смельчаков, готовых сражаться до последнего. «Маленькому контрреволюционному союзу» придется прятаться в темных углах, пробираться задними дворами и ползать с винтовками в руках по крышам домов, и каждый должен будет забрать с собой в вечность по крайней мере пятьдесят или сотню коммунистов.

А еще мы проводили учения. Ни много ни мало. Мы, пять-шесть членов контрреволюционного союза, естественно, достали себе стрелковое оружие: винтовки и дробовики — и это было только начало. Разумеется, мы собирались еще и на охоту сходить, но из этого так ничего и не вышло: на гусей охотятся осенью, и надо в сумерках лежать в канаве под дождем и на ветру, а это нам, конечно, было не интересно, для этого мы слишком себя любили; зимой — сезон охоты на куропаток, охотники с дробовиками в жуткий мороз плетутся по горам и пустошам, тоже не наш стиль. Но летом в хорошую погоду в нас часто вселялся контрреволюционный дух, мы встречались, скажем, утром в воскресенье, кто-то был на машине, и целые дни мы торчали где-нибудь на юге, у моря, стреляли по банкам и пустым бутылкам. И это безумие доходило до того, что вечером, когда в ушах шумело от бесконечной пальбы, возбужденные «победами» над банками и бутылками, мы иногда взбирались по кровельному желобу или пролезали через чердачное окно и изучали обстановку на крышах, готовясь к контрреволюционной борьбе.

Это произошло уже на следующем заседании в издательстве, полмесяца спустя; когда мы собрались, чтобы обсудить детали издательского плана. В выходные накануне редактор детской литературы ездила в Копенгаген, на встречу с коллегами из разных скандинавских издательств; и до того, как мы начали обсуждать повестку дня, она в неформальной обстановке поделилась с нами, что встреча прошла интересно и плодотворно и закончилась тем, что пять издательств подписали соглашение о совместной работе над книгой для подростков, основанной на древнескандинавской мифологии; от нас, исландцев, требовался один автор и один художник, — мы высказывали предположения насчет того, кто бы взялся за такую работу, все были согласны, что подобная книга может принести нам прибыль и добавить авторитета.

— А расскажите-ка нам, о чем говорили в кулуарах, — попросил исполнительный директор Гудстейн. — Известно ведь, что самое интересное на подобных встречах происходит по вечерам в барах!

Редактор детской литературы почти не пила и в бары ходила редко, это все знали, в том числе и исполнительный директор, поэтому когда он об этом спросил, собравшиеся начали многозначительно усмехаться. Но дама проявила себя с неожиданной стороны.

— Я там услышала одну поразительную историю и сразу вспомнила о вас, — сказала она исполнительному директору.

— Да ну… — протянул тот, покраснев и ослабив галстук.

— Сама-то история была не о вас, — пояснила дама. — Просто я о вас вспомнила, точнее, о том, как на прошлом заседании вы говорили, что хорошо бы нам самим придумывать книги, которых нам не хватает, и, если потребуется, ангажировать какую-нибудь модель на роль автора.

— Рассказывайте, — попросил Гудстейн с явным облегчением. — Рассказывайте!

— Так вот, когда все пошли пить кофе, датчане говорили о том, будто возникли некоторые сомнения в реальности одного из самых известных в настоящее время датских писателей, Петера Хёга. И якобы его знаменитую книгу про Смиллу, скорее всего, написала созданная издательством творческая группа, а потом просто взяли какого-то парня на роль автора.

Еще она напомнила о том, что в последние годы неоднократно звучали оптимистичные предсказания, что скандинавскую литературу в скором будущем ждет мировой успех, что наши книги будут существенно отличаться от южноамериканского магического реализма, наводняющего мировой книжный рынок уже более двадцати лет; на смену жаре, тяжелым ароматам, туману, горячечному возбуждению, буйству красок, назойливым мухам и паразитам, которыми полны романы Латинской Америки, придет полярная тишина, бескрайние просторы, морозное безветрие и одинокие люди на льду под бесконечным голубым небом.

— И тут выходит этот датский роман, именно такой, как предсказывали, и, более того, так удачно получается, что его главная героиня, Смилла, наполовину современный образованный человек, а наполовину женщина каменного века, которая, как и ее древние прародительницы, умеет читать по снегу и чувствует запах наста.

Все молча слушали редактора детской литературы, некоторые даже рот от удивления раскрыли.

— Ну а каково ваше мнение? — поинтересовался Гудстейн. — Может это быть правдой?

— Лично я сомневаюсь, — сказал один редактор. — Я читал и другие книги Хёга. И все они просто замечательные.

— Но ведь не настолько же блестящи? — уточнил Гудстейн.

— Ну… — только и протянул редактор.

— А кто-нибудь встречался с этим автором? — задал Гудстейн новый вопрос и оглядел присутствующих. Снова заговорила редактор детской литературы.

— А это будет, наверное, самое удивительное в контексте того, о чем мы недавно говорили, — начала она. — Писатель этот — точно такой же чудак, как и тот американец с мостами в Мэдисоне, или, по крайней мере, был таким. Более того: он не только отказывается от литературных конференций или встреч с журналистами, но, говорят, никогда не выезжает из района, в котором живет, какого-то пригорода Копенгагена. Еще говорят, что, выходя из дому, а это бывает крайне редко, он ездит на дамском велосипеде.

Тут заговорил Берг, тот самый молодой человек из отдела учебной литературы; в общем, этого и следовало ожидать, ведь он, можно сказать, был нашим главным специалистом по данному вопросу, это он натолкнул нас на все эти мысли, высказав на прошлом заседании свои соображения про того американского автора. Он просто не мог не принять участия в этой дискуссии.

— Этот автор в вашем описании, — сказал Берг, — кажется мне не особо интересным. То есть почему бы, например, не взять женщину-эскимоску, если они могли выбрать любого актера? Какой-то датчанин, не вылезающий из своего пригородного домишки, — личность не особо привлекательная. Народу нужны колоритные авторы. Возьмем, к примеру, «Остров дьявола». Хоть на обложке и стояло имя автора, когда вдруг появился какой-то тип и заявил, будто это он написал эту книгу, многие ведь поверили. А все почему? Потому что это был крутой рокер из трущоб, а не какой-то там университетский выпускник, юноша среднего класса из охраняемого квартала, который значился официальным автором.

— Не особо привлекательный? — переспросила редактор детской литературы. — Да вы только взгляните на фотографии Петера Хёга. Он божественно мил! Бывший балетный танцор, говорят, большой идеалист, часть премии отдал на благотворительность, а на фотографиях он всегда босиком и смотрит на идущий сверху свет, сложив руки, будто дитя в вечерней молитве. Он поразительно фотогеничен!

— Постойте, — вмешался исполнительный директор, постучав карандашом по столу. — Все, что вы говорите, невероятно интересно. И служит поводом затеять нечто подобное, организовать, так сказать, производство. Только вот что хотелось бы уточнить, Сесселья, — сказал он, обращаясь к редактору детской литературы. — Вы сказали, что тот датчанин — отшельник и чудак или был им. В каком смысле — был? Что-то изменилось?

— Вот это, пожалуй, самое странное из всего, что я слышала на этой копенгагенской встрече, — ответила Сесселья. — Автор стал настолько эксцентричен, что это начало вызывать беспокойство. Сказали, что хватит ему выставлять себя идиотом, а то его книги перестанут продаваться.

— Выставлять себя идиотом? Это как?

— Идеализма, вероятно, стало многовато. Для начала это было неплохо, все эти заявления о том, что часть премии пошла на благотворительность, в фонд помощи голодающим детям из стран третьего мира, вымирающим животным и тому подобное. Но потом он, похоже, вступил в священную войну против современности, индустрии и механизации, захотел, чтобы человечество вернулось к природе, снова влезло на деревья, выдумывать начал…