— Вы говорили ей об этом? — спокойно спросила Клементина.

   — Да — только попусту. Некоторых женщин не поймёшь, покуда не свяжешься с ними. Стоит только им улыбнуться — и пиши пропало. Они хотят знать, чем ты занимаешься, обвиняют тебя в том, что ты забываешь о них. Если завяжешь с ними хотя бы лёгкую дружбу, на тебя немедленно предъявляют права. Отношения превращаются в обязанность. Ты прикован. И начинается обременительная связь, сопровождаемая ревностью, подозрительностью, слежкой, потому что двое считают себя привязанными друг к другу только из-за того, что им было хорошо вместе одну неделю или два месяца.

   — Это говорится в предостережение мне?

Ги с изумлением увидел, что она улыбается ему мягко, любезно.

   — Клем...

   — Смотрите, вон фиакр. Остановите его.

Ги окликнул кучера.

   — Клем, знаете, я...

   — Я опаздываю, — спокойно сказала она. Села в фиакр; Ги поцеловал ей руку и прикрыл дверцу. Услышал, как Клементина назвала кучеру адрес; — Улица дю Сирк, дом номер семь.

   — Я завтра уезжаю в Алжир, — сказал Ги. — И возможно, пробуду там всё лето.

— Веселитесь. Пишите рассказы. До свиданья, — ответила она и, когда фиакр тронулся, приветливо помахала ему.

Ги пошёл домой. «Проклятье! — мысленно твердил он про себя. — Проклятье! Проклятье!»

В тот сентябрьский вечер Париж дышал после дождя свежестью. Ги во франтовато заломленном цилиндре шёл, помахивая тросточкой. Он был рад возвращению на Бульвар с его шумом, лязгом, толпами гуляющих под фонарями. В Алжире оказалось много интересного. Он пересёк Атласские горы и двадцать дней ездил по пустыне с двумя армейскими лейтенантами. «Заведение Телье» до сих пор хорошо распродавалось. На улице Дюлон он обнаружил письмо от Тургенева, только что вернувшегося из Петербурга. «Ваше имя в России вызывает всеобщий интерес. Там переведено всё, что можно, и я привёз большую статью о вас, опубликованную в журнале «Голос», весьма восторженную».

Ги позвякал золотыми наполеондорами[94] в кармане. Жизнь прекрасна! Он готов был кричать от ликования.

   — Привет, Мопассан!

Ги оглянулся. За столиком на террасе кафе «Эльдер» сидели Поль Бурже и Эдмон де Гонкур.

   — Привет.

Он подошёл и подсел к ним. Гонкур, как обычно, протянул ему для пожатия два пальца и похлопал по тыльной стороне ладони.

   — Вы опять наделали ужасного шума своими шлюхами, молодой человек, — сказал он, касаясь белого шарфа, повязанного с тщательной небрежностью.

   — Что? А, вы о «Заведении Телье»? — произнёс Ги.

На лице Гонкура появилось кислое выражение. Бурже, которого Ги после знакомства в «Репюблик де летр» несколько раз видел у принцессы Матильды, сказал:

   — Герцогиня де Лине находит, что эти рассказы лучше «Пышки».

Ги обратил внимание, что лицо Гонкура стало ещё более кислым, но тут их внимание привлёк человек, который выскочил из кабриолета и направился к ним. Это был знакомый всем троим журналист Рене Мезруа[95].

   — Мопассан! Какая удача, чёрт возьми! Я повсюду тебя искал. Говорили, ты ещё не вернулся. — Поприветствовал двух других небрежным кивком. — Бурже. Мэтр.

Его хрипловатый голос был под стать умному, смуглому лицу с тёмными глазами, чеканным профилем и циничным выражением.

   — У меня катастрофа! Я лишился литературного «негра».

Мезруа сотрудничал одновременно в стольких газетах, что вынужден был прибегать к чужой помощи; иначе бы даже он не смог строчить потока рассказов, очерков, статей, заметок и романов с продолжением, публиковавшихся за его подписью.

   — Ты единственный, кто может спасти мою репутацию.

   — Вот как?

Ги почувствовал себя польщённым. Мезруа был одним из лучших знакомых ему журналистов.

   — Я как раз дошёл до середины романа, который публикуется в «Жиль Блаз». Решающая сцена. Обдумывал её несколько недель.

   — И «негр» умер? — спросил Ги.

   — Нет! Этот мерзавец забастовал. Требует повышения платы — двенадцати сантимов за строчку. А завтра нужно сдавать очередную главу!

   — Понятно.

   — У меня в работе ещё три вещи. Можешь сделать мне громадное одолжение, написать за меня на этой неделе?

   — Гарсон, кружку пива для месье Мезруа.

   — Подумай о читателях, о сердцах, которые в среду утром забьются быстрее, если ты согласишься! Ну как, согласен?

   — Да, конечно, — ответил Ги, посмеиваясь про себя.

   — Слава Богу! — Мезруа порылся в кипе бумаг, которые держал под мышкой, вынул один лист и протянул Мопассану. — Здесь краткое изложение событий и последний эпизод. Продолжай оттуда. Полторы тысячи слов. Я завтра пришлю за написанным рассыльного. Не позднее пяти. Идёт?

   — В этом нет нужды. Я всё равно собираюсь в «Жиль Блаз». Дюмон хочет привлечь меня к сотрудничеству.

   — Что? — Лицо Мезруа приняло испуганное выражение. — Послушай, ты не скажешь ему о нашем уговоре, а? И вообще о «неграх»?

   — Не скажу.

Мезруа быстро допил пиво и подскочил.

   — Большое спасибо. Нужно обежать других «негров», пока они не узнали о забастовке.

И под смех Ги он скрылся в толпе гуляющих. Бурже, ведший с Гонкуром свой разговор, спросил с неприязненной миной:

   — Насколько я понял, Мезруа написал роман?

   — Два, — ответил Ги. — Он окончил Сен-Сир[96] и ушёл из армии. Одержим зудом писать — что угодно. Настоящая его фамилия Туссен. Он, между прочим, барон.

— Вот как? — Выражение лица Бурже изменилось; он выпрямился и с любопытством поглядел на Ги. — Барон? В самом деле?

Подошло несколько знакомых Гонкура. Бурже сказал, что приглашён на обед, и ему пора. Ги попрощался и зашагал по бульвару. Внезапно он увидел идущую навстречу женщину в чёрно-зелёном платье и зелёной шляпке. Произнёс вполголоса: «Клем!» — с весёлой улыбкой шагнул к ней, поднимая руку к шляпе, — и увидел, что это не она. Женщина, отвернувшись, прошла мимо. Ги смотрел ей вслед. Походкой, лёгким колыханием юбки она напоминала Клементину. Он ощутил лёгкую боль в душе, как всегда при воспоминании о ней после их последней встречи. В Алжире он часто вспоминал Клем. И очень жалел, что обидел её. Теперь ему было понятно, что радость возвращения в значительной степени объяснялась предвкушением встречи с Клементиной. Ги пошёл дальше и внезапно почувствовал себя на людном бульваре одиноким.

На другой день незадолго до пяти часов он свернул с площади Оперы на бульвар Капуцинов и вошёл в здание, где находилась редакция «Жиль Блаз». Эта газета становилась всё более популярной благодаря своему дружелюбно-вульгарному тону. При всей её развязности она была одной из самых интересных в Париже.

В коридоре первого этажа было людно и очень шумно. Женщины с ярко накрашенными губами и подведёнными глазами, в туфлях на высоких каблуках бесцеремонно обращались к мужчинам в цилиндрах, касались плечами неряшливых поэтов, хохотали вместе с молодыми людьми, сидевшими, не вынимая сигарет изо рта. Они поглядывали на проходившего мимо Ги, две подмигнули ему. Когда он толкнул дверь в дальнем конце коридора, она открылась всего на несколько дюймов из-за набившихся в комнату людей. Ги кое-как протиснулся внутрь и оказался в тесном помещении, в окружении лиц, накрашенных губ, плеч, моноклей, галстуков. Ги не представлял, что эта комната способна вместить столько народу. Шум стоял неимоверный, было душно, пахло дешёвыми духами и табачным дымом. Публика была такой же, как в коридоре. Стиснутый со всех сторон Ги оглядел её — актрисы, завсегдатаи скачек, шлюхи, дельцы, маклеры, писатели, спортсмены, хорошенькие девушки, «синие чулки», лесбиянки, педерасты. Одна девушка с приятной улыбкой сказала ему: «Знаешь, а я графиня Балафрен».