– Вы клянетесь, что через пять минут я буду свободна?
– Клянусь.
– Говорите.
– Я богат, Луиза, я знатен, у меня есть мать, которая меня обожает, и любящие сестры. С детских лет я был окружен лакеями, спешившими исполнить любое мое желание. И при всем том меня постиг тот же недуг, каким страдает большинство моих соотечественников, стареющих в двадцать лет именно потому, что слишком молоды. Я от всего устал, ко всему охладел. Мне стало скучно. Ни балы, ни празднества, ни наслаждения не убрали с моих глаз тусклую серую пелену, что отгораживала меня от мира. Война со своими тяготами и опасностями, возможно, могла бы оживить мою душу, но Европа спит глубоким мирным сном, и нет больше Наполеона, чтобы все взбаламутить.
Я от всего устал и собирался попутешествовать, когда увидел вас. То чувство, что я поначалу испытывал к вам, должен признаться, было не более чем капризом. Я вам писал, воображая, что этого будет довольно, вы уступите. Против ожиданий вы мне не отвечали. Я настаивал, так как меня подстегивало ваше сопротивление, и все еще считал свое увлечение прихотью, пока не понял, что оно обернулось глубокой, истинной любовью. Бороться с ней я не пытался, так как любая борьба с самим собой утомляет меня и приводит в отчаяние. Поэтому я просто написал вам, что уезжаю, и уехал.
В Москве я встретился со старыми друзьями. Увидев, как я мрачен, встревожен и уныл, они истолковали это по-своему, тем самым оказав моей душе больше чести, чем она того заслуживала. Они подумали, что мне нестерпимо ярмо бесправия, обременяющее нас всех. Решив, что за моей печалью кроется нечто потаенное, они приняли это нечто за любовь к свободе и предложили мне вступить в заговор против императора.
– Боже милостивый! – ужаснулась я. – Надеюсь, вы отказались?
– Я вам написал, что мое решение подвергается последнему испытанию: если бы вы любили меня, моя жизнь принадлежала бы уже не мне, а вам, я не имел бы права распоряжаться ею. Если же вы не ответите, это будет означать, что я вам безразличен, тогда мне безразлична моя дальнейшая судьба. Заговор – какое ни на есть развлечение. Нам не избежать эшафота, если мы будем разоблачены, но что с того? Меня уже не раз посещала мысль о самоубийстве, вот я и подумал, что это все же лучше, чем взять на себя труд самому покончить с собой.
– Боже мой, Боже мой! Возможно ли, что вы сейчас говорите то, что думаете?
– Я сказал вам правду, Луиза, и вот доказательство. Возьмите, – он встал, подошел к маленькому столу и вынул из ящика запечатанный конверт. – Я не мог догадаться, что встречу вас сегодня, я даже не надеялся еще раз вас увидеть. Прочтите эту бумагу.
– Ваше завещание!
– Написано в Москве в день, когда я вступил в тайное общество.
– Великий Боже! Вы завещаете мне тридцать тысяч рублей ренты?
– Если вы не любили меня при жизни, мне хотелось хоть после смерти оставить вам какие-то добрые воспоминания.
– Но все эти планы относительно заговора, смерти, самоубийства – вы ведь отказались от них?
– Луиза, вы вольны уйти: пять минут прошли. Но вы моя последняя надежда, единственное, что привязывает меня к жизни. Если сейчас вы уйдете отсюда, чтобы никогда не вернуться, даю вам слово чести: дверь не успеет за вами закрыться, как я пущу себе пулю в лоб.
– Вы сумасшедший!
– Нет, мне просто скучно.
– Вы этого не сделаете.
– А вы проверьте.
– Господин граф, ради всего святого!
– Послушайте, Луиза, я боролся до конца. Вчера я решил со всем этим покончить, а сегодня, увидев вас снова, хочу рискнуть в последний раз: вдруг выиграю? Ставлю на кон свою жизнь против счастья. А проиграю, что ж – готов расплатиться.
Если бы все это Алексей говорил в лихорадочном возбуждении, я бы не поверила, но он оставался спокойным, его голос звучал, как обычно, тон был даже скорее веселым, чем грустным, и наконец, в его словах ощущалось нечто настолько подлинное, что теперь уже я не могла уйти. Я смотрела на этого красивого, полного жизни молодого человека, которого только я одна могла сделать счастливым. Мне вспомнились сияющие улыбкой лица его сестер, я подумала о его матери, которая, казалось, души в нем не чаяла… Словно воочию я увидела его, обезображенного, в луже крови, и их, растрепанных, в слезах. И спросила себя: по какому праву я, значащая так мало, разрушу все эти позолоченные судьбы, погублю столько высоких надежд? К тому же – надо ли признаться? – его столь длительная привязанность уже начала приносить свои плоды. В тишине моих ночей, в одиночестве я тоже иногда думала об этом человеке, который думал обо мне всегда. В ту минуту, когда мне предстояло распрощаться с ним навеки, я глубже вгляделась в собственную душу и осознала, что любила его… Я осталась.
Алексей говорил правду. Его жизни не хватало именно любви. Последние два года, любя меня, он счастлив или по крайней мере выглядит счастливым. Он отказался от этого безумия, от заговора, в который ввязался только потому, что жизнь опротивела. Тяготясь препятствиями, которые создавала для наших встреч моя служба у мадам Ксавье, он, ничего мне не сказав, арендовал для меня этот магазин.
Вот уже полтора года я живу другой жизнью, занимаясь тем, чего мне не хватало в юности, ведь у него, при его достоинствах, будет потребность находить в своей любимой черты, выработанные воспитанием и наукой, даже тогда, когда он ее, увы, разлюбит. Отсюда и те перемены, которые вы заметили во мне, сопоставляя мое скромное положение с моей личностью. Стало быть, вы сами видите, что я правильно сделала, когда вовремя остановила вас: только неисправимая кокетка могла бы поступить иначе. Теперь вы знаете: я не могу вас полюбить, потому что люблю его.
– Да, и мне также понятно, благодаря чьей протекции вы надеялись добиться, чтобы моя просьба была удовлетворена.
– Я уже поговорила с ним об этом.
– Превосходно. Но я отказываюсь.
– Это ваше право.
Я обиженно надулся, тогда она спросила:
– Вы хотите, чтобы мы поссорились и больше не виделись?
– О, это было бы слишком жестоко по отношению ко мне, я ведь здесь никого не знаю.
– Что ж, тогда смотрите на меня как на сестру и предоставьте мне действовать.
– Вы этого хотите?
– Я на этом настаиваю.
Тут дверь гостиной открылась, и на пороге появился граф Алексей Ванинков, видный молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести, статный, светловолосый, с чертами полутурка-полутатарина, как я уже говорил, кавалергард в чине лейтенанта. Его полк пользовался привилегиями и долго состоял под командованием царевича Константина, брата императора, который был в ту эпоху вице-королем Польши. По обычаю русских, которые не хотят расставаться с военной формой, Алексей был в мундире, с орденами Владимира Святого и Александра Невского на груди и Станислава третьей степени на шее. Увидев его, Луиза с улыбкой встала:
– Добро пожаловать, ваша светлость, – сказала она. – Мы как раз о вас говорили. Позвольте представить вам моего соотечественника, о котором я вам рассказывала, прося для него вашего высокого покровительства.
Я поклонился, граф отвечал изящным приветствием, потом заговорил на чистом – может статься, даже слишком безупречном – французском языке:
– Увы, Луиза, дорогая, – тут он поцеловал ей руку, – моя протекция не слишком весома, но я могу помочь мсье направить свои усилия в нужное русло, смогу дать несколько советов. К тому же, коль скоро у мсье пока нет клиентуры, я лично могу сделать почин, предложив ему двух учеников: своего брата и себя.
– Уже кое-что, но этого мало. А в полку вы не поговорили о вакансии учителя фехтования?
– Да, со вчерашнего дня я вошел в курс дела. Оказывается, в Петербурге уже есть два учителя фехтования, француз и русский. Ваш соотечественник, сударь, – он повернулся ко мне, – носит фамилию Вальвиль. О его искусстве я судить не берусь, но он сумел понравиться императору, который дал ему чин майора и наградил несколькими орденами. Он является учителем фехтования в императорской гвардии. Мой же соотечественник – очень хороший фехтовальщик и превосходнейший человек, не имеющий в глазах света иных недостатков, кроме того, что он русский. Поскольку император находит это простительным, его величество, который сам некогда брал у него уроки, сделал его полковником и дал ему орден Владимира третьего класса. Вы ведь не хотите начать с того, чтобы обзавестись врагами в лице этих двоих, не так ли?
