— Какое там здоровье, — угрюмо сказал Андрюшка, — три инфаркта уже было, лезть в гору ему нельзя. Врачи вообще отговаривали от поездки на юг. Не согласился, поехал…

Васин папа, отставший от деда и шедший с ребятами, вздохнул и спросил:

— Сколько отцу лет?

— Пятьдесят один… Любит он эти места, когда-то студентом практику здесь проходил, тут ведь столько минералов, до сих пор коллекцию бережёт, и маму когда-то встретил здесь, тоже была студенткой, микропалеонтологией занималась и искала на пляжах разные окаменелости и отпечатки древних моллюсков… Не смогла с нами поехать.

— А папа, наверно, геолог?

— Минералог. Он весь Союз объездил, излазил… И всему, виновником знаете кто? Кара-Даг! Если бы не он, неизвестно, кем бы стал отец. Ещё до войны привезли его родители в Кара-Дагский. Он увидел на пляжах такие красивые самоцветы, столько всего наслышался о них от знающих людей, что никогда потом не мог забыть о здешних камушках, и пошёл по этой части…

Ира чутко слушала его. Как будто всё, что говорил Андрюшка, было очень важно ей.

— Ему бы с моей мамой поговорить! — сказал Вася. — Мама тоже не может без этих камней, спит и во сне видит разные там ферлампиксы, холцедоны, агаты…

— Ой, мальчики, какие стены и ворота! — закричала Ира. — Вот это крепость! Не то что мы с Васькой строили!

Перед ними стояли громадные толстые ворота и длинная стена с массивными квадратными башнями, сложенными из крупного, потемневшего от столетий кирпича. Кое-где стена была разобрана, башни с зубцами наполовину разрушены, но всё равно от крепости веяло давней боевой мощью. Стена уходила влево и вправо от ворот по крутым склонам, надёжно опоясывая зелёную гору, а вернее сказать — огромную скалу, нависшую над морем и городком.

Вот остатки глубокого рва возле стен — некогда он был заполнен водой, чтобы не подступился враг к крепости, а врагов было хоть отбавляй: хазары, татары, турки…

— Малышня, в крепость! — Иван Степанович помахал ленточкой билетов. — Сейчас поднимется мост, захлопнутся ворота, и вы не успеете проскочить!

Все со смехом ринулись к нему, проскочили — и некогда стоявший здесь мост с железным скрежещущим механизмом не успел подняться. Вошли в высокий, закруглённый вверху проём, где когда-то висели дубовые, обитые кованым железом ворота…

«Вот бы Саньку сюда! — подумал Вася. — Уж он бы взобрался на эти стены или на какую-нибудь башню. И решил бы что-нибудь похожее построить на садовом участке».

Солнце ударило Васе в глаза. Оно осветило бугристое, пустынное пространство, где когда-то располагался богатый многоголосый город, населённый генуэзцами, греками, византийцами, к причалам которого подходили на туго надутых парусах суда из Турции, Италии и Африки, шумели праздники и ярко одетые купцы приценялись к товарам на рынке…

На обширном пустыре, заросшем полынью, овсюгом и одуванчиками, были видны развалины строений, мечеть с куполом, и молча стояли, охраняя тишину, тяжёлые зубчатые башни, а на горе мрачно и величественно высились обломки Консульского замка.

Иван Степанович вытащил из сумки альбом и принялся рисовать.

Папа держался чуть особняком, разглядывал стены и обломки башен, читал надписи на латинском языке на вделанных в них металлических плитах. Потом подозвал Васю.

— Видишь, на самой вершине горы Дозорная башня? С неё далеко было видно — и вражеский флот на море, и орды кочевников на суше.

— Ты что, был там?

Папа кивнул:

— Был. Лет двадцать назад, когда впервые приехал в Кара-Дагский. Забрался на эту башню с приятелем — она полуобвалилась, плоские камни едва держались… Зачем залезли? По молодости. Было перед кем похвастаться — какие смельчаки!

— И нам бы забраться туда! — громко сказал Вася, чтобы Андрюшка с Ирой услышали. — Вот бы увидели далеко. Полезли?

— Ты не понял папу, — проговорил Андрюшка.

— Ошибаешься, больше чем надо понял! — возразил Вася, недовольный тем, что как-то уж слишком уверенно и по-хозяйски стал вести себя Андрюшка. — Всё, что им было можно, нам нельзя!

— Ребятки, пора закругляться. — Папа глянул на часы. — Двинули!

Вася с родителями уселся в кормовом салоне. Скоро Васе стало скучно, и он в поисках Андрюшки пошёл бродить по качающемуся судну. За ним и мама с папой поднялись и встали у открытого борта. К ним подошёл Пётр Петрович.

— Пошли за леденцами: твоя мама и Ира в неважном состоянии! В шторм леденцы — первейшая еда! — сказал Андрюшка, и они с Васей кинулись в бар.

Вася нечаянно увидел в длинном зеркале своё веснушчато-пёстрое лицо с беззащитно-грустными губами и отвёл в сторону глаза: да, что-то подловил в нём Иркин дед и никуда от этого не денешься…

Леденцов в баре уже не было. Сбегали в носовой салон: Ира уткнулась в грудь Ивана Степановича, и он осторожно поддерживал её рукой. Вася хотел тронуть её за плечо, но Андрюшка потащил его назад:

— Пошли. Мы с тобой не видели её… Ясно?

Потом Андрюшка ушёл к своему отцу, а Вася — к родителям.

Ему жаль было Иру: чуть ветер, чуть волна — и уже укачало. Ну что с неё возьмёшь? И не нужно на неё всерьёз обижаться…

Уже неподалёку от Кара-Дагского, возле Золотых ворот, Андрюшка разыскал Васю.

— Давай будем ходить друг к другу и вместе купаться?

— Давай! — Вася посмотрел в его остроносое, загорелое лицо. — И к Хамелеону сходим, и на Южный перевал, и на Святую… Я знаю туда все дороги. Папа целый день занят…

— Сходим. Слушай, Вась… — сказал Андрей. — Я сегодня слышал, как твой отец рассказывал о своей статье. Как же так могло случиться? Ведь Коковихин дал верную команду, а вахтенный механик перепутал её, и траулер врезался в проходивший рядом корабль. Капитан был прав, дал верную команду, а выходит, он главный виновник аварии. Твой отец сказал, что его списали на берег и могут отдать под суд… Как же так?

На Васю в упор смотрели Андрюшкины глаза.

Вася смутился. Он ничего этого не знал. Ну, знал в двух-трёх словах суть всего, а этого не знал. Хоть убей его — не знал!

Он отвёл от Андрюшки глаза:

— Знал бы ты папину работу…

Вася постарался ничем не выдать себя. Теперь-то ему стало ясно, почему папа решил писать не о том, что ему поручили, а об этом капитане, почему так напряжённо работал дома и не хотел ехать с ними в Кара-Дагский. Теперь-то всё ясно!

Как же он, Вася, не догадался раньше расспросить обо всём у папы? Как же так?

Альке было скучно без Васи. А почему — и не совсем понятно. Скуку Алька почувствовал не сразу, а часа через два-три после отхода «Ивана Айвазовского». Алька даже немного обиделся на отца, но обида тоже пришла не сразу. Видно, главное всегда приходит не сразу, а потом. Когда отец на его глазах выругал Тайку за то, что она хотела поехать в Судак, Алька чуть-чуть злорадствовал. Давно пора отцу взяться за неё… Отец отказался от приглашения Васькиного папы составить им компанию, и Алька слегка огорчился: чего всё время торчать на одном месте? Ведь ничего почти не видели, кроме Кара-Дагского!

Ни Тайке, ни ему не удалось поехать. Стоило сестре заикнуться, что хочет поехать, как отец выразительно посмотрел на неё и сказал: «Поедем попозже и всей семьёй». Тайка, как всегда, стала настаивать, и отец сказал: «Они могут подумать, будто с нами тебе неинтересно туда ехать, а разве это так?» «И так, и не так, — дерзко ответила сестра, — с Ирой мне куда интересней, чем с моими родными братцами, дома осточертели вот так!» «Всё, — сказал отец, — можешь ехать с ними, но больше я тебя никуда не пущу. В последнее время ты стала слишком самостоятельная, и мне не раз приходилось краснеть за тебя…» «За что отцу приходилось краснеть?» — подумал Алька, стал вспоминать, но ничего не вспомнил. Алька почему-то был уверен, что если бы он попросил отца — а попросил бы он не так прямо и грубо, — отец отпустил бы его. Вся беда была в том, что никто не позвал его в эту поездку.