— Остаётся только, — сказал Шолль, откидываясь на спинку стула, — чтобы какая-нибудь жрица любви поиграла мне на скрипке.

   — Ладно! — сказал Кладель. — Я знаю такую. Талантливая девочка, надо сказать. Гарсон!

   — Кладель, перестань.

Бурже поднялся.

   — Мне надо идти...

   — Гарсон! — рявкнул Кладель — Отправь посыльного к мадемуазель Розе, проезд д’Антен, три...

   — До свиданья, до свиданья.

В поднявшемся шуме Бурже ушёл.

   — ...и пусть захватит скрипку! — прокричал Шолль, перекрывая одобрительные возгласы.

Доктор Ноке-Тюль был одним из светил медицинского мира. Не просто выдающимся. Не просто авторитетом. Он воплощал собой Учёного Девятнадцатого Века, причастного к окончательной достоверности и Абсолютной Истине. Добившись такого положения, доктор Ноке-Тюль жил и практиковал — так, по крайней мере, казалось — во внушающей благоговение неприступности вершин. Увидеться с ним было почти невозможно. Приём у доктора Ноке-Тюля означал, что человеку, видимо, придётся отправиться в мир иной, но пока что он имеет значение в этом. Размеров его гонорара не знал никто. Одно время трудно было узнать, где он проживает, поэтому многие думали, что доктор Ноке-Тюль парит где-то в высшей сфере в укоризненной позе, и это вызывало у них неприятные ассоциации с виной и первородным грехом. С другой стороны, все знали, как выглядит доктор — по портретам. Он был бородатым и рослым. Мало кто смог бы описать его подробнее.

Добиться у него консультации Ги тщетно пытался в течение трёх недель, потом вскользь упомянул об этом в письме матери. Мадам де Мопассан написала из Канна, где жила теперь, что Ноке-Тюли были друзьями её семьи в Фекане, что знала доктора в юности и напишет ему. На следующей неделе Ги был назначен приём.

   — Так-так, — произнёс доктор, осматривая его. Он повторил объяснения Ги с таким видом, словно встреча их лишь подтвердила то, что он уже знал каким-то таинственным образом. — Так-так. Правый глаз устаёт после непродолжительной работы. Боли в желудке. Так-так. Учащённое сердцебиение. Иногда ощущение прилива крови к голове. При головных болях внешняя сторона предплечья становится нечувствительной. Так-так.

Осмотр занял много времени. Когда он окончился, доктор Ноке-Тюль встал под бюстом Наполеона, заложил одну руку за спину, другую сунул под бороду, выставил одну ногу вперёд и объявил:

   — У вас, мой дорогой месье, расстройство пищеварения — избыток желудочной кислоты, что связано с лёгким, очень лёгким нарушением кровообращения и, вполне естественно, вызывает лёгкую нервную реакцию. Причина этого кроется главным образом в вашей диете. Вам нужно пройти курс лечения серой. Рекомендую минеральные воды в Шатель-Гийоне.

Ги не почувствовал доверия к доктору. Ливрейный слуга с поклоном проводил его. Он ушёл, жалея о потерянном времени и деньгах, но когда вернулся домой, Франсуа подал ему письмо от мадам де Мопассан. Она написала доктору Ноке-Тюлю и настаивала, чтобы Ги последовал его рекомендациям. Ноке-Тюль определённо должен был ей ответить и сообщить о своих советах.

Шатель-Гийон — унылая дыра в Оверни! При мысли о ней Ги содрогнулся. Ему представились маленький мрачный отель, музыкальное трио, скучные люди, невыносимые дни с питьём вод, ужасное казино, козьи тропы... Но мадам де Мопассан обладала непреклонным характером, и Ги понимал, что его упорный отказ только расстроит её. Это будет предосудительно. Поэтому, скрепя сердце, он сдался, велел Франсуа уложить вещи и поехал поездом на двадцатипятидневный курс лечения в Шатель-Гийон.

Скука? Это заблуждение быстро развеялось. В отеле оказались две хорошенькие «вдовушки», как они отрекомендовались ему, которые, как выяснилось, тоже боялись «скуки», — и они втроём провели три весёлые недели в тесной компании, к возмущению местных и приезжих буржуа. Они засиживались в низкопробном кафе до глубокой ночи. Втроём нанесли визит в местный бордель, завязали оживлённое знакомство с мадам и толстыми, весёлыми девицами, Ги подарил им по экземпляру «Заведения Телье» под восторженные восклицания тех, кто узнавал в персонажах себя. В конце первой недели Ги вспомнил, что его старый парижский приятель Дюран де Рошгюд живёт неподалёку в родовом замке. Они приехали туда втроём. Рошгюд пригласил их пожить несколько дней в летнем домике.

   — Я бы предложил вам жить в замке, — сказал он. — Но... видите ли, здесь мать, а у неё свои взгляды.

   — Конечно, — радостно ответил Ги. — Мы понимаем.

Он однажды видел мадам Рошгюд — неприятную женщину с бородавками, носившую громадные шляпы.

На другой день Ги предложил обеим спутницам осмотреть местную достопримечательность, находившуюся во владениях Рошгюда, возвышенность Тазена, погасший вулкан с чистым голубым озером в кратере. День был жарким. Идеальный круг неподвижной голубой воды, прозрачной как стекло, оказался неодолимо привлекательным.

   — Давайте выкупаемся, — предложил Ги.

Женщины сразу же согласились. Все вместе разделись и бросились в воду. Вскоре Ги в шутку сцепился с одной из них, та, держась в воде вертикально, стала разводить ноги и притягивать его к своему крепкогрудому телу, другая медленно плавала вокруг, подбадривала их и корчила смешные рожи.

   — Ну давай же, дорогой, — сказала первая, страстно прижалась к нему и крепко обхватила за плечи.

   — А меня, дорогой? — Вторая стала брызгать на них.

Неожиданно с берега послышались вскрики и восклицания. Быстро разъединясь, они посмотрели в ту сторону и увидели мадам де Рошгюд в шляпе с широкими трясущимися полями, возле неё стояли несколько женщин и священник, все таращились на них, выкатив глаза. Наступило короткое замешательство. Стоявшие на берегу залились краской. Потом все они с испуганными криками развернулись и пустились прочь, тряся полями шляп и зонтиками от солнца, последним, подобрав полы сутаны, бежал священник.

Трое в озере переглянулись и расхохотались.

   — Это дамское историко-геологическое общество вышло на работу в поле! — простонал Ги.

   — Йо-хууу! Вернитесь!

Дюран приглашал всех троих на другой день к обеду в замок, но в домике не появлялся всё утро. Ги и его спутницы, готовые ко всему, решили отправиться туда как ни в чём не бывало, но потом увидели сквозь деревья величественную процессию лакеев с тарелками, блюдами и корзинками еды. Мажордом с важным видом поклонился.

— Мадам де Рошгюд приветствует вас, месье. Обед подан!

Однако на следующее утро, когда они уже были в отеле, появились двое мужчин с большими, закрученными вверх усами, и час спустя Ги обнаружил записку от обеих женщин, уехавших вместе с ними. Усмехаясь, он прочёл её. Мужчины явно были сутенёрами и хотели найти для своих «вдовушек» более доходные места!

Ги обрадовал их отъезд: ему уже много дней приходилось сдерживать порывы к работе. Он хотел написать роман, действие которого происходит на курорте вроде Шатель-Гийона — вывести целую шутовскую галерею врачей. И чёрт возьми! Это будет любовная история, но в «цивилизованном» мире. Он покажет Бурже...

Гостиная в особняке на авеню Фридланд была заполнена изысканной публикой. Ги стоял у открытого окна, в которое задувал лёгкий ветерок. Большая люстра сверкала огнями. Рядом в маленькой гостиной оркестр негромко играл вальс. Эммануэле, одетой в белое, ниспадающее красивыми складками платье, всеми силами старались угодить её «трупы». Она развлекалась тем, что не обращала внимания на мужчин, которые все подходили, кланялись и целовали ей руку. Мужчины замирали с настойчивым и несколько глупым видом, некоторые делали шаг вперёд, пытаясь привлечь её внимание сбивчивой речью. Потом отступали и оглядывали остальных.

Кто-то тронул Ги за локоть. Это был Альфонс Доде.

   — Посмотрите на Монтескью с черепахой, — сказал он, поведя в ту сторону своей козлиной бородкой. Робер де Монтескью, поэт и экстравагантный эстет, друг Гюисманса, водил среди посмеивающихся гостей черепаху на ленточке. Панцирь её украшали большие драгоценные камни, красные и зелёные.