— Господи!
После паузы Бурже сказал:
— Вот этого я просто не понимаю. — Он слегка покраснел. — Здесь на бумаге вытиснена графская корона. Подписала письмо некая Лейла, она сообщает, что в четверг в пять будет под большими часами на вокзале Сен-Лазар!
— Аристократка!
Бурже допил кофе и через минуту объявил:
— Мне пора. Ты идёшь?
— Да. Подожди меня.
Стояло солнечное майское утро. Они шли, разговаривая на ходу. Бурже любил поговорить. Ги знал, что его друг пробивается в светское общество; он обладал талантом и стремился к успеху. Расстались они на бульваре Османн. Ги хотел поговорить с Аваром о своей новой книге «Рассказы вальдшнепа» и подарочном издании «Жизни». Мадемуазель Гинье, большезубая помощница издателя, спросила:
— Месье де Мопассан, вам не встретился фиакр?
— Фиакр?
— Да. Он был здесь с полчаса назад. Кучер сказал, что его отправил за вами ваш брат по срочному делу. Я послала кучера на улицу Дюлон.
— Видимо, я разминулся с ним.
— На всякий случай он оставил адрес: Нейли, улица Пишегрю, двадцать три.
— Спасибо, — сказал Ги. — Передайте Авару, что я загляну попозже.
Он торопливо вышел и вскочил в первый же кабриолет. Его охватило беспокойство; опять Эрве вляпался в какую-то неприятность, да и делать ему в Париже было нечего. Полк его находился в Бурже. Улица Пишегрю состояла из небольших домов, двадцать третий был с садом. Ги велел кучеру подождать и позвонил. Грузная горничная встретила Ги и проводила в красиво обставленную комнату.
— Подождите, пожалуйста, минутку, месье, — сказала она и вышла.
Ги оглядел светлую комнату с зеркалами, с восточными статуэтками и посудой в шкафах. Было тихо, Ги не слышал ни звука. Через минуту дверь открылась, вошла рослая, крашенная под блондинку женщина с накидкой из розовой вуали поверх платья и протянула руку.
— Дорогой друг, очень любезно с вашей стороны, что вы приехали.
Ей было около сорока лет. Она поджала губы, подошла к нему, благоухая духами, и взяла за руку.
— Давайте присядем.
— Мадам.
Он хотел поклониться, но женщина тянула его к дивану, чуть ли не прижимаясь щекой к его лицу.
— Знаете, ваш роман очень жесток. Не могу поверить, что вы в душе находите жизнь такой суровой, лишённой нежности. Каждая женщина знает — да, знает, — что может добиться её от мужчины.
Ги поглядел на неё. Она не выпускала его руки.
— Не говорите мне, что вы ожесточились. Нет, нет, дорогой друг, вы молоды, в расцвете сил. Очень любезно с вашей стороны так откликнуться на мою записку, я хотела пригласить вас...
— Мне передали, что здесь мой брат, — сказал Ги.
— Ах да. — Она жеманно улыбнулась, глянув на него из-под ресниц, и погладила по колену. — И вы сразу же догадались, что это шутка. Проницательность светского человека, который...
— Шутка?
Она вновь жеманно улыбнулась и прижалась к нему плечом. Ги заметил, что накидка умышленно распахнута на её груди. И в раздражении поднялся.
— Значит, это предлог?
Женщина не ответила. Ги поклонился.
— Прошу прощения.
— Нет, нет. Посидите со мной.
Она вскинула подбородок и протянула руку так, что накидка распахнулась, открыв одну большую овальную грудь.
Ги взял шляпу. Женщина откинулась назад и саркастически смерила его взглядом.
— Я определённо не ошиблась в вас, месье де Мопассан. Вы мужчина с опытом, так ведь? — Потом пылко заговорила: — Приезжайте завтра, в это же время, или послезавтра...
— Скучнее всего, мадам, совершать прелюбодеяние в назначенное время.
— О!
Однако поднялась и пошла следом за ним.
— Загляните завтра, прошу вас...
Ги откланялся снова, вышел и, дурачась, запрыгал на крыльце. Но этот инцидент унял беспокойство об Эрве. Возвратясь в издательство, он сказал Авару:
— Будьте добры, не давайте моего адреса блондинкам, которым нужен любовник.
— Хорошо.
Авар протянул ему пачку писем.
— Как — ещё?
— Их прислала некая мадам Брюн; там есть письмо и от неё.
— Клем?
Ги вскрыл конверт, достал листок бумаги и прочёл: «Письма эти пришли после отъезда вашей матери. У вас, кажется, очень много литературных друзей! Водопроводчик прислал две сметы. Я отдала их архитектору. Или не следовало? Напишите, могу ли я сделать здесь что-то для вас. Клем».
Ги сложил письмо. Отлично. Отношения с Клем наладились. Ему послышался её весёлый голос. Милая Клем... Выходя из кабинета, он ущипнул мадемуазель Гиньи за ягодицу.
— Ой! — Она сверкнула на него всеми зубами. — Месье де Мопассан!
Ги неторопливо пошёл по улице Обер к Бульвару. Террасы кафе заполнялись шумной предобеденной публикой. Мимо семенили юные франты, наряженные по последнему крику моды — в брюки-дудочки и остроносые туфли, с печаткой на левой руке, расставя локти и помахивая тросточкой, которую держали за металлический наконечник. Кто-то напевал популярную песенку «Любовник Аманды».
На площади Оперы человек с причёской и бородой ассирийского владыки, одетый в средневековый флорентийский камзол из голубого бархата и плащ с алой подкладкой, проходя мимо, экстравагантно отсалютовал ему. Ги вскинул руку, отвечая на приветствие. То был Сар Пеладан[100] — эксцентричный мистик и оккультист.
Подойдя к кафе Тортони, Ги остановился и стал оглядывать сидящих, потом из-за столика в центре закричали и замахали руками, приглашая его:
— Мопассан!
Там были Катюль Мендес, Кладель, Мезруа, Шарпантье, Гюисманс — Ги не видел его несколько месяцев — и Орельен Шолль, журналист и бульварный остряк.
— Везёт же тебе!
— Счастливчик!
Его тормошили, ему жали руку.
— Мало тебе того, что ты оказался под запретом?
— Чёрт возьми, чего бы я только ни отдал, чтобы обо мне зашла речь в палате депутатов, — сказал Мезруа.
— О чём речь? Что случилось? — спросил обросший, как никогда, Кладель. — Кто-нибудь мне скажет?
— Как, ты не слышал, что правительство ополчилось против Мопассана?
— Кладель устраивал облаву на собак в провинции, — сказал Гюисманс.
— Ашетт запретил продавать «Жизнь» в привокзальных киосках, поскольку эту книгу нельзя рекомендовать для семейного чтения, — объяснил Катюль Мендес. — Клемансо[101] — ну ты знаешь, тот самый депутат — пытался добиться отмены запрета; потом мы отправили петицию за двадцатью с лишним подписями. В общем, дело кончилось тем, что в дополнение к громкой рекламе, созданной запретом Ашетта, месье Ги де Мопассан и его рассказы обсуждались вчера на вечернем заседании палаты депутатов — вот так.
Довольный Ги пытался протестовать.
— Я обратил внимание, газеты пишут, что там царило «общее веселье», — сказал Шолль.
— Все расхохотались, когда Рейналь, министр труда, сказал, что часто получал жалобы от отцов семейств на то, что эта книга продаётся в привокзальных киосках!
— Мне бы добиться запрета! — вздохнул Мезруа.
— Его стремление к рекламе — чистейший натурализм, — сказал Шарпантье, подталкивая Ги локтем. — Школа Золя.
— Авар говорит, у тебя должна скоро выйти новая книга?
— Да, — ответил Ги. — «Рассказы вальдшнепа». Появится в пятницу.
— Как?! — зашумели все. — Вот это срок!
— Неслыханно.
— Иду домой, побыстрее писать новую книгу, — объявил Мезруа.
— Послушай, Шолль, — сказал Ги. — Ты что пьёшь — шампанское? Кажется, вчера ты хоронил дядю?
— Хоронил, — ответил Шолль. — Это поминальное шампанское!
Все громко рассмеялись. Ги сидел в окружении раскрасневшихся умных лиц, наслаждаясь этими приятными, весёлыми минутами.
Перед окном дома на улице Дюлон вырос столб дыма, похожий на белое движущееся дерево, и рассеялся, когда поезд прошёл. Ги писал за столом. Раздался стук в дверь, и вошла мадам де Мопассан.
