Я не клюнула на приманку.
— Она дала мне понять, что уже не ребенок. Даже если у нее с собой Тиктик.
Стриган села за свой столик.
— Вы играли два часа кряду.
— Больше нечего было делать.
Стриган рассмеялась, коротко и с горечью. Затем она махнула рукой в сторону Сеиварден, которая, казалось, нас игнорировала. В любом случае она не могла нас понять, мы говорили не на радчааи.
— Мне его не жаль. Просто я врач.
— Ты это говорила.
— Я думаю, что и тебе его тоже не жаль.
— Да.
— Ты не стремишься ничего облегчить, так?
— Зависит от обстоятельств.
Она слегка покачала головой, словно не вполне расслышала.
— Я видела и похуже. Но ему нужен медицинский уход.
— Ты не будешь его лечить, — сказала я. Это был не вопрос.
— Я все еще разгадываю тебя, — произнесла Стриган так, будто ее утверждение было связано с моим, хотя я совершенно уверена, что это не так. — На самом деле, я думаю о том, чтобы дать ему кое-что еще, чтобы успокоить. — (Я не ответила.) — Ты этого не одобряешь. — Это был не вопрос. — Мне не жаль его.
— Ты повторяешься.
— Он потерял свой корабль. — Весьма вероятно, что интерес к гарседдианским артефактам заставил ее изучить события, которые привели к уничтожению Гарседда. — Это несчастье, — продолжала Стриган, — но радчаайские корабли — это ведь не просто корабли, так ведь? И его команда. Для нас это было тысячу лет назад, но для него — все шло своим чередом, а в следующее мгновение все исчезло. — Движение ее руки выразило досаду, но не только — я не разобралась. — Ему нужен медицинский уход.
— Если бы он не бежал из Радча, он бы его получил.
Стриган приподняла седую бровь, села на скамью.
— Переводи для меня. Мой радчааи недостаточно хорош.
Вспомогательный компонент запихнул Сеиварден в отсек временной приостановки жизнедеятельности, она почувствовала, что мерзнет и задыхается, — газы отсека заполнили рот и нос, силы покинули ее, а очнулась она уже в изоляторе патрульного корабля. Сеиварден рассказывала, с трудом скрывая волнение и гнев.
— Какое-то потрепанное, крошечное «Милосердие» с жалким капитаном-провинциалом.
— Твое лицо почти бесстрастно, — сказала мне Стриган. Не на радчааи, чтобы Сеиварден не поняла. — Но я вижу твою температуру и частоту сердечных сокращений.
И наверное, несколько других показателей — с медицинскими имплантатами, которыми она, вероятно, обладает.
— Этот корабль управлялся людьми, — сказала я Сеиварден.
Это расстроило ее еще больше — были это злость, стыд или что-то еще, не знаю.
— Я не понял этого. Не сразу. Капитан отвел меня в сторону и объяснил.
Я перевела это Стриган, и она с недоверием посмотрела на Сеиварден, а затем вопросительно — на меня.
— Эту ошибку легко допустить?
— Нет, — ответила я коротко.
— И вот тогда-то она наконец должна была сказать мне, сколько это длилось, — произнесла Сеиварден, погруженная в собственную историю.
— И что случилось после, — предположила Стриган.
Я перевела, но Сеиварден не обратила внимания и продолжала, будто никто из нас не произнес ни слова:
— В конце концов мы зашли на крошечную пограничную базу. Вы знаете такие: управляющий — либо в опале, либо быстро сделавшее карьеру ничтожество; назойливый инспектор-контролер, который строит из себя тирана в доках, и полдюжины сотрудников службы безопасности, для которых самый серьезный вызов — выставить юнцов из чайного магазина.
Я-то думал, что у капитана «Милосердия» кошмарный акцент, но на базе я вообще никого не мог понять. ИИ базы вынужден был мне переводить, но мои имплантаты не работали. Слишком устарели. Поэтому мне пришлось говорить, используя настенные пульты управления. — (Что делало любой разговор чрезвычайно трудным.) — И даже когда объясняла База, то, что говорили люди, было лишено смысла.
Они поселили меня в комнату с койкой, в которой едва хватало места, чтобы встать. Да, они знали с моих слов, кто я, но у них не было сведений о моем финансовом положении, и могли пройти недели, пока они поступят. А может, и больше. А пока я получал еду и кров, гарантированные любому радчааи. Если, разумеется, нё пожелаю вновь пройти испытания, чтобы получить новое назначение. У них не было данных о результатах моих испытаний, а если бы и были, они, безусловно, устарели бы. Устарели, — повторила она с горечью.
— А ты был у врача? — спросила Стриган. По лицу Сеиварден я догадалась, что в конце концов заставило ее уйти из пространства Радча. Вероятно, она показалась врачу, который предпочел выждать и понаблюдать. Дело было не в телесных повреждениях — какое бы «Милосердие» ее ни подобрало, корабельный медик вполне справился бы с ними, — но психологические или эмоциональные травмы могли излечиться сами собой, а если этого не произошло, врачу нужны были данные испытаний, чтобы действовать эффективно.
— Они сказали, что я могу направить сообщение с просьбой о помощи главе моего клана. Но они не знали, кто это. — Сеиварден явно не желала говорить о враче с базы.
— Главе клана? — спросила Стриган.
— Главе ее семейства, — объяснила я. — В переводе звучит очень впечатляюще, но на деле это так, только если твой клан очень богат или уважаем.
— А ее клан?
— Был и тем и другим.
Это не ускользнуло от внимания Стриган.
— Был.
Сеиварден продолжила, словно мы и не вмешивались:
— Но как оказалось, Вендааи исчезли. Мой клан исчез. Всё: и активы, и контракты — совершенно всё поглотил Гейр!
Тогда, лет пятьсот назад, это поразило всех. Два клана, Гейр и Вендааи, ненавидели друг друга. Глава клана Гейр злонамеренно использовал в своих интересах игорные долги Вендааи и некоторые безрассудные контракты.
— А что сейчас? — спросила я Сеиварден.
Она не обратила внимания на мой вопрос.
— Все исчезло. А то, что осталось, было почти в порядке. Но оттенки отличались, все слегка изменилось. Люди говорили, и я не понимал ни слова либо узнавал слова, но не мог понять высказываний. Все казалось каким-то ненастоящим.
Возможно, это и был ответ на мой вопрос.
— Как ты отнеслась к людям-солдатам?
Сеиварден нахмурилась и впервые с того времени, как проснулась, посмотрела прямо на меня. Я пожалела о том, что задала этот вопрос. На самом деле я хотела узнать другое. Что ты подумала, когда услышала об Айми? Но возможно, она об этом не слышала. Или, если слышала, это могло оказаться для нее непостижимым. Кто-нибудь подходил к тебе, нашептывая про восстановление законного порядка вещей? Наверное, нет, учитывая обстоятельства.
— Как ты покинула Радч без разрешения?
Это явно было нелегко. Как минимум требовались деньги, которых у нее не было.
Сеиварден отвернулась от меня и опустила взгляд. Она не собиралась отвечать.
— Все шло не так, — произнесла она после девяти секунд молчания.
— Кошмары, — проговорила Стриган. — Тревога. Временами дрожь.
— Неустойчивость, — сказала я. В переводе это звучало довольно мягко, но на радчааи, когда речь шла об офицере, таком как Сеиварден, это значило гораздо больше: слабый, робкий, не соответствующий требованиям своей должности. Болезненный. Если Сеиварден была неустойчива, она никогда на самом деле не заслуживала своего назначения, никогда в действительности не подходила для военной службы, не говоря уже о том, чтобы командовать кораблем. Но Сеиварден, разумеется, успешно прошла испытания, и тесты показали, что она была именно такой, какой ее всегда предполагал видеть клан: уравновешенной, готовой командовать и покорять. Не склонной к сомнениям или беспричинным страхам.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — процедила Сеиварден и презрительно усмехнулась. Ее руки по-прежнему обхватывали колени. — В моем клане нет неустойчивых.
Несомненно, подумала я, родственники, которые служили по году или около того во время какой-нибудь аннексии и вышли в отставку, чтобы стать монахами-отшельниками или расписывать чайные сервизы, поступили так не потому, что были неустойчивы. И родственники, которые не прошли испытаний так, как ожидалось, и удивили своих родителей, получив назначения во второразрядные священнослужители или деятели искусств, — это отнюдь не указывало на некую врожденную неустойчивость, присущую клану, о нет, никогда. И Сеиварден нисколько не опасалась и совсем не беспокоилась о своем новом назначении, к которому приведут повторные испытания, и о том, что они скажут о ее устойчивости. Разумеется, нет.
