— Одна вон там.
Графиня небрежно указала под рояль. Старик нашарил свои очки и опустился на четвереньки, утратив всякое достоинство. Стал ползать по ковру, пытаясь найти жемчужину. И Ги, хоть сам тоже безропотно подчинялся, был уверен, что Эммануэла разорвала нить сама, нарочно и что никакой жемчужины под роялем нет.
Он, согнувшись, искал вместе с остальными, нашёл одну и отдал; графиня приняла её, даже не взглянув в его сторону, показывая всем своим видом, что он должен продолжать поиски. Ги повиновался. И, продолжая это занятие, как все остальные, твердил себе, что освободился от её чар, что она не та женщина, которую можно любить. Скользя взглядом по узору ковра, он сознавал, что Эммануэла изумительная, бесконечно желанная, очаровательная — и совершенно загадочная. Она привлекала его какой-то тонкой гармонией, но была совершенно бессердечна. Он добивался её малейшей благосклонности в ту минуту, когда говорил себе, что нужно посмеяться над ней, как он поступил бы с любой другой женщиной, — и содрогался при мысли о том, как бы повела себя она, если б он рассмеялся. Её «старый дурак» Каро постоянно унижался перед ней. Ги стало любопытно, как часто она своими замечаниями о нём давала повод «трупам» хихикать с такой же жестокостью.
Наконец Ги поднялся и огляделся. «Трупы» рассыпались по всей гостиной, кто сгибался пополам, кто ползал на четвереньках. Каро, едва не касаясь носом ковра, заглядывал под комод. Все искали жемчужины — но Эммануэлы в комнате не было. Створка ведущей на лестницу двери была открыта. Эммануэла ушла. Такое у неё было чувство юмора. Эфрусси тоже поднялся, поискал взглядом графиню, увидел, что её нет, и сконфуженно улыбнулся Ги. Тут же все, кроме Каро, приняли вертикальное положение, оправили манжеты и одёрнули пиджаки, не глядя друг на друга и стараясь держаться как ни в чём не бывало. Все понимали, что графиня ушла. Каро, мучительно пыхтя, ползал вокруг комода, напоминая свинью, ищущую трюфели.
— Превосходно! — сказал Видор. Эфрусси попытался непринуждённо засмеяться, ведь, даже находясь в таком положении, можно сделать вид, будто ты один по особому благоволению заранее знал о том, какая шутка будет сыграна с остальными. И никто не предполагал, что графиня просто вышла на минутку и сейчас вернётся. Все знали, что это не так.
— Восхитительная женщина — ну и вечеринка! — сказал Теньи.
Из-за комода появился Каро, поднял взгляд на остальных, оглядел комнату и понял, что опять стал жертвой шутки Эммануэлы. Все говорили о каких-то пустяках, делая вид, что с минуты на минуту ждут появления графини. И внезапно Ги вышел из себя. Он пожелал остальным доброй ночи, спустился по лестнице, взял шляпу, трость, открыл парадную дверь и шагнул в тёплый бархатный ночной воздух. Эммануэла просто невыносима! Он не станет... не станет... Однако, несмотря на жгучий гнев, ему недоставало решительности, как и в других подобных случаях. Он уже зарекался видеться с ней — зарекался — и вот зарекается снова. Чёрт бы её побрал!
У тротуара стоял фиакр. Ги вспомнил, что утром в издательстве у Авара попросил Клем отвезти его только что написанную статью Орельену Шоллю; статья понадобилась ему для какого-то сборника. Может, Клем сейчас у него? Он подошёл к фиакру, назвал адрес Шолля — улица ла Бриер, три. Оказаться рядом с Клем, почувствовать её беззаботное, трогательное прямодушие — всё равно что подставить лицо прохладному, чистому ветру. Он влез в тёмный фиакр, хлопнул дверцей, сел — и, повернувшись, увидел в дальнем углу очертания лица Эммануэлы.
— Что это...
Послышался бессердечный, терзающий душу смех.
— Я же говорила — с вами наедине. Но что оставалось делать, если они явились и заполонили дом? Разве так не лучше?
Графиня смотрела на него из тёмного угла. Ги показалось, что она играет с ним; он даже знал это наверняка — но смирился. Они ещё никогда не оставались вдвоём! А теперь он был и не рад этому — нервничал, робел, не знал, как вести себя, чтобы избежать её насмешек. И внезапно вспомнил, что они едут к Шоллю — возможно, там окажется Клем. Эммануэла наверняка обойдётся с нею жестоко.
— Эммануэла... э... погодите. Куда вы хотели поехать?
— Вы же только что назвали кучеру адрес Шолля. Едем туда.
— Нет... это была ошибка.
— Если так, то вдохновлённая свыше, потому что мне сразу же захотелось поехать к нему. Сидите спокойно. Нашли вы остальные жемчужины?
В голосе её звучала откровенная насмешка. Ги пребывал в возбуждении и отчаянии. Делать было нечего. Он знал, что, если станет настаивать, Эммануэла может устроить сцену. Она потешалась над ним.
— Хорошо, — сказал он, — едем туда.
Эммануэла заговорила о картинах Ле Пелтье, которыми Ги восхищался, сперва с нарочитой наивностью, потом со скрытой жестокостью, от которой у него по коже пошёл холодок. Но путь у них был недалёкий. Фиакр остановился. Ги помог Эммануэле сойти, и они вошли в дом.
— Моя вечная любовь! — восторженно приветствовал Шолль Эммануэлу у входа и обнял её. Квартира была просторной, красивой, по ней летали любимые утки Шолля. Гостей оказалось около полудюжины. Эммануэла отстала от Мопассана. К ней бросились с приветствиями Катюль Мендес и ещё один гость.
Ги увидел, что Клем среди гостей нет. И внезапно ощутил какую-то пустоту.
Эммануэла, уже забыв о нём, разговаривала с Шоллем и Мендесом — и к Ги вернулось раздражение. К тому же по какой-то непостижимой случайности, которыми Эммануэла словно бы могла управлять, вскоре приехали Эфрусси и Камиль Дусе, один из «полутрупов». И она, непонятная, недоступная, оказалась в центре всеобщего внимания.
Ги ждал этой возможности уехать. Окружённая людьми графиня даже не заметила, как ушёл Мопассан. Он вернулся на улицу Дюлон; ещё было не очень поздно, и кафе не бульваре де Батиньоль были переполнены. Едва Ги закрыл дверь, комната и привычная, проходящая рядом железная дорога показались мрачными, неприветливыми. На столе в слабом отражении света, падавшего из окна, лежала рукопись. Он содрогнулся, подошёл к окну и закрыл его. Внезапно Ги словно бы обдало ледяным холодом; приступы озноба случались с ним всё чаще, и это начинало пугать его, непонятно почему.
Ему вспомнилось оживление в квартире Шолля, откуда он только что уехал. Работать? Ги зажёг газ — и раздался стук в дверь.
— Войдите, — пригласил он. Но никто не появился. Подошёл к двери и открыл. — Клем?
— Привет. — По глазам было видно, что настроение у неё хорошее. Потом она спросила: — Что случилось?
— Ничего. Всё в порядке. — Ги взял её за руки. — Клем, я очень рад вас видеть.
— Вы опять в лихорадке?
— Это пройдёт.
Она пристально поглядела на него.
— Я ждала у Авара. Только что оттуда уехала. Гранки не пришли, и я не могла отвезти их на улицу де Бриер. Отвезу завтра. Там была записка для вас; Авар, кажется, считал, что вы ей обрадуетесь.
Записка оказалась от женщины — писательницы, печатавшейся у Авара, которая не давала Ги проходу. Он скомкал листок. Клем сказала:
— Ваша приятельница хотела, чтобы вы получили её сегодня вечером. Спрашивала...
— Да, спасибо. — Он догадался, что та женщина виделась с Клем, что Клем всё поняла. — Это просто-напросто...
— Ги, — спокойно сказала она, — не надо ничего объяснять.
Клем открыто смотрела на него. И внезапно в порыве нежности он почувствовал, что благодаря её милому простодушию мрачный вечер преобразился. Клем смотрела ему в глаза без малейшего упрёка или требовательности.
— Клем.
— Я рада, что приехала, — сказала она. — У вас был такой несчастный вид.
Ги взял её за плечи. Сильно прижал к себе, она, запрокинув голову, ответила ему долгим поцелуем, обнимавшие его руки слегка дрожали.
— Клем, почему мы ждали так долго?
— Не знаю.
— Клем, я люблю тебя. Останься, ладно? Завтра поедем в Гранваль. Вместе. Останешься?
— Конечно, дорогой, — ответила она.
