У меня в Миннесоте есть дядя, сводный брат отца… Но семейные связи моего покойного отца весьма запутаны, как и многое другое в нашем роду.

Так случилось, что когда мой покойный отец Йон маленьким мальчиком жил со своими родителями в Рейкьявике, его отец, то есть мой дед, познакомился с американкой и сбежал с ней в Соединенные Штаты, в Миннесоту. Другие родственники конечно же отнеслись к этому плохо и объясняли мне, что дедушка «связался с оккупантами» — то есть с американкой, и бросил ради нее бабушку. Он работал таксистом и со своей американкой познакомился именно в такси; она была разведенной офицерской женой с двумя детьми, потом у них с дедушкой на Западе родилось еще двое, мальчик и девочка, но девочка умерла еще в детстве, после чего дедушка так и не смог оправиться и в конце концов по американскому обычаю застрелился из револьвера. Но папин сводный брат все еще жив, его зовут Тони, и лет десять назад он вдруг начал со мной общаться — иногда присылал рождественские открытки или короткие письма, в которых писал, что если я вдруг окажусь в Соединенных Штатах, его дом для меня открыт; я ему всегда отвечал, и выяснилось, что у него какой-то подрядный бизнес, там, на Западе, где, как мне казалось, любой может рассчитывать на хорошую жизнь.

Нужно сказать, что я всегда считал себя западным человеком. Однажды я ездил на выходные в Бостон и там сразу почувствовал себя как дома. Я понимал людей, а они понимали меня, в отличие от исландцев, которые смотрели на меня как на чужака, косо, сверху вниз… Не говоря уже о Фюне или Дании в целом!

Даже если бы я вдруг случайно встретил американских преступников или психопатов, мне было бы легче найти с ними общий язык, чем с обычными исландцами. Помню, как однажды я попал на вечеринку к одному американскому военному, который сражался во Вьетнаме, а теперь был одержим манией преследования и поэтому непредсказуем. Я пошел туда со своим другом Хрольвом, нам было чуть за двадцать, американец года на четыре старше. Хрольва он безумно интересовал, потому что мы оба увлекались тогда военной историей; он прочел романы многих побывавших на войне американцев, например, «From Here to Eternity»[25] и «The Naked and the Dead»[26], и совсем незадолго до этой встречи мы как раз глотали слезы над пробирающей до дрожи книгой о вьетнамской войне, «Dispatches»[27], — так что повстречать человека, сражавшегося во Вьетнаме, было весьма кстати. Но с такими людьми надо правильно себя вести, иначе обстановка может накалиться, и ситуация выйдет из-под контроля. У моего друга Хрольва есть такая тенденция не слушать собеседника и обращать внимание лишь на то, что он знает сам, чтобы показать, какой он умный, поэтому всякий раз, когда американец путал какие-то факты, Хрольв его прерывал и поправлял, несмотря на все мои попытки ему помешать. Мне же было интереснее услышать, что видел этот человек, а не то, что Хрольв вычитал из книг. Но больше всего американца раздражало, что Хрольв, обращаясь к нему, все время говорил «boy»[28]. «Неу, boy, listen boy…»[29] — повторял он, конечно, стараясь быть крутым и показать, что американская речь так и отскакивает у него от зубов, но этого американец как раз и не стерпел, он вдруг почернел от гнева, вскочил и вцепился в Хрольва: «Why do you keep calling me boy?»[30]Завязалась потасовка, американец ударил Хрольва и спустил его с крутой лестницы — все происходило в мансарде одного старого дома в Тингхольте[31], — потом американец передрался с половиной присутствующих, которые лишь попытались его успокоить, и даже схватился за нож и палку, наконец, девушке или содержанке удалось его утихомирить — кажется, после того, как он подбил ей глаз. Но дело в том, что у меня установился неплохой контакт с этим типом. Даже с ним. Мы в какой-то степени были на одной волне. Позже я встречал его, и он здоровался со мной, как со старым приятелем. Этот израненный комок нервов. Мне ведь не приходило в голову называть его «boy», как какого-нибудь раба из Южных Штатов.

Я чувствовал, что должен ехать в Америку. Сейчас или никогда. И позвонил родственникам в Миннесоту. Разведать, можно ли будет у них пожить первое время. Удастся ли найти какую-нибудь работу, — я собирался работать по-черному, знал, что так многие делают. В Миннесоте считали, что без проблем, у Тони подрядная фирма, занимается покраской и ремонтом домов, и, как я понял, я смогу работать у него. Более того, они даже назвали зарплату, чуть ниже, чем в Дании, но на деле получалось даже наоборот, ведь если работаешь по-черному, нет никаких налогов, никаких страховых и профсоюзных взносов, так что выходило намного больше. Я был уверен, что быстро встану на ноги. И почему это у меня вдруг не получится, если, похоже, все глупцы мира живут в Америке хорошей жизнью? А? Потом я пойду учиться. Возьму в Исландии кредит на учебу. В Оденсе ведь полно исландцев, которые жили на такой кредит и никогда ничего не делали, только пили пиво, может, даже курили гашиш, бродили по улицам или загорали, и им не нужно было заботиться о деньгах. А почему я не могу воспользоваться этой возможностью? Где справедливость? Я мог бы, например, учить английский, это совсем нетрудно, ведь английский я знаю… Преимущество Америки в том, что там далеко не все погребено под бюрократической путаницей и бесконечными социал-демократическими законодательными инициативами, за исполнением которых призвана следить целая армия чиновников; Америка — страна возможностей, там правила подчинены нуждам индивидов.

Так я себя убедил. Я позвонил Ислейву, своему другу в Исландии, попросил раздобыть мне рекомендации и копии результатов экзаменов, которые я сдавал в начальной школе и в реальном училище. И начал готовиться к тому, чтобы подать идею Стеффе. Она ведь немного «tryghedsnarkoman»[32], как тогда было модно говорить в Дании. Но иногда нужно сделать неожиданный ход, быть готовым пойти на риск, если дело того стоит.

Признаюсь, я был потрясен, когда оказалось, что со мной по соседству живет Эйвинд Шторм, там, в Оденсе, в Воллсмосе. Мы приехали туда почти одновременно, я на несколько недель раньше, прежде я никогда его не видел и никогда о нем не слышал, но есть теперь такой обычай, что, встретившись за границей, исландцы всегда здороваются и знакомятся. А я, надо сказать, онемел. Почувствовал едва ли не отвращение к этому человеку. Надеюсь, не слишком сильно сказано. Вот уж не думал, что встречу на жизненном пути настолько нетерпимого человека. Да что подобные люди вообще существуют! Это какой-то призрак из далекого прошлого!

Я встретил их по пути в магазин, я со своей семьей, он со своей, я знал, что они исландцы, да и разговаривали они по-исландски, я поздоровался и представился. Жена его откликнулась. Да, привет. Да, и вы тоже недавно сюда переехали? И как вам здесь? Вы учитесь или?.. Эйвинд же в разговоре не участвовал. Он был в какой-то кожаной куртке, тупо стоял и мрачно смотрел в никуда. Выразил полное пренебрежение, как мне показалось. Прорезался, только когда речь зашла о том, где мы живем, оказалось, что мы вообще-то соседи, наша квартира в другой стороне дома; тогда он усмехнулся и бесцеремонно спросил: «Так вы там посреди всего этого турецкого сброда?»

У меня чуть челюсть не отвалилась! Чертов расист! Да, на нашей стороне жило целое турецкое сообщество, но разве они чем-то хуже нас? Я так не считаю! Некоторые из них борются с безработицей и социальными проблемами, не говоря уже о том, что, пока все было хорошо, их сюда всячески зазывали и брали на самую непривлекательную, тяжелую и плохо оплачиваемую работу, а теперь, когда разразился кризис, пошли разговоры, что их надо выставить из страны, прогнать «домой» — людей, проживших в Дании по десять — двадцать лет.