Кипучий шквал приветственных криков потрясал дом.

Господин ван Херисен прислушался к этим восторженным воплям, которые для Розы как были поначалу, так и теперь оставались не более чем обычным гомоном толпы.

– Что такое? – вскричал бургомистр. – Возможно ли? Неужели я не ослышался?

И он стремглав бросился в прихожую, не обращая никакого внимания на Розу, которую оставил в своем кабинете.

Как только ван Херисен добежал до прихожей, у него вырвался громкий крик потрясения при виде картины, открывшейся перед ним: лестница его дома была вся до самого вестибюля заполнена народом.

По белокаменным, до блеска очищенным ступеням с благородной плавностью поднимался молодой человек в простом камзоле из расшитого серебром фиолетового бархата, окруженный, а точнее, сопровождаемый многочисленной свитой.

За спиной у него маячили два офицера, один флотский, другой кавалерист.

Ван Херисен, протиснувшись сквозь толпу перепуганных слуг, поспешил отвесить низкий поклон, чуть ли не простерся перед вновь прибывшим виновником всего этого переполоха.

– Монсеньор! – восклицал он. – Монсеньор! Ваше высочество у меня! Такая блистательная честь осенит мой скромный дом отныне и навеки!

– Дорогой господин ван Херисен, – сказал Вильгельм Оранский с особой безмятежностью, в его обиходе заменявшей улыбку, – я, как истинный голландец, люблю воду, пиво и цветы, а порой даже сыр, вкус которого так ценят французы. Что до цветов, среди них я, разумеется, всем прочим предпочитаю тюльпаны. В Лейдене до меня дошел слух, что город Харлем наконец обзавелся черным тюльпаном. Убедившись, что это хоть и невероятная, но правда, я прибыл сюда, чтобы узнать подробности, расспросив председателя Общества садоводов.

– О монсеньор, монсеньор! – ван Херисен не мог прийти в себя от восхищения. – Труды нашего Общества снискали благосклонное одобрение вашего высочества – какая это слава для нас!

– Цветок здесь? – осведомился принц, наверняка уже досадуя, что наговорил слишком много любезностей.

– Увы, нет, монсеньор, у меня его нет.

– Так где же он?

– У своего владельца.

– А кто этот владелец?

– Один славный тюльпановод из Дордрехта.

– Из Дордрехта?

– Да.

– Его имя?

– Бокстель.

– Где он остановился?

– В «Белом лебеде». Я за ним пошлю, а если ваше высочество соблаговолит оказать мне честь и пожаловать в гостиную, он, узнав, что монсеньор здесь, поспешит принести ему свой тюльпан.

– Хорошо, пошлите за ним.

– Сию минуту, ваше высочество. Только…

– Что?

– О, монсеньор, ничего существенного.

– В этом мире все существенно, господин ван Херисен.

– Дело в том, монсеньор, что возникло одно затруднение.

– Какое?

– На этот тюльпан уже притязают узурпаторы. Правда, это не диво, ведь его цена – сто тысяч флоринов.

– В самом деле?

– Да, монсеньор, отсюда и козни фальсификаторов.

– Так ведь это преступление, господин ван Херисен.

– Да, ваше высочество.

– И вы располагаете доказательствами преступления?

– Нет, монсеньор, дело в том, что виновница…

– Вы сказали «виновница», сударь?

– Я имею в виду, что особа, которая требует отдать ей тюльпан, она там, монсеньор, в соседней комнате.

– И что вы думаете об этом, господин ван Херисен?

– Я думаю, монсеньор, что ее опьянили чары ста тысяч флоринов.

– И она предъявляет свои права на тюльпан?

– Да, монсеньор.

– Чем же она подкрепляет свои требования?

– Я только начал ее допрашивать, когда вы прибыли, монсеньор.

– Так давайте допросим ее, господин ван Херисен. Послушаем, что она скажет. Я как первый судья страны проведу процесс и вынесу приговор.

– Вот и царь Соломон нашелся, – сказал председатель Общества садоводов, с поклоном отступая и указывая принцу дорогу.

Тот шагнул было вперед, но вдруг остановился и приказал:

– Идите впереди. И называйте меня «сударь».

Они вошли в кабинет.

Роза стояла все на том же месте, опираясь на подоконник и глядя на сад сквозь оконное стекло.

– Ах-ах, фрисландка! – пробормотал принц при виде ее шитой золотом шапочки и красных юбок.

Та оглянулась на шум, но едва заметила Вильгельма, который тотчас отошел в самый темный угол комнаты и сел.

Естественно, все ее внимание сосредоточилось на важной персоне, что звалась ван Херисеном, а не на смирном незнакомце, проскользнувшем в комнату вслед за хозяином дома и вряд ли носившем громкое имя.

Смирный же незнакомец взял с полки книгу и сделал ван Херисену знак начать допрос.

Тот, повинуясь ободряющему жесту молодого человека в фиолетовом камзоле, сел и, счастливый, гордый важностью порученного дела, начал:

– Дочь моя, вы мне обещаете сказать правду, всю правду об этом тюльпане?

– Даю вам слово.

– Что ж, смело говорите в присутствии этого господина, он – один из членов нашего Общества садоводов.

– Сударь, – спросила Роза, – что же мне сказать, кроме того, что я уже говорила?

– Итак, чего вы добиваетесь?

– Я могу лишь повторить просьбу, с которой уже обращалась к вам.

– Какую?

– Призвать сюда господина Бокстеля с его тюльпаном. Если я увижу, что он – не мой, я чистосердечно заявлю об этом. Но если я узнаю его, я буду требовать его возвращения, даже если мне придется с доказательствами в руках дойти до его высочества штатгальтера.

– Так у вас есть доказательства, прелестное дитя?

– Бог знает, что право на моей стороне, он мне их пошлет!

Ван Херисен переглянулся с принцем, который с первых же слов Розы, казалось, силился что-то припомнить, будто бы этот нежный голос не впервые коснулся его слуха. Между тем офицер отправился за Бокстелем, а ван Херисен продолжал допрос:

– А на чем вы основываете утверждение, что именно вы являетесь собственницей черного тюльпана?

– Да очень просто: на том, что я его сама посадила и вырастила у себя в комнате.

– У себя в комнате? А где находится ваша комната?

– В Левештейне.

– Значит, вы из Левештейна?

– Я дочь тюремщика и живу в тамошней крепости.

Вильгельм при этих словах сделал чуть заметный жест, означавший: «Ах, да, теперь припоминаю».

И продолжая делать вид, будто погружен в чтение, стал еще внимательнее приглядываться к Розе.

– Так вы любите цветы? – продолжал ван Херисен.

– Да, сударь.

– Значит, вы ученая цветоводка?

Поколебавшись мгновение, Роза произнесла голосом, идущим из самой глубины сердца:

– Господа, ведь я говорю с благородными людьми?

Это прозвучало так искренно и серьезно, что ван Херисен и принц утвердительно одновременно кивнули.

– Что ж, тогда… Нет, я не ученая цветоводка, нет! Я всего лишь девушка из народа, бедная фрисландская крестьянка, которая три месяца назад еще не умела ни читать, ни писать. Нет, создание тюльпана – не моя заслуга.

– Так кто же его создал?

– Один несчастный узник из Левештейна.

– Узник из Левештейна? – повторил принц.

При звуке этого голоса теперь уже вздрогнула Роза.

– Стало быть, он государственный преступник, – продолжал принц, – ведь в Левештейне сидят только такие?

И он снова углубился в книгу или по крайней мере сделал вид, что читает.

– Да, – пролепетала Роза, дрожа, – да, он государственный преступник.

Ван Херисен побледнел, услышав это признание в присутствии такого свидетеля.

– Продолжайте, – холодно приказал Вильгельм председателю Общества садоводов.

– О сударь, – сказала Роза, обращаясь к тому, кого считала своим настоящим судьей, – я и сама вынуждена признаться в серьезном преступлении.

– Действительно, – подтвердил ван Херисен, – государственные преступники должны находиться в Левештейне в полной изоляции.

– Увы, сударь…

– А исходя из ваших слов, похоже на то, что вы использовали свое положение дочери тюремщика, чтобы общаться с ним и вместе выращивать цветы. Так, что ли?