Я размышлял над этим, и меня все больше охватывало замешательство. Начали всплывать какие-то мелочи. Например, насколько я знаю, он ни разу не был с девушкой. Теперь-то, когда прошло столько времени и все открылось, ясно, что этого достаточно, чтобы заподозрить мужика в гомосексуализме. Стоит еще заметить, что признался он в этом в тридцать лет. Но мысли такой никогда не возникало. Ведь далеко не все бегают за девочками, многие стесняются, не уверены в себе — помню, я и сам прикидывался необщительным трусом, когда влюблялся в какую-нибудь девушку, просто потому, что боялся отказа и поражения. Ну и думал, что у красавца Иси тоже такой стиль, он часто был холоден и грубоват с девушками и всячески давал им понять, что слюни распускать не будет. Это было круто, и мы его, конечно, за это уважали.

Но на самом-то деле все из-за того, что он гей? Подумать только, как я был слеп. Я должен был догадаться. Мы обсуждали это со Стеффой, и она кое-что припомнила. Мы только начали жить вместе и собирались выехать на природу в какой-то праздник. За год до этого я ездил вместе с Иси, мы замечательно провели время, пили водочку, валялись на надувных матрасах, так что он вполне мог рассчитывать, что и в этом году мы поедем вместе, и меня начала мучить совесть, что я брошу его одного, да мне бы и самому было одиноко и тоскливо, если бы он вдруг пришел с девушкой. Стеффа понимала, что я переживаю, и предложила позвать с нами Иси и одну свою подругу, которая тогда была свободна и как-то призналась, что Иси ей нравится — она видела его с нами в Борге или где-то еще. Все получилось, идея была просто замечательной, Иси вел машину, у подруги была просторная палатка, и мы отправились вместе, вчетвером, а не втроем, что было бы, мягко говоря, вульгарно.

Только у Иси с подругой ничего не получилось. После этого она была угрюмой и резко спросила у Стеффы, не гомик ли этот тип. Я тут же об этом забыл, думал, что его именно эта девушка не заинтересовала, странно, конечно, но вкусы-то у всех разные, у каждого своя прихоть.

Однако именно так и оказалось.

Хм…

У меня в голове просто роились мысли. Мы были добрыми друзьями пятнадцать с лишним лет. И вместе прошли все ступени взросления, как и положено близким друзьям. Нередко бывали вместе в душе, в бассейне, спортом занимались, вместе пережили период полового созревания, пробуждение интереса к девочкам (как казалось!) — вместе украдкой разглядывали откровенные журналы, устраивали попойки и по-дружески обнимали друг друга за плечи, нередко спали вместе в одной комнате или даже на одном матрасе; такое возможно только с друзьями, с женщинами возникли бы затруднения, а про геев и говорить нечего!

Мне пришлось нелегко. Но, обдумав это дело получше, я решил, что ни за что не допущу, чтобы из-за этого хоть что-то поменялось. Мысли о том, что мы видели голые задницы друг друга или спали бок о бок, лучше просто выкинуть из головы, ведь в остальном Ислейв был самым обычным парнем, приятелем, другом. И я хотел бы, чтобы так оно и шло.

Потом я позвонил ему и сказал, что эта новость ничего не изменит в нашей дружбе. Его интимная жизнь меня никогда не касалась и не касается. Он явно ждал моих слов, поблагодарил, затем написал длинное письмо, рассказал, что многие люди, которых он считал куда более либеральными и терпимыми, чем известный своей нетерпимостью Эйвинд Йонссон Шторм, на деле оказались лживыми лицемерами. По-моему, это Иси здорово сказал, я часто перечитывал его письмо и смеялся, особенно когда был навеселе, я разворачивал это письмо и думал: не такой уж я и безумный, в конце концов!

Потом от Иси пришло второе письмо. Классные рассказы о друзьях и знакомых. И небольшое поручение в придачу. Он писал, что в Дании, в особых магазинах, продают журналы «Wonderboy», и «Gayboy»[16], и прочее в том же духе; просил купить и переслать ему несколько номеров (к письму прилагались сто датских крон).

Я знал, где продаются подобные журналы. В центре было два-три магазинчика, торговавших непристойной прессой, прямо за железнодорожным вокзалом. И как отказать старому доброму другу в такой простой просьбе. Но чтобы я пошел в такой магазин с этими непристойностями, подошел бы к гомикам и выбрал себе пару журналов с мужиками, их эрегированными членами и голыми жопами, а потом бы оплатил такой товар в кассе, — нет, об этом и речи быть не могло. Чтобы я такое сделал — ни за что на свете. Я послал Стеффу. Мы с ней оказались в центре, я потащил ее на нужную улицу, указал на магазин и объяснил, что нужно сделать. Протянул сто крон. Сначала она заупрямилась. Наотрез отказалась. Но я объяснил, что она должна это сделать ради меня. Она должна понимать, что иначе никак. Не пойду же я сам туда за журналами для педиков? И Стеффа согласилась. Охая и причитая. А я ждал на углу и курил. Озираясь, как заговорщик. Потом вернулась Стеффа, мне показалось, что ее не было целую вечность, на углу-то стоять никакого удовольствия — вот-вот кто-нибудь увидит и подумает, что я специально пришел в этот магазинчик за журналами с голыми мужиками. Но распекать Стеффу за нерасторопность я не стал. Увидел, что она просто в бешенстве, чуть не швырнула в меня пакет. Вот твои чертовы журналы. Р-р-р-р! Больше не втягивай меня в подобную мерзость! Но потом пришло еще одно письмо от Иси, на этот раз ему понадобились журналы для каких-то знакомых. Двести крон. И Стеффе снова пришлось идти в этот магазинчик, а я курил на углу.

Не буду отрицать, я провел в гостиной у Эйвинда и Стеффы немало приятных часов, особенно в начале, когда мне было одиноко в этом городе на чужбине; в те дни я без радости ждал выходных, когда не было занятий, на которые хоть как-то можно отвлечься, я и в самой школе не особенно уютно себя ощущал, хотя и познакомился уже с Карстеном Люнгвадом — он был худой, поэтому с легкой руки Шторма я стал звать его Бони Морони[17], — все равно я больше боялся выходных, потому что придется сидеть в комнате или шататься по пабам, где меня никто не ждал и не понимал; например, однажды я отправился в гриль-бар и попросил гамбургер, и все сразу разволновались, посетители прекратили жевать, чтобы получше разглядеть, что это за чудо тут шляется с такими неслыханными желаниями, я смутился, но указал на пластмассовый щит с изображением сочных и красивых гамбургеров, на что официанты с презрением и отвращением сказали: «Oh, det her er en bøf sandwich!»[18] Не гамбургер, учтите, и упаси нас боже от такого недоразумения. Потом мне все-таки дали говяжий сэндвич, и это действительно оказался не гамбургер, а какая-то мясная тефтеля с ремуладом и жареным луком, и от этого я еще больше помрачнел, выпил за вечер несколько кружек пива, только чтобы спалось получше, но и из этого ничего не вышло…

Поэтому поначалу великодушные приглашения Шторма меня просто спасали, теплая домашняя атмосфера, детишки топают; заходи просто в пятницу после школы, сказал он, и едва я входил, он тут же открывал балкон, доставал запотевшее албанское пиво, я устраивался в удобном кресле, он ставил «Кинкс» или еще чего-то, потом предлагал сходить за едой, иногда брали с собой детей, там гигантский торговый центр, в котором есть все, что нужно, даже церковь; ее построили где-то в начале семидесятых, и это прямо часть этого бетонного дворца, к которому ведут все дороги из округи, из любой многоэтажки можно пешком дойти, там сделаны удобные лестницы; школа с детским садом тоже часть этого комплекса, — словом, всю жизнь в нем можно прожить, от колыбели до могилы, — там тебе и дом престарелых, и похоронное бюро, хорошо хоть не кладбище. Народ в округе жил разный, кое-кто прямо совсем экзотика, понаехали отовсюду, среда получилась интернациональная; в торговом центре две-три пивнушки, у каждой этнической группы своя; у датчан, разумеется, самая лучшая, настоящий кабак, у других — забегаловки типа кафетерия или просто несколько скамеек в коридоре, на них сидели турки, пакистанцы или кто там еще. Датская забегаловка была устроена в виде портового кабака, хоть она и стояла совсем не на побережье, было очень похоже, везде, конечно, один пластик и подделка, но уютно, мы часто там сидели, прежде чем взять тележки и отправиться за покупками, а дети, получив мелочь, играли в космонавтов в автомате. С посетителями кабака мы обычно не общались, Шторм не жаловал датский, хотя помню один случай, дело было около полуночи, мы купили днем ящик пива, но оказалось мало, а поскольку нам хотелось еще, мы отправились в паб, вдрызг пьяный Шторм оккупировал музыкальный автомат и хриплым голосом пел все песни, которые там только были, он взгромоздился на стул и, как мне казалось, почти отключился, но вдруг подошел какой-то простой и вполне дружелюбный датчанин с редкими усиками и заговорил с нами, поинтересовался, откуда мы, я объяснил, Шторм же явно не проявлял к парню никакого интереса, пока тот не спросил, что привело нас в Данию, и тогда на лице Эйвинда появилась злобная усмешка, и он сказал на удивительно хорошем датском: «Det er fordi at det er penge at hente i Danmark!»[19] Здесь можно получать деньги. Социальные пособия, естественно, из средств датских налогоплательщиков, таких, как этот парень с соседнего столика, после чего тот быстро свернул разговор и вернулся к своим, они сидели и разговаривали вполголоса, метая в нашу сторону недобрые взгляды, а Шторм смеялся себе под нос, негромко, но долго и визгливо, как животное, — и мне казалось, что впредь нам сюда дорога закрыта.