— НЕТ! — прокричал Ги. Это слово прозвенело над железной дорогой и вернулось эхом. — НЕТ!
Внизу неподвижно стоял поезд, чёрный в ночной черноте. Ги отошёл от окна, схватил пиджак и вышел, хлопнув дверью. Улица была пустынна. Он дошёл до бульвара де Батиньоль. Там горели фонари. Вдали, в конце мира, скрылся фиакр. Ги шёл быстро. Из какого-то подъезда навстречу ему вышла женщина.
— Добрый вечер.
Голос одиночества, голос любви. В её пустых глазах таилась печаль всех женщин мира.
— Сколько?
— Луидор.
Ги взял её под лёгкую, бесплотную руку, и они пошли. У женщины поблизости была комната, временный склеп сотен людей.
— Скольких сотен? — произнёс он.
— Сотен...
Женщина обнажила острые зубы и стала раздеваться. Ги внезапно ухватил обеими руками платье и с силой сорвал его.
— Не надо!
Женщина оборонительно выставила руки. Ги схватился за подол комбинации и разорвал её, потом сдёрнул с плеч. Тело женщины оказалось тощим, лишь бедра, перехваченные чёрными подвязками, были округлыми, гладкими, упругими. Не сказав больше ничего, она опустилась коленями на кровать.
В её личике с острозубой улыбкой соединялись любовь и смерть. Она не жалела сил. Впивалась ногтями ему в бедра, притягивая его к себе, выгибала спину, прижимаясь плотнее к нему. А когда всё было кончено, тут же поднялась и стала разглядывать разорванные одеяния. Ги заплатил ей за них.
Ночь была тёплой. Ги стоял под фонарём и смотрел, как дымок его сигареты вьющейся струйкой поднимается в темноту.
Поезд подошёл к Ле Иф, ближайшей к Этрета станции, и со скрежетом остановился. Ги спрыгнул с подножки вагона. За барьером обнаружил двухместную коляску папаши Пифбига. По слухам, это был самый старый экипаж в Нормандии, он забросил в него чемодан и громко сказал:
— Погоняйте, папаша Пифбиг.
Старик, по своему обыкновению, издал что-то похожее на ржание, две гнедые клячи вскинули головы и, помахивая хвостами, пустились по дороге с подъёмами и спусками, коляска дребезжала, словно в ней развинтились все болты. Ги, стоя на продавленном заднем сиденье, выкрикивал:
— Вот оно, море! Вот оно!
Наконец-то он освободился. Закончил «Мадемуазель Фифи», оставил по нескольку рассказов Мейеру и Дюмону, договорился обо всём с Аваром.
Мадам де Мопассан пребывала в бодром настроении. Она недавно совершила путешествие пешком по нормандскому побережью в одиночку, как до того на Корсике и Сицилии. А теперь перепланировала сад в Ле Верги и перекрашивала две комнаты на верхнем этаже, что соседи находили весьма эксцентричным. Однако за ужином Ги подумал, что одной ей живётся не так уж хорошо.
— Мама, ты ведь никогда не скажешь мне, чтобы я приезжал почаще?
— Боже милостивый, конечно нет! Матери должны оставлять сыновей в покое. Сыновья должны себя чувствовать свободными. Если они будут слишком близко друг к другу, это испортит самые добрые на свете отношения.
Ги поднялся и поцеловал её.
— Мама, ты чудо.
— Мне понравился твой очерк о корсиканских бандитах.
— Не уходи от разговора. Я решил построить здесь дом — чтобы работать там и быть не слишком близко к тебе. Но и не слишком далеко от тебя.
— Гранваль тебе нравится? — спросила мать. Этот участок земли на другой стороне Этрета являлся частью её приданого, и она его сохранила. — Если хочешь, построй дом там.
— Правда? — Ги радостно подскочил. — Я куплю его у тебя. Вилла в Гранвале — именно этого мне и хочется. Где план участка? Здесь? Если построить дом фасадом на море, можно будет разбить сад. Притом большой. Давай прикинем, у тебя есть бумага?
Мадам де Мопассан мягко кивнула. Теперь ему лучше; теперь печаль исчезла из его глаз. Дорогой сын, у него всё будет хорошо.
Ги сразу же с головой ушёл в приготовления к строительству виллы. На другой день он провёл два часа с месье Дефоссе, местным архитектором. На следующий — рылся в кадастровых планах в Майри, разговаривал со строителями и вёл бесконечный спор с садовником. Отправил Авару письмо с просьбой о деньгах и принялся за подготовительные работы. Луи Ле Пуатвен, заглянувший в Ле Верги из странствий с мольбертом (он стал художником), пообещал расписать двери и панно новой виллы, когда она будет построена. Аббат Обур, уже постаревший, но всё ещё ковылявший по церковному дворику, оказался специалистом по дренажу и дал несколько ценных советов. Жозефа невесть откуда взяла несколько прекрасных изделий из руанского фарфора и подарила их Ги.
По приезде Ги немедленно отправил Клем записку с просьбой о встрече. Она ответила, что у неё гостит сестра и уйти ей непросто. Ги понял, что сильно обидел её. Потом однажды, возвращаясь из Гранваля, увидел, как с противоположной стороны появился папаша Пифбиг на своей коляске и остановился возле усадьбы Бикок. В коляске сидела Эрмина.
Ги подбежал:
— Привет.
— Уфф! — Эрмина откинулась на спинку сиденья. — Я была уверена, что мы свалимся с утёса. Кучер он замечательный, правда?
Папаша Пифбиг был известен своей глухотой.
— Лошади, должно быть, унюхали в море сено или что-то вроде того.
Ги помог ей спуститься на землю.
— Нет, — сказал папаша Пифбиг, который, как большинство глухих, временами прекрасно слышал. — Шторм они унюхали, вот что.
Глаза Ги и Эрмины встретились. Они оба старались скрыть радостное удивление.
— Посмотрите, — сказала она. Задок коляски был завален чемоданами и дорожными корзинами. — Это безумие, но пришлось всё везти. Я освобождала в Париже нашу старую квартиру.
— Я вам помогу.
Ги взобрался в коляску и принялся выгружать багаж. Старый Пифбиг в помощники ему не годился. Эрмина вошла в дом и вышла без пальто и шляпки. На ней было лёгкое платье цвета ржавчины с широким поясом. Подошёл Ги с двумя тяжёлыми чемоданами.
— Вы замечательно выглядите. Куда их?
— Сюда. — Она улыбнулась, слегка поджав верхнюю губу. Ги нашёл эту улыбку очень привлекательной. Они выгрузили остальную поклажу, папаша Пифбиг с грохотом уехал, и Ги принялся носить вещи в дом. Работа была нелёгкой.
— Здесь уж наверняка не ваше вязанье.
Он взвалил на плечо последнюю вещь, большой кожаный чемодан.
— Это?! О Господи! Там витражные стёкла!
— То-то чемодан такой тяжёлый!
— Витраж изготовил мой отец. Он так любил его, что я не могла оставить этот чемодан на станции с другой тяжёлой кладью.
Потом, когда Ги опустил чемодан на пол, спросила весёлым голосом, в котором словно бы крылся вызов:
— Вы сильный, правда?
— Кстати, как вы собирались внести всё это в дом без меня?
Её золотистые волосы были очень красивы.
— Хотела попросить о помощи месье Крамуазона, садовника. Он живёт рядом.
— Крамуазон работает у вашего нового соседа, — сказал Ги.
— Кто же этот новый сосед?
— Я. У меня будет вилла на участке Гранваль.
— Вот как? — Эрмина зарумянилась от удовольствия, и Ги подумал, как эта черта — не наивность, а нечто более тонкое — в сочетании с холодным умом и юмором выделяет её среди всех знакомых ему женщин и делает очень привлекательной. — Какая же?
— Новая. Она ещё не построена, — ответил Ги.
— Великолепно. За это необходимо выпить. — Эрмина вышла и принесла бутылку со стаканами. — У меня только мускат. Богатые писатели пьют его?
— Я не богат, а вы очаровательны.
— Расскажите о вилле, — попросила она. Глаза её сияли. Он подошёл к ней и коснулся её плеча. — Нет, нет, Ги, расскажите о вилле.
— Хорошо. — Он вытащил пробку, разлил вино, опустил в стакан палец и провёл им по столу. — Вот это Гранваль, а это дорожка, идущая от фермы Бельжамб. На сегодняшний день у нас...
И, сидя за столом в маленькой гостиной, они принялись обсуждать новый дом, чертя по столу смоченными в вине пальцами. Эрмина глянула в окно на темнеющее небо:
