Если бы я боялась высоты, у меня здесь закружилась бы голова. К счастью, это не так, и единственным неудобством, которое я испытывала, было ощущение открытого пространства позади и подо мной. Мои ботинки глухо стучали по черному стеклу, и все сооружение слегка покачивалось и содрогалось на ветру.

Изменение характера вибрации подсказало, что Сеиварден последовала за мной.

То, что было дальше, произошло главным образом по моей вине.

Мы прошли половину расстояния, когда Сеиварден заговорила.

— Да ладно, ладно. Я понимаю. Ты злишься.

Я остановилась, но не повернулась.

— Сколько это принесло тебе? — спросила я наконец, озвучив лишь один вопрос из всего, о чем думала.

— Что?

Хотя я не повернулась, я почти увидела, как она наклонилась вперед, уперев руки в колени, слышала, как по-прежнему тяжело она дышит, напрягаясь, чтобы ее было слышно за свистом ветра.

— Сколько кефа?

— Я хотела совсем немного, — сказала она, не вполне отвечая на мой вопрос. — Только чтобы снять раздражение. Мне это нужно. И вообще, для начала — ты за тот флаер вроде и не платила. — На мгновение мне пришло в голову, что она вспомнила, как я получила флаер, сколь неправдоподобным это ни казалось. Но она продолжила: — У тебя достаточно в том рюкзаке, чтобы купить десять флаеров, и все это — не твое, это принадлежит лорду Радча, не так ли? Заставляешь меня так вот топать только потому, что ты зассыха.

Я стояла по-прежнему лицом вперед, куртка облепила меня на ветру. Стояла, пытаясь понять: что означают ее слова, кем или чем она меня считает? Почему, по ее мнению, она меня так заботит:

— Я знаю, кто ты, — проговорила она, пока я молча стояла. — Несомненно, ты хотела бы бросить меня, но ты не можешь, так ведь? У тебя приказ вернуть меня.

— Кто же я? — спросила я, все так же не поворачиваясь. Громко, перекрикивая ветер.

— Ничтожество, вот кто. — В голосе Сеиварден звучало презрение. Теперь она, выпрямившись, стояла за моим левым плечом. — Ты прошла испытания в вооруженные силы, тесты на способности и, подобно миллиону других ничтожеств, сейчас думаешь, что это делает тебя важной персоной. И ты упражнялась в произношении, и как держать столовые приборы, и пробралась в отдел особых поручений, и теперь я — твое особое поручение, ты должна доставить меня домой целым и невредимым, хотя ты предпочла бы этого не делать, так ведь? У тебя со мной проблема, и можно догадаться, что проблема заключается в том, что, как ты ни старайся, ползай на коленях перед кем угодно, тебе никогда не стать тем, кем я рожден быть, а такие люди, как ты, этого терпеть не могут.

Я повернулась к ней. Я уверена, что на моем лице не было никакого выражения, но, когда наши глаза встретились, Сеиварден вздрогнула — она все еще была на взводе — и непроизвольно сделала три быстрых шага назад.

Через край моста.

Я подошла к краю и заглянула за него. Сеиварден висела в шести метрах внизу, обхватив руками замысловатый завиток из красного стекла, глаза ее округлились, рот приоткрылся. Она подняла на меня глаза и сказала:

— Ты собиралась меня ударить!

Расчеты дались мне легко. Вся моя одежда, связанная вместе, достанет только на пять и семь десятых метра. Красный выступ уходит куда-то под мост, и не видно ничего, на что можно было взобраться. Цветное стекло не так прочно, как сам мост, — по моим прикидкам, красная спираль разобьется вдребезги под весом Сеиварден в течение последующих трех-семи секунд. Но это только предположения. Тем не менее любая помощь, которую я могла бы позвать, наверняка придет слишком поздно. Облака все еще скрывают нижние пределы пропасти. Те трубы всего на несколько сантиметров уже длины моих вытянутых рук и сами очень глубоки.

— Брэк? — Голос Сеиварден прозвучал хрипло и напряженно. — Ты можешь что-нибудь сделать? — По крайней мере, не «ты должна что-то сделать».

— Ты мне доверяешь? — спросила я.

Ее глаза округлились еще больше, она судорожно втягивала воздух. Она мне не доверяет, я это знала. Она оставалась со мной потому, что считала меня чиновником, а значит — неотвратимой фигурой, а себя — важной для Радча персоной, настолько важной, что за ней послали специального человека, — недооценка собственной значимости никогда не относилась к недостаткам Сеиварден — и, возможно, потому, что она устала убегать от мира, от самой себя. Была готова сдаться. Но я тем не менее не понимала, почему я с ней. Из всех офицеров, с кем мне довелось служить, она никогда не была в числе моих любимиц.

— Я доверяю тебе, — солгала она.

— Когда я схвачу тебя, разверни свою броню и обхвати меня руками. — На ее лице вновь появилась тревога, но времени больше не осталось. Я развернула под одеждой броню и шагнула с моста.

В тот миг когда мои руки коснулись ее плеч, красное стекло разбилось вдребезги, острые осколки, сверкая, разлетелись во все стороны. Сеиварден закрыла глаза, наклонила голову, уткнулась лицом мне в шею и сдавила так, что, если бы не броня, я бы с трудом дышала. Из-за брони я не чувствовала ее испуганного дыхания на коже, не чувствовала, как проносится мимо воздух, хотя и слышала это. Но она не развернула свою броню.

Если бы я была чем-то большим, чем самой собой, если бы у меня была необходимая численность, я смогла бы определить нашу предельную скорость и то, когда мы достигнем ее. С тяготением просто, но рассчитать влияние бремени моего рюкзака и тяжелых курток, взметнувшихся вокруг, на нашу скорость — мне не по зубам. Было бы гораздо проще рассчитать падение в вакууме, но мы падали не в вакууме.

Однако разница между пятьюдесятью метрами в секунду и ста пятьюдесятью была в этот миг большой только теоретически. Я еще не видела дна, цель, в которую я надеялась попасть, была маленькой, и я не знала, сколько у нас есть времени, чтобы изменить траекторию, если мы вообще сможем это сделать. В следующие двадцать — сорок секунд нам было нечего делать, кроме как ждать и падать.

— Броня! — крикнула я в ухо Сеиварден.

— Продана, — ответила она. Ее голос слегка дрогнул, напрягаясь из-за проносящегося мимо воздуха. Лицо по-прежнему сильно прижималось к моей шее.

Внезапно вокруг помрачнело. На выступающих участках моей брони образовывалась влага, и потоком воздуха ее уносило вверх. Через одну и тридцать пять сотых секунды я увидела землю и на ней плотное скопление темных кругов. Они были больше и, следовательно, ближе, чем мне этого хотелось. Всплеск адреналина меня удивил; должно быть, я слишком привыкла к падению. Я повернула голову, стараясь посмотреть вниз за плечом Сеиварден на то, что лежало прямо под нами.

Моя броня сделана так, что она рассредоточивает силу удара пули, удаляя ее частично в виде тепла. Теоретически она была непроницаемой, но меня тем не менее можно было ранить или даже убить, приложив достаточную силу. У меня ломались кости, я теряла тела под безжалостным градом пуль. Я не знала, что сделает с моей броней или со мной трение от уменьшения скорости; у меня усиленный скелет и мускулатура, но выдержат ли они — я понятия не имела. Я не могла рассчитать точно, с какой скоростью мы двигались, сколько именно энергии требовалось затратить, чтобы замедлиться до скорости, при которой можно было выжить, каких значений достигнет температура внутри и снаружи моей брони. А без брони Сеиварден не способна помочь.

Конечно же, если бы я все еще оставалась тем, кем некогда была, это не имело бы значения. Это тело не было бы моим единственным. Я не могла удержаться от мысли, что мне следовало позволить Сеиварден упасть. Не следовало прыгать. Падая, я все еще не понимала, почему я это сделала. Но выбирая, я обнаружила, что не могу уйти.

К этому мгновению я знала нашу дистанцию до сантиметров.

— Пять секунд! — прокричала я, перекрывая свист ветра. Оставалось уже четыре. Если нам очень, очень сильно повезет, мы упадем прямо в трубу под нами и я упрусь ногами и руками в стены. Если очень, очень сильно повезет, тепло от трения не слишком сильно обожжет Сеиварден, у которой нет брони. Настоящей удачей будет, если я лишь сломаю себе запястья и лодыжки. Я не надеялась на все это, но знаки упадут так, как решил Амаат.