Она и вправду потеряла что-то гораздо большее, чем это кольцо. Потеряла свою лёгкость, беззаботность, весёлость, и её смуглые плечи, прямая шея, маленькие уши с золотыми серьгами, небольшой с горбинкой нос и очень красивые, мягкие, бархатные глаза — все это оставалось при ней, но было уже не таким ярким, броским и уже не излучало радости.

— Может, ещё найдётся, — сказал Алька. — Не ты первая потеряла. И часто находили. Особенно спасатели со станции. У них большой опыт по этой части.

— Иголку в стогу сена найти легче — море-то какое! — подал голос дедушка.

— Думайте о лучшем, не поддавайтесь панике, — сказал Виктор Михайлович, с аппетитом грызя ножку цыплёнка. — Не то теряют люди… Сами-то живы-здоровы? Одни твои переживания, Вера, стоят три таких кольца. Уж поверь мне! Плюнь на него.

— Это на обручальное плюнуть? — вскинула мокрые ресницы Вера Аркадьевна. — Что ты говоришь, Витя…

— Береги себя, а не то, что на тебе. То, что на тебе, дело наживное. А мы с тобой, сама знаешь, не из ленивых…

— А память о нашем с тобой дне?

— Чепуха всё это. Условность! Кусочек дорогого металла — и всё! Заменим его другим кусочком, только более дорогим — и всё будет в порядке. Та же память. Возьми себя в руки.

— А как бы вы отнеслись к этому, Валентина Петровна, случись такое у вас? — спросил вдруг Виктор Михайлович.

Мама пожала плечами:

— Было бы жаль, конечно. Да что поделаешь? Как-нибудь пережила бы…

— Слышишь, Вера? Очень точно сказано.

Вера Аркадьевна махнула рукой. Внезапно в разговор вступил Васин папа. Он как-то странно, чуть виновато и смущённо улыбнулся, как будто заранее просил не обижаться на него, если что-то скажет не так:

— А если попросить Макарку, а? Первоклассный ныряльщик… Я вот очки свои по ротозейству утопил, так он в несколько минут…

— Отыскал? Что вы говорите! — не поверил Виктор Михайлович. — А кто это?

— Да один мальчишка… Помнишь, был у нас в гостях… — напомнил Алька.

— Ага, вспомнил! Так вы думаете, он сумеет?

— Саша пошутил, — вмешалась Васина мама. — Если кольцо потеряно возле буя — там же глубоко, Макарка не донырнёт. Уж если такой опытный спасатель, как Митька, не найдёт, то Макарка и подавно. Да и мало ли что с ним может случиться… Не стала бы я просить его.

— Ну, разумеется, не надо, — сказала Вера Аркадьевна, — это не детское занятие…

В этот вечер, встретив Макарку на набережной, Вася подозвал его и спросил, знает ли он что-нибудь о потерянном золотом кольце. Макарка кивнул головой.

— Его мать сотню обещает тому, кто найдёт, — сказал Вася.

— Сто рублей?! — ахнул Макарка. — Два велосипеда можно купить! Не брешешь?

— Надо мне врать… Вон в объявлении сказано! — И Вася подвёл Макарку к акации. — Читай!

— Ого! — Макарка почесал в затылке. — У буя, говоришь, могла обронить? Там для меня безнадёга: мешочек для воздуха маловат, — он показал на грудь. — Пока дойдёшь до дна, пора выскакивать, да ещё башка потом будет трещать… Пробовал.

— Митька и тот оказался слабаком. Да и неизвестно в точности, где она потеряла.

— Ну я пошёл, — как всегда заторопился Макарка.

Прошло два дня, и все почти забыли об этом кольце или делали вид, что забыли. Одни лишь грустные глаза Веры Аркадьевны говорили, что она ничего не забыла. На третий день во время обеда в столовой послышались знакомые шмыгающие частые шаги, и возле их стола появился Макарка. Алькино семейство сидело спиной к нему, и когда между Виктором Михайловичем и Верой Аркадьевной протянулась чёрная от грязи и загара, сжатая в кулачок рука, Алькин отец вздрогнул и поперхнулся:

— Это что ещё за фокусы?

Кулачок разжался, и на белую скатерть с лёгким звоном легло гранёное золотое кольцо.

Вера Аркадьевна, не поверив своим глазам, схватилась за виски и вскочила со стула.

— Кольцо? Откуда оно? Это ты его нашёл?

— Я, — выдавил Макарка и почесал ногу в драной сандалии.

— Какой ты замечательный мальчик! — Вера Аркадьевна вдруг обняла его, маленького, исцарапанного, нестриженого, в грязной майке. — Как я тебе благодарна! Да я ничего не пожалею для тебя, я озолочу тебя… Забыла, как тебя звать?

— Макаром, — подсказал Алька.

Вера Аркадьевна поспешно взяла двумя пухлыми пальцами с ярким маникюром кольцо, точно оно могло куда-то исчезнуть со стола, внимательно осмотрела его, прочитала тонкую, выгравированную в честь брачного союза их сердец надпись, осторожно надела его на безымянный палец и задвинула как можно дальше, надёжней, чтобы никогда больше не соскользнуло. И заулыбалась, засияла, засветилась. Ещё раз порывисто обняла Макарку, прижала к груди, приподняла и поцеловала в щёку.

Потом, всё ещё улыбаясь, сказала:

— Подожди нас, Макарка, у дверей… Я сейчас доем и выйду… Я никогда не забуду тебя!

Макарка, смущённый и счастливый, шмыгнул к выходу.

— А что я вам говорил? — сказал Васин папа. — Макарка в этом деле великий человек! А вы не верили. Да и сам я не очень верил… Бывают же такие чудеса!

В жизни Макарки началась плохая полоса. Деньги на велосипед копились очень медленно — иногда по десять — двадцать копеек в день, а иногда и одной копейки не добывал. Мамка давала редко: санитарки-уборщицы получают негусто, в другом месте не подработаешь — здоровья нет; комнату курортникам не сдашь — сами ютятся в казённой комнатёнке, а расходы на еду немалые. Больше всего ему перепадало от тёток — жалели его.

Сейчас Макарка шёл к Герке, своему главному должнику: он одолжил месяц тому назад на ружьё для подводной охоты трёшку; целую трёшку отдал по легкомыслию этому оболтусу и трепачу, который не брезговал ничем и даже отобрал у Васяты компас на ремешке. Герка клятвенно обещал в недельный срок вернуть и при этом дал слово, что разрешит ему брать свой взрослый велосипед; раза два Макарка брал, да не дотягивался ногами до педалей, а кататься стоя над рамкой — небольшое удовольствие. Лучше уж бегать на своих двоих!

Макарка шёл по узкому пыльному проулку меж низких домиков под старой черепицей и был уверен, что и сегодня Герка ему не вернёт долг, и вообще вернёт ли когда-нибудь? Уж если его так провела с этим золотым кольцом взрослая красивая тётенька, так что же ждать от Герки?

Дураком был, лопухом, что поверил и дал в долг, и ещё большим ослом, что поверил в ту бумажку, прикреплённую к акации. Знала бы мать Альки, как трудно было нырять! У всех трёх буёв нырял по многу раз, едва-едва добирался до дна и лихорадочно оглядывал гальку, рылся руками в иле и водорослях, и потом, почти теряя сознание, пробкой выскакивал наверх… И так два дня, два дня подряд! Дома почти не был, некогда было даже кур покормить. Исхудал он за эти два дня — ещё больше выступили рёбра, лицо заострилось — одни кости да кожа. Это кольцо он не увидел, увидеть его было невозможно, а нашёл на ощупь, в водорослях. Сердце заколотилось от счастья — урра! Теперь у него наверняка будет велосипед, и можно купить не самый дешёвый, а навести справки и выбрать получше и специально съездить за ним в Феодосию или даже в Симферополь! О своей находке Макарка решил никому не говорить. Кое-что о таких находках он знал; помнил разговор буфетчика турбазы с дежурной по пляжу; та нашла золотую серьгу и спрашивала, полагается ли ей что-нибудь от её владельца. Буфетчик ответил, что по закону ей полагается не то половина, не то четверть стоимости потерянной вещи, но некоторые не возвращают находку, а сбывают куда-то за полную стоимость и все денежки кладут в свой карман.

Макарка не знал, как поступила дежурная по пляжу, но он никогда бы не сбыл это кольцо на сторону, потому что так делать стыдно, а ещё и потому, что на бумажке, прикреплённой к стволу акации, твёрдым, аккуратным, округлым почерком была выведена цифра «100». Половину мамке — всё-таки жаль её, хотя и кричит на него, и дерётся, и грозится сдать в детдом, а половину — себе.

Алькина мать так обрадовалась — не ожидал! — и через несколько минут вышла из столовой. Пока они шли вдвоём к их корпусу, она всё время нахваливала его и даже гладила по спутанным, жёстким от морской соли волосам. Привела в комнату, где был шкаф с одеждой, широко распахнула створки и, показав на Алькины и Ромкины майки, тенниски и трусы, сказала: «Выбирай, мой мальчик, ничего не жалко для тебя!» Макарка смутился и сник. Тогда она сорвала с плечиков белую майку с короткими рукавами и с каким-то изображённым на груди поющим — рот раскрыт — парнем с орлиным носом и волосами ниже плеч и сказала: «Нравится? Носи, пожалуйста, на здоровье… Я век не забуду тебя». Он взял майку и побежал. Его душили слёзы, он хотел выбросить эту тряпку, разорвать на клочки, но это было бы глупо: всё-таки вещь, лучше, чем ничего. Только теперь он будет поумней: и раньше он недолюбливал этих приезжих, а сейчас… Обманщики, хитрые и нечестные люди! Обещают и пишут на листке одно, а делают совсем другое! Дурак он, что принёс кольцо сам, надо было послать какого-нибудь взрослого — всё отдала бы, выложилась бы, как обещала в объявлении!