- Ти што делаишь, а?
- Блок ПМ-приводов к рулям, - терпеливо отвечал Постников, - а следом начну лазерный гироскоп.
- Зачем гироскоп? Ты уже дэлал - гироскоп.
- То для стабилизации по вертикали. А нужно по горизонтальной плоскости.
Азамат, оказывается, добросовестно все запоминал, но это не помогало, он на протяжении некоторого времени честно, даже вытаращив глаза от напряжения, глазел на разнокалиберные блоки, а потом, плюнув, уходил. Доносил хозяину о всем, что казалось ему подозрительным, так что за каждой Азаматовой непоняткой неукоснительно следовал допрос. То, что хозяин заказал ракету, многое изменило, - теперь, как бы он ни пыжился, какие бы приемы понты-до ни применял, его суть была Постникову ясна: идиот. До этого момента казалось ему, что хозяин, - некое высшее существо, всеведущее и всеприсущее, как сам Отец Зла, знающее каждую его мысль еще до того, как он подумает, каждое движение его мятущейся души, но с этого мгновения он потерял в глазах раба атрибуты божественности, превратившись в некое подобие опасной стихии. Очень опасное, - но всего лишь явление природы. А явлениям природы не положено разбираться в назначении интеллектронных блоков, РЭФ-комплексов и молекулярно-компактизированных конструкций, и ничто не поможет ему узнать всю правду полностью.
Ночи стояли безлунные, и в одну из них эта самая молекулярно-компактизированная конструкция развернулась в оболочку шара, который унес в небо небольшой топливный элемент, радиомаяк, отчаянное послание на несокрушимом носителе, отражатель радарных лучей и тот самый лазерный гироскоп. У него была особая миссия: куда бы ни занесли шар превратности судьбы и прихоти стихий, любой желающий сможет отчетливо узнать, откуда именно было отправлено послание. Лучше было бы, конечно, если б шар унесло на север, - но, в принципе, на юге находилась граница, где этих самых радаров и постов ПВО было натыкано до чертовой матери, так что особого, сколько-нибудь решающего значения направление не имело. Требовался некоторый минимум везения, и именно поэтому третьим направлением его работы оставались кое-какие прикладные проблемы фармакологии. Раньше он считал всяческую биологию делом довольно мутным, но вот учение о медиаторах неожиданно показалось ему довольно стройным и вполне логичным, и очень скоро он стал экспертом в области стереохимии их самих, ферментов, призванных их дезактивировать, а также аналогов и производных того и другого. Прошел месяц, близился сентябрь, и имитация, призванная изображать крылатую ракету большой дальности, приобрела вид весьма солидный и внушительный, а главное - законченный. Что-то назревало, какое-то большое толковище, какой-то слет горных орлов с ясными крапчатыми глазами.
В небе, в глубоком небе гор виднелись только отдельные белые мазки облаков по осенне-голубому, когда в горное гнездо Халиля Газиева с самого утра начали собираться крепкие мужчины с гордой осанкой. Самого разного возраста, но, впрочем, слишком молодых не было, - так, лет от тридцати и выше. В непременных папахах, но в очень приличных костюмах-тройках, при бородах и безбородые, они стали поодаль, и глазели на сутулую, одетую в промасленую рванину от комбинезона, фигуру раба, копошившегося под навесом, укрывавшим восьмиметровое тело ракеты. Время от времени они переговаривались о чем-то гортанными голосами, показывали на диковинное изделие пальцем, но ближе не подходили: в отсутствии хозяина это было бы невежливо. Все прибывшие, как один, явились в сопровождении целой свиты молодых людей, - шоферов, телохранителей, родичей, - кто ж их разберет? Некоторые из них остались при машинах, поотдельности либо же собравшись небольшими кучками, а некоторые - неторопливо, с достоинством организовывали костер, дрова, мясо и прочее, полагающееся к предстоящему столу под открытым небом. Ничего. Его угощения тоже должно было хватить на всех. С лихвой. Только хозяина дождемся, потому что пир без хозяина не начинают. А вот и он, - легок на помине, наверное, - долго жить будет. Вытирает руки полотенцем. Надо признать, - он выделялся-таки среди собравшихся. Свободная рубаха стального цвета, заправленная в светлые брюки, - даже одеждой своей он как бы намекал, что - выше утомительных подробностей ритуала. Что правила, принятые в их кругу, не очень-то для него и писаны. Писаны, - но без излишней, отягощающей буквальности. Сейчас. Сейчас.
Жуя спичку, Халиль смотрел на долговязо-неуклюжую, сутулую фигуру русского, который продолжал свою бесконечную возню. Утверждает, что все готово, а как проверишь? Ну да пустое: не посмеет он обмануть. Слишком ничтожен. Длинная фигура поднялась на цыпочки, вытянулась, доставая до какого-то небольшого люка, распахнула его… Шайтан! Пытаясь достать из корпуса ракеты какую-то штуковину, неуклюжий сын греха оборвался, замахал руками и повалился на землю. Вытащенный им блок грохнулся рядом, раскололся и рассыпался грудой разноцветного электронного мусора. Вот только мусор этот, вместо того, чтобы спокойно лежать там, куда привела его эта маленькая авария, вдруг взвихрился, словно подхваченный ветром пух, и, совершая стремительные, многометровые скачки, пестрым градом обрушился на собравшихся. Гости валились, словно кто-то в единый взмах подсекал им ноги, падали и дергались, как дергаются трупы от ударов тяжеленных пуль под кинжальным пулеметным огнем в упор, и те, кто находился подальше, сперва увидели, как это произошло с другими, и только потом очередь дошла до них самих.
Халиль, - а это и вообще характерно для вожаков, - обладал исключительной реакцией, а неожиданная опасность как будто еще и утроила ее. Он успел заметить прыгнувшее ему прямо в лицо крупное насекомое и ударил его в лет так стремительно, что сбил его на землю и тут же - наступил, подсознательно ожидая едва слышного хруста, но вместо этого, как будто прострелив подошву, в ногу снизу-вверх ударила боль. Немыслимая, ослепительная, не имеющая в человеческом языке подходящих эпитетов, потому как те, которым довелось попробовать, уж наверное молчат, она клещами сжала внутренности, в жестокой судороге сковала мышцы и лишила возможности не то, что вскрикнуть, но даже и застонать, и хрип, который издал Халиль Газиев, был выдавлен из его глотки спазматически сжавшимися мышцами. Ощущение несколько напоминало то, которое бывает от удара по яйцам, - но настолько же превосходило его, насколько сияние дня превосходит свет ручного фонарика. Мышцы превратились в кисель, стали водой, кости - растворились и перестали держать, а земля - вдруг надвинулась и ударила его по глазам. Откуда-то донесся панический, одинокий звук автомобильного мотора, страшная, задыхающаяся ругань русского, тугой хлопок, пронзительный свист и отдаленный глухой раскат. В стиснутую судорогой грудь по прежнему не проникало ни молекулы воздуха, муки удушья на какой-то миг сравнялись с убийственной, никуда не девшейся болью, а потом сознание его начало гаснуть. Когда же оно вернулось к нему вместе с крохотным глоточком воздуха, оказалось, что он уже лежит на спине, а русский стоит над ним, держа изящно отогнутыми пальцами правой руке небольшой шприц, а в левой - водительские права гражданина Газиева Х.Г. Чумазое, поросшее мерзкой белесой щетиной лицо кавказского пленника улыбалось.
- Лежишь, горный орел? Признаться, - ты меня напугал. Я уж думал, что опаздал с противоядием и ты сдохнешь, так и не узнав всего, что тебе положено перед началом дальнего пути. Моего, так сказать, напутствия. Я, надо сказать, благодаря тебе стал почти что доктором, но тебе не в силах помочь даже мое искусство. Это я только сказал - противоядие, а на самом деле - та-ак. Отсрочка минут на пять-десять. Говорить ты, понятно, не можешь, но, может быть, все-таки чувствуешь, что обосрался. А если не чувствуешь, то поверь на слово непредвзятому человеку: ты наложил в прямом смысле полные штаны. По-хорошему то это должно быть мне совершенно безразлично, но увы, - я доволен. И уж тем более зря я делаю это, - лицо Постникова исказила судорога и он с размаху ударил бывшего хозяина в глаз зажатым в кулаке шприцом, - но что поделаешь? Людская природа несовершенна, мой обосранный орел. И ты во многом прав относительно моих несовершенств, но сам-то, сам - с какой стати ты решил, что способен контролировать человека, который умнее тебя на порядок? Это так же эффективно, как погоня за ласточками на паровозе, но при этом куда опаснее, чем кататься на тигре. По-всякому либо авантюризм, либо глупость. А ведь у тебя был шанс: твои веками наработанные штучки прекрасно действуют на гнилую интеллигенцию, и на меня поначалу подействовали, я даже чуть не принял тебя за демоническую личность, которой бесполезно противиться, но демонических личностей все-таки не бывает, и ты сам испортил себе все дело. Знаешь, - когда? Когда заказал мне этот идиотский Наш Ответ "Тамагавку". Я в то же мгновение понял, что ты все-таки идиот, что сверхчеловеческого в тебе - как в говне брильянтов, и все тут же стало на свои места. Представляешь? Один миг, - и все для тебя кончилось, а ты этого даже не заметил. Ты на самом деле умер уже тогда, - только больше месяца не знал об этом. Ну да ничего. Лучше поздно, чем никогда. Ты перестанешь дышать в ближайшее время, гости твои - уже передохли все, до единого, ни один не спасся. А вот я - буду жить. Не знаю, соответствую ли я твоему представлению о Настоящих Мужчинах, но кое-что в духе твоих представлений на этот счет я сделаю. Мои букашки, - он поднес к глазам судорожно, одной диафрагмой дышащего Халиля нечто, напоминающее кузнечика с короткими, как у самолета, крыльями, с стрекозиными глазами и длинным зазубренным жалом между глаз, - залегли вокруг дома кругом в полкилометра, так что никто сюда не подойдет. Сейчас я выжгу ваше осиное гнездо. Потом я вернусь домой. Теперь, - он потряс правами, - я знаю, кто ты такой, так что узнать, кто твои родственники и где они живут, будет не сложно. Твоего старого папу я повешу на его собственных воротах, и никто не вступится. Я поразбиваю головы твоим сыновьям, пока не выросли. Возьму за ноги, - и головой об стенку, знаешь? Я изнасилую твою дочку и забью ей между ног пустую бутылку. А если кто-то из твоих соплеменников попробует мстить, я залью ваши горы особым коктейлем, от малой толики которого пузырится и растворяется кожа, а глаза - лопаются и гнилой жижей вытекают из глазниц. Они будут с визгом ползать по земле, прежде чем подохнуть. Такое вот радикальное решение проблемы с вашей знаменитой кровной местью. А сейчас - прости, пойду. Дела у меня неотложные. Так что поскучай тут покамест без меня.
