Ниже Анаандер Мианнаи сказала:

— Лейтенант Дариет кажется сторонником реформ.

Это меня озадачило. Но у Один Вар не было своего мнения, поскольку это всего лишь Один Вар, и он никак телесно не откликнулся на мое замешательство. Я осознала — внезапно, ясно, — что использовала Один Вар как маску, хотя и не понимала, почему или как я это делаю. Или почему эта мысль пришла мне на ум сейчас.

— Прошу прощения у моего лорда, но я не рассматриваю это как политическую позицию.

— Неужели?

— Да, мой лорд. Вы приказали осуществлять реформы. Верноподданные граждане будут их поддерживать.

Одна Мианнаи улыбнулась. Другая встала, вышла из кают-компании и отправилась по коридорам палубы Вар, пристально все рассматривая, но молча и не обращая внимания на сегменты Один Вар, мимо которых проходила.

Лейтенант Дариет скептически молчала, и лейтенант Оун проговорила:

— Тебе легко. Никто не думает, что ты становишься на колени ради каких-то преимуществ, когда ты отправляешься с кем-нибудь в постель. Или что ты задираешь нос. Никто не спрашивает, о чем только думал твой партнер или как так вышло.

— Я тебе уже говорила, что ты слишком чувствительна к этому.

— Неужели? — Лейтенант Оун открыла глаза, приподнялась на локти. — Откуда ты знаешь? Ты много раз такое испытывала? А я — да. Все время.

— Это, — сказала Мианнаи в кают-компании, — более сложный вопрос, чем многие осознают. Лейтенант Оун — сторонница реформ, несомненно. — (Я пожалела, что у меня нет физических данных от Мианнаи, чтобы я могла объяснить резкость, прозвучавшую в ее голосе, когда она упомянула лейтенанта Оун.) — И Дариет, наверное; хотя насколько сильно она их поддерживает — это вопрос. А остальные офицеры? Кто за реформы, а кто против?

В каюте лейтенант Дариет вздохнула.

— Я просто думаю, что ты слишком беспокоишься об этом. Кому интересно, что говорят такие люди?

— Легко не беспокоиться, когда ты богата и равна по социальному положению таким людям.

— Это не должно иметь значения, — настаивала Дариет.

— Не должно. Но имеет.

Лейтенант Дариет нахмурилась. Она была недовольна и разочарована. Такие разговоры уже случались прежде, и всякий раз они проходили одинаково.

— Ладно. Не важно. Тебе следует отправить Скаайат послание. Что ты потеряешь? Если она не ответит, значит не ответит. Но может быть… — Лейтенант Дариет чуть приподняла плечо и руку. Этот жест означал: рискни — и увидишь, какие карты сдаст тебе судьба.

Если бы я промедлила в ответе на вопрос Анаандер Мианнаи даже секунду, она поняла бы, что коды замены не работали. Один Вар был весьма, весьма невозмутим. Я назвала нескольких офицеров, которые имели определенные мнения — за или против.

— Остальные, — закончила я, — довольствуются тем, что следуют приказам и выполняют свои обязанности, не слишком беспокоясь о политике. Насколько я могу судить.

— Их можно склонить в одну или другую сторону, — заметила Мианнаи.

— Не готова сказать, мой лорд. — Мой страх возрастал, но я воспринимала его как-то отстраненно. Возможно, из-за полной невосприимчивости моих вспомогательных компонентов это чувство казалось далеким и ненастоящим. Знакомые мне корабли, которые сменили свои экипажи из вспомогательных компонентов на человеческие, говорили, что они стали по-другому чувствовать, хотя это не вполне соответствовало тем данным, которые они мне показывали.

Отголоски пения Один Эск долетели до лейтенантов Оун и Дариет, простая песня из двух частей.

— Я рада, что Один Эск снова стала собой, — сказала лейтенант Дариет. — Тот первый день был мрачным.

— Два Эск не пела, — отметила лейтенант Оун.

— Верно, но… — Лейтенант Дариет жестом выразила сомнение. — Это было неправильно. — Она изучающе посмотрела на лейтенанта Оун.

— Я не могу говорить об этом, — сказала Оун и откинулась назад, закрыв глаза скрещенными руками.

На командной палубе сотенный капитан Рубран встретилась с командирами подразделений, пила чай, говорила о режиме работы и отпусках.

— Ты не упомянула сотенного капитана Рубран, — сказала Мианнаи в кают-компании подразделения Вар.

Да. Я прекрасно знала капитана Рубран, каждый ее вздох, каждое движение каждого мускула. Она была моим капитаном пятьдесят шесть лет.

— Я никогда не слышала, чтобы она выражала свое мнение по данному вопросу, — сказала я вполне искренне.

— Никогда? Значит, оно у нее определенно имеется, и она его скрывает.

Это поразило меня своей противоречивостью. Говори, и всем будет ясно, что у тебя есть мнение. Воздержишься от высказываний — и это тем не менее явится доказательством, что у тебя есть мнение. Если бы капитан Рубран сказала: «По правде говоря, у меня нет мнения по этому вопросу», — стало бы это еще одним доказательством, что оно у нее есть?

— Несомненно, она присутствовала, когда остальные это обсуждали, — продолжала Мианнаи. — Какие чувства она испытывала в таких случаях?

— Раздражение, — сказала я через Один Вар. — Нетерпеливость. Иногда — скуку.

— Раздражение, — задумчиво произнесла Мианнаи. — Чем, интересно? — (Я не знала ответа, поэтому ничего не сказала.) — У ее семьи такие связи, что я не уверена, на чьей стороне могут быть ее симпатии. И некоторых из них я не хочу отталкивать, пока не смогу выступить открыто. Я должна быть осторожной с капитаном Рубран. Но так же будет действовать и она.

Она — подразумевая под этим, конечно, себя.

Не было сделано никакой попытки выявить мои симпатии. Возможно — нет, наверняка, — они к делу не относились. А я уже вовсю шла по пути, на который меня поставила другая Мианнаи. Из-за этих нескольких Мианнаи и четырех сегментов Один Вар, размороженных для ее обслуживания, палуба Вар и все палубы между этой и моими двигателями казались еще более пустыми. Сотни тысяч вспомогательных компонентов спали в моих хранилищах, и в течение следующих нескольких лет их уберут и либо складируют, либо уничтожат, так и не разбудив больше. А меня поместят куда-нибудь на орбиту, навсегда. Мои двигатели почти наверняка деактивируют. Или меня полностью уничтожат — хотя ни с кем из нас пока еще так не поступали, и я была почти уверена, что, скорее, всего стану жилищем или ядром небольшой базы.

Не та жизнь, для которой я была построена.

— Нет, я не могу действовать сгоряча с капитаном Рубран. Но твой лейтенант Оун — другое дело. И может, она будет полезна, чтобы раскрыть позицию Оэр.

— Мой лорд, — сказала я ртом одного из сегментов Один Вар, — я просто не понимаю, что происходит. Я чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы сотенный капитан знала, что вы здесь.

— Тебе не нравится что-то скрывать от своего капитана? — спросила Анаандер, и в ее голос прозвучали горечь и изумление.

— Да, мой лорд. Я буду, разумеется, действовать в точности, как вы мне приказываете. — Мной овладело внезапное ощущение дежавю.

— Конечно. Мне следует кое-что объяснить. — (Чувство дежавю крепло. У меня уже был прежде этот разговор с Лордом Радча, почти при таких же обстоятельствах. «Ты знаешь, что каждый из твоих вспомогательных сегментов вполне способен обладать собственной индивидуальностью», — скажет она дальше.) — Ты знаешь, что каждый из твоих вспомогательных сегментов вполне способен обладать собственной индивидуальностью.

— Да. — Каждое слово знакомо. Такое чувство, будто мы декламируем заученные стихи. Дальше она скажет: «Представь себе, что никак не можешь решить что-то».

— Предстань себе, что некий враг отделил от тебя твою часть.

Не то, что я ожидала. «Что говорят люди, когда такое случается? Они испытывают противоречивые желания. Они не могут сделать выбор».