Ги мысленно застонал. Это была одна из самых неприятных работ в отделе. Месье Фестар подтолкнул локтем месье Тома.

   — Свою другую работу — официальную — отложите до тех пор, пока не закончите эту, — сказал месье Понс.

Ги видел, что она займёт у него несколько дней.

На другое утро произошло ещё одно столкновение. Вскоре после одиннадцати, когда Ги сидел, зарывшись в нескончаемые требования, от главного входа пришёл один из привратников и громко сказал:

   — Месье, вас кто-то спрашивает.

Месье Понс случайно оказался поблизости, так как просматривал одну из стоявших на полке папок.

   — Что? — Он вскинул голову, сделал паузу и всем своим видом выразил удивление. — Кто-то спрашивает меня?

Было ясно, что подобного нарушения официальной рутины с ним никогда не случалось, и его замешательство усиливается бесцеремонностью привратника. Привратник повёл подбородком в сторону Ги.

   — Нет. Месье де Мопассана.

Ги поймал раздражённый взгляд месье Понса. Поднялся со стула и вышел, прежде чем тот успел сказать хотя бы слово. В вестибюле он обнаружил Эрве.

   — Господи, что случилось?

Лицо Эрве распухло и было покрыто синяками; возле одного глаза запеклась кровь. Одежда его была рваной, пыльной.

Эрве печально улыбнулся.

   — Подрался.

Импозантного вида человек в блестящем цилиндре и визитке, возможно какой-нибудь член правительства, прошёл мимо Эрве, смерив его враждебным взглядом; один из привратников раболепно семенил за ним по пятам.

   — Идём сюда.

Ги торопливо огляделся и взял брата за руку. У привратника в наружной пристройке была комната отдыха. По счастью, она оказалась пуста.

   — Ничего, драка была хорошей, — сказал Эрве, небрежно отряхиваясь.

   — Ты всё ещё не бросил этой своей манеры?

Ещё с детства Эрве любил найти где-нибудь хулиганов и вступить с ними в драку. Он был очень похож на старшего брата, только постройнее, носил такие же усы.

   — Где твой полк? — спросил Ги, ещё раз глянув на его одежду.

   — Не беспокойся, я в отпуске. Хотел поехать в Ле Берги, но... свернул в сторону.

Эрве обаятельно улыбнулся. «Странный он какой-то, — подумал Ги. — Кажется, его привлекают только драки и фехтование. Хорошо, что он стал военным».

   — Собственно говоря, — продолжал Эрве, — я хотел узнать, не сможешь ли ты ссудить меня деньгами. Свои я... потерял вчера вечером.

   — В драке?

   — Нет. Ещё до неё. Ги, это ничего, что я появился здесь, правда? Здесь сплошь одни чиновники. Ты и сам становишься похож на них!

Эрве засмеялся.

   — Нет, конечно, ничего, — ответил Ги и с лёгким испугом понял, что младший брат прав; он постепенно превращается в чиновника. Ему было понятно, как это происходит. Ещё несколько лет — и песенка его спета окончательно. Беспокойство, с которым он увёл Эрве в эту комнату отдыха, было симптоматично; поспешный уход из отдела под свирепым взглядом месье Понса тоже. Ещё несколько лет, и он будет не способен дать себе волю, как Эрве. Станет осторожным. Духовным мертвецом, вроде месье Каравана.

   — Держи, старина. — Он достал луидор и отдал Эрве. — Вот тебе ещё ключ от моей квартиры, приведи там себя в порядок. Я вернусь примерно в половине седьмого.

   — Спасибо, Ги.

Проводив брата, Ги вернулся в отдел. Месье Понс, всё ещё рывшийся в папке, шумно потянул носом.

   — Территория министерства, месье де Мопассан, — сказал он, — не место для личьых разговоров. Это касается даже чиновников треты го класса с литературными претензиями.

Ги, не отвечая, пошёл к своему столу. Это становилось невыносимым.

Вечером, когда он вернулся на улицу Клозель, его ждала записка: «Возвращаюсь в казарму; отпуск всё равно почти окончился. Спасибо за помощь. Что здесь за девицы? Э.» Стало быть, брат отправился в Невер, где расквартирован его полк.

Ги умылся, переоделся и попытался приняться за работу. Однако месье Караван вставал со страниц, как ужасный прообраз его самого в будущем. Ги обратился к черновику другого рассказа, совершенно не похожего на этот, в котором действие происходило в сельской местности, — «Папа Симона». После часовой борьбы бросил перо. Ничего не получалось. Попытка забыть о министерстве, заставить себя думать о другом оказалась безуспешной. Будь прокляты все министерства! Как Гюисманс, Дьеркс[80] и другие ухитряются писать в подобных условиях, он не представлял; но, возможно, у них нет месье Понса. Глаза у него болели, и он ощущал приближение головных болей.

Ги надел пиджак и спустился вниз. В гостиной сидел толстый краснолицый мужчина, потный, с девицами на каждом колене. «Дорогой», — окликнули они Мопассана и помахали ему. Ги предстояло сопровождать Флобера на обед к Шарпантье[81]. Шёл он быстро; тротуары тёмных улиц поблескивали от дождя. Флобера он нашёл одетым в плащ с красной подкладкой и шёлковый жилет, на ногах у него были лакированные сапоги.

   — Дорогой мой! — Флобер, в отличие от него, пребывал в весёлом настроении. — Здравствуй. Что случилось?

Ги поведал ему о последних днях в министерстве. Особенно не жаловался, но рассказал о многих неприятностях.

   — И легче не становится.

   — Ну, естественно! — сказал Флобер. — Скажи, ознакомился ты с составом нового правительства?

   — Нет.

   — Вот, смотри. — Флобер протянул ему газету. — Аженор Барду[82], министр народного образования. Господи, наконец-то появился поэт в правительстве! Я много лет знаю его. Он посвятил мне сборник стихов; ни о ком из нынешних политиков ничего подобного сказать нельзя! — Флобер развеселился. — Я могу поговорить с ним, чтобы он перевёл тебя в свой кабинет. Это будет благоприятнее, чем министерство флота.

   — Да, конечно.

   — И прекрасно, дорогой мой. Мы всё устроим.

Воскресенье выдалось солнечным, и Ги не мог удержаться от поездки на Сену. Они с Марселлой отправились в Безон и взяли лодку. Марселла имела склонность в таких случаях принаряжаться, словно стремясь уничтожить отпечаток, наложенный на неё Фоли-Бержер, а у Ги было упрямое желание компенсировать свои недовольства вызывающим поведением. Несмотря на близость, в их отношениях существовала область, которой они не касались, оба знали о существовании ограждающего её барьера, но не говорили о нём в открытую.

В кабачке у папаши Пулена Ги переоделся в полосатую майку и нахлобучил на голову поля от старой соломенной шляпы. Проплыв немного вверх по течению, он причалил к дамбе.

   — Смотри, какая вода. Дорогая, я намерен искупаться. Пошли.

   — Спасибо.

Голос её прозвучал равнодушно. Потом, увидев, что он снимает майку, Марселла сказала:

   — Не глупи. Вода ледяная. Ги! Смотри, идут люди.

   — Эти буржуа? — Он изобразил удивление. — Дорогая, ты...

Но договорить не смог. Марселла подскочила с внезапной, поразительной горячностью и бросилась к нему. Они сцепились, лодка закачалась, от смеха Ги не мог толком защищаться и слабо сопротивлялся Марселле.

   — Берегись!

Продолжая смеяться, он вытянул руки, она попыталась схватить его, но не успела. Ги нырнул спиной вперёд, подняв тучу брызг. Через несколько секунд появился на поверхности, выпустил изо рта струйку воды и широко улыбнулся.

   — Иди сюда, птичка. К чёрту этих буржуа. Вода... — И при виде выражения её лица умолк.

   — Смотри.

Она показала ему целый пучок его волос.

Ги был слегка раздосадован; переживать выпадение волос слишком серьёзно он не мог. Однако оно усиливало его нежелание появляться в министерстве. Месье Понс, чья враждебность к Ги породила и неприязненное отношение к нему других чиновников, не счёл бы ниже своего достоинства использовать случившееся как ещё один повод для нападок. Но в понедельник месье Понс оказался донельзя загружен работой, которую поручил ему директор. Месье Патуйя сказал: