Все, включая раненых, принялись распрягать лошадей, и за десять минут дело было сделано. Срубив четыре ели, запалили большой костер. На сей раз медвежатина снова была украшением трапезы, и поскольку не было недостатка в углях, чтобы испечь мясо, ее ели все. Даже Луиза.

Однако всем не терпелось поскорее спуститься с этих проклятых гор, поэтому как только мы и наши лошади утолили голод, караван снова тронулся в путь. Часа через полтора мы увидели за поворотом дороги по другую сторону холма несколько столбов дыма, казалось, поднимавшихся прямо из земли. Это было долгожданное селение, которого многие из нас не чаяли когда-либо достигнуть. Около четырех часов дня мы наконец-то въехали в него.

Там оказался лишь скверный постоялый двор, который при других обстоятельствах я счел бы недостойным послужить псарней для моих собак. Однако сейчас он показался нам дворцом.

На следующий день, уезжая, мы вручили Григорию пятьсот рублей, попросив разделить их между собой и своими товарищами.

С этого момента все пошло хорошо, ведь мы оказались на обширной равнине Сибири, что тянется до самого Северного моря, и на всем этом пространстве не встретишь ни одной горы, заслуживающей хотя бы названия холма. Благодаря приказу, которым располагал Иван, нам были обеспечены самые лучшие лошади. К тому же, чтобы избежать злоключений вроде того, жертвами которого мы чуть было не стали, по ночам нас теперь сопровождал эскорт из десяти-двенадцати верховых: вооруженные пиками и карабинами, они скакали по бокам наших саней. Так мы без остановки проехали Екатеринбург с его роскошными ювелирными магазинами, обеспечившими ему славу волшебного города благодаря невиданному обилию драгоценных камней. Нам он показался тем более сказочным, что мы перед тем трое суток ехали по снежной пустыне, не находя нигде иного приюта, кроме какой-нибудь завалящей лачуги. Потом мы миновали Тюмень – место, откуда начинается настоящая Сибирь, достигли долины Тобола и наконец через семь дней после того, как оставили позади этот ужасный Уральский хребет, в вечерних сумерках подкатили к столице Сибири.

Мы были раздавлены усталостью, но Луизу подстегивало чувство любви, возрастающее по мере приближения к тому, кто был его объектом: она согласилась остановиться лишь на время, необходимое для того, чтобы принять ванну. Около двух часов ночи мы выехали в Козлово, маленький городок на берегу Иртыша, назначенный местом ссылки двадцати бунтовщиков, в числе которых, как мы уже говорили, был граф Алексей.

При обращении к капитану, коменданту городка, как везде, приказ императора возымел должный эффект. Нас уведомили, что граф по-прежнему находится в Козлове, его здоровье отменно, лучшего и пожелать невозможно. Мы с Луизой условились, что сначала с ним увижусь я, чтобы предупредить о ее приезде. Поэтому я попросил у губернатора разрешения на свидание с ним и получил его без всяких затруднений. Поскольку я не знал, где граф живет, языком этой страны не владею, мне выделили в помощь казака, чтобы тот меня проводил.

И вот мы подошли к высокой ограде, у каждого входа в которую стоял часовой. Этот огороженный квартал поселка состоял из двух или около того десятков домов. Казак остановился перед одним из них и сделал мне знак, что это здесь. Пытаясь утихомирить странное сердцебиение, я постучал в дверь и услышал, как голос Алексея произнес: «Войдите». Отворив дверь, я увидел, что он лежит на кровати одетый, одна рука свесилась, и рядом на полу – упавшая книга.

Я остановился на пороге, глядя на него, протягивая к нему руки, а он, изумленный, приподнялся, не зная, верить ли своим глазам. Тогда я сказал:

– Ну да, да, это я.

– Как?! Неужели? Вы!

И он, соскочив с кровати, бросился мне на шею, потом отшатнулся, на лице его изобразилось что-то похожее на ужас, и он вскричал:

– Великий Боже! И вас сослали? Неужели это из-за меня? О, я несчастный!

– Успокойтесь, – перебил я. – Я здесь по своей воле.

Он горько усмехнулся:

– По своей воле в глубине Сибири, за девятьсот лье от Петербурга? Объясните мне, как это возможно… или нет… сперва скажите… у вас есть новости от Луизы?

– Притом великолепные. И совсем свеженькие. Я недавно с ней расстался.

– Недавно расстались? Всего месяц назад?

– Пять минут назад.

– Господи! – вскрикнул Алексей, бледнея. – Что вы такое говорите?

– Правду.

– Луиза?…

– Она здесь.

– О святое женское сердце! – вскричал он, воздевая руки к небу, и две крупные слезы скатились по его щекам.

Наступило молчание, казалось, он возносил Богу бессловесную благодарственную молитву. Потом спросил:

– Где же она?

– У губернатора.

– Так поспешим к ней! – но тут же он осекся, вздохнув: – Я с ума схожу! Забыл, что я под замком и не могу выйти отсюда без позволения ефрейтора. Мой дорогой друг, приведите Луизу, чтобы я мог увидеть ее, прижать к груди… Нет, лучше останьтесь, пусть этот человек сбегает. А мы тем временем поговорим о ней.

Он сказал несколько слов казаку, и тот отправился исполнять его поручение. Я же стал рассказывать Алексею обо всем, что произошло со дня его ареста: о решении Луизы, о том, как она все продала и каким образом вырученную сумму у нее украли, о ее беседе с императором и о том, как он был добр к ней, о нашем отъезде из Петербурга и посещении Москвы, как нас встретили его мать и сестры, взявшие на себя заботу о его ребенке, потом о нашем отъезде, о тяготах и опасностях, о страшном переходе через Урал, наконец, о прибытии в Тобольск и сюда, в Козлово. Граф слушал мой рассказ, словно волшебную сказку. По временам он хватал меня за руки, всматривался в лицо, чтобы увериться, что это правда, потом вскакивал в нетерпении, подходил к двери, выглядывал и, никого не увидев, снова садился, расспрашивал меня о новых подробностях, а мне не надоедало рассказывать, как и ему – слушать. Наконец дверь распахнулась, и появился казак. Один.

– Ну, что? – спросил граф, бледнея.

– Губернатор сказал, что вы должны помнить о запрете, касающемся всех заключенных.

– О каком запрете?

– Принимать женщин.

Граф провел рукой по лбу и рухнул в кресло. Мне и самому вдруг стало страшно, я смотрел на его лицо, где отражались все бурные чувства, раздиравшие его душу. Помолчав с минуту, он обратился к казаку:

– Могу я поговорить с ефрейтором?

– Он был у губернатора одновременно со мной.

– Будьте любезны, подождите у его дверей и, когда он вернется, передайте, что я прошу его сделать милость: зайти ко мне.

Казак поклонился и вышел.

– Однако эти люди повинуются вам, – сказал я графу.

– Да, по привычке, – отвечал он с усмешкой. – Но вы можете представить что-либо подобное? Ужаснее не придумаешь! Она здесь, в сотне шагов от меня, она проехала девятьсот лье, чтобы быть со мной, а мне нельзя ее увидеть!

– Но это же наверняка ошибка, – возразил я, – какое-то предписание просто было дурно истолковано. Все уладится.

Алексей улыбнулся, выражая сомнение.

– Что ж! Тогда мы обратимся к императору.

– Да, и ответ придет спустя три месяца, а за это время… Боже правый, вы не знаете, что это за край!

В его глазах было столько отчаяния, что я испугался. И снова заговорил улыбаясь:

– Не беда! Если надо, я составлю вам компанию на эти три месяца. Мы будем говорить о ней, это придаст вам терпения. К тому же губернатор со временем смягчится или хотя бы закроет глаза…

Алексей в свою очередь улыбнулся, вздохнул:

– Видите ли, здесь нельзя рассчитывать на такие вещи. Здесь не только земля – все ледяное. Если существует приказ, он будет исполняться. Я не увижу ее.

В этот момент дверь открылась, вошел ефрейтор.

– Сударь! – закричал Алексей, бросаясь к нему. – Женщина, движимая героической, возвышенной преданностью, покинула Петербург, чтобы последовать за мной сюда. Она приехала, пережила в пути тысячу опасностей, и вот она здесь, а этот человек говорит, что мне нельзя увидеть ее… Тут, разумеется, какая-то ошибка?