- Хорошо, - но с чего ты взяла, что он - один?

Вика - прыснула, а Оксана гордо ответствовала все тем же, лишенным малейшего намека на сомнения тоном:

- Только такой идиот, как все мужики, может задать такой вопрос: это ж и так видно!

Да-а, - вот, вроде бы, и мелочь, а нет-нет, - да вспомнишь. Чем-то задел его заполошный визит малознакомых, случайных, по сути, гостей: чужие, они, - ИЛИ ПОДОБНЫЕ ИМ, - оказались нужны ему. Для дела. Не говоря уж… А!

Заметно стемнело, и наступила пора сворачивать домой, когда за пазухой едва заметно зазвенело, и он, оторванный от воспоминаний, досадливо поморщился и достал "Комбат". Кто бы там ни связывался, а только обязан был сообразить, что беспокоить его сейчас - не стоит. А уж если позвонили, - то и впрямь что-то из ряда вон…

- Хозяин, - голос Сережи-маленького показался ему растерянным, - тут к вам приехали. Говорит, что знакомая.

И сердце, будто почуяв, гулко ухнуло в груди, и не вот успокоилось.

Он стоял, держа на отлете и, вроде бы, не зная, куда деть свои страшные руки, и смотрел, и не сразу услышал, что она говорит:

- … И ведь понимаю, что глупость, а сама ничего с собой поделать не могу: все время волнуюсь, как вы тут один? Все из рук валится, места себе не нахожу… Поверите ли, - как и не жила все эти месяцы…

Он - снова слушал и не слышал, потому что на самом деле не так уж и важно было, - что именно она говорит. Важно, как смотрит, и еще то, что он вообще может ее слышать. И это было правильно, а удивляло, наоборот, то, что он не понимал этого раньше. Как же так? Ведь все на самом деле так просто!

Люди вообще удивительно глупы и только потом, самыми, что ни на есть, извилистыми путями доходит до них то, что было ясно с самого начала. Загадка, но иначе - никак.

- Не-ет, - задумчиво проговорил, раскуривая свою знаменитую трубку, Островитянин, - какой там отпуск! О нем ни слуху, ни духу вот уже почти полтора месяца. Не появляется на TV. Не произносит речей, напоминающих монолог вампира, продолжающего обед. Никого не целует трехкратным глубоким поцелуем. Даже в прессе почти не упоминается, - одно только опубликованное в "Правде" приветствие участникам Пятой Международной Конференции коммунистических и рабочих партий, а это, сами понимаете…

- Так вы думаете…

- Практически не сомневаюсь. Он, разумеется, всем удобен. Все Политбюро, - вполне искренне! - хочет, чтобы он находился на своем месте как можно дольше, и сделает все, чтобы он и впредь сохранял видимость жизни. Но все-таки до определенного предела! Понимаете? Если возникнет реальная возможность его смерти, все поневоле начнут задумываться о своей судьбе при таком повороте событий. Потому что реальных претендентов - трое, и важно поставить на фаворита прежде, чем начнется фактический дележ власти. Однажды начавшись, этот процесс уже НЕ МОЖЕТ быть остановлен, образуется своего рода воронка поступков, погружаясь в которую все глубже, участники испытывают все меньше необходимости в том, чтобы дряхлое… местоимение продолжало занимать место. Более того, - это становится и нежелательным, и даже небезопасным для каждого в отдельности. Так что очень скоро мы с вами будем свидетелями интереснейшей корриды, и мне до смерти любопытно, как они обставят событие на этот раз. Рискну дать волю фантазии и предположу, что на этот раз, ничего толком не говоря, по всем каналам радио и ти-ви будут круглые сутки крутить классику. Скорее всего, - навязшее в зубах у всего мира "Лебединое Озеро". Чем до поноса напугают страну, которая не будет знать, чего ожидать, но традиционно не будет ждать ничего хорошего. Приход энергичного и умного лидера в умирающий социум только ускорит крах, приход даже точно такого же неизбежно нарушит сложившееся неустойчивое равновесие и опять-таки вызовет крах. Потом… Впрочем - посмотрим. Давать воображению слишком большую волю тоже не следует.

- К вам это замечание не относится, сэр. Ваше воображение - точный и безошибочный инструмент.

- Вы бессовестно льстите мне, Гаральд.

На трибуну Десятой Партконференции Балабост взлетел, как птичка. Как легкий мотылек, по естественным причинам даже и понятия не имеющий, что такое артрит, радикулит, повышенное давление и хроническая сердечная недостаточность. Сердце, с которым что-то там сделали, билось ровно и мощно, НИКАК не давая о себе знать. От былого брюха остались жалкие воспоминания, - да и они остались по личной просьбе пациента, для сохранения известной представительности. Суставы гнулись, как в далекой довоенное юности, даже честно заработанный на фронте радикулит не давал о себе знать ни болями, ни хрустом. Чистенькие и эластичные, как у здоровенького младенца, сосуды пропускали вдоволь крови в самые отдаленные уголки хорошо пожившего организма, и поэтому казалось, что и голову к этому организму приставили совсем-совсем новую, без тяжести в затылке, звона в ушах, головокружений и болей в виске. Неутомимую, внимательную, памятливую. Умную-умную. Это, понятно, так только казалось по контрасту, потому что нервные клетки все-таки не восстанавливаются, - но доля истины все-таки была. Со времен капитального ремонта Веры Михайловны провинциальными эскулапами соответствующие технологии продвинулись далеко, да и возможности у тех, кто ремонтировал генсека, были побольше. Впрочем, справедливости ради необходимо заметить, что провинциальные эскулапы тоже не теряли времени даром…

Полный набор зубов, капельку, для правдоподобия, неправильных и способных без ущерба перекусить гвоздь, заменил все и всяческие протезы, существенно исправив дикцию, которая в последнее время, если честно, - прихрамывала. Но больше всего, - он поймал себя на этой мысли, - доставляло удовольствие то, что ему привели в полнейший армейский порядок предстательную железу, и поэтому исчезла необходимость в хитроумных устройствах, без которых чтение многочасовых докладов в прежние времена было, разумеется, совершенно невозможным. Вот так вот всегда, - по неизвестной причине больше всего радует или огорчает сущая, - по сравнению со всем прочим, - ерунда. Даже физиономия, которую как-то там подтянули, выглядела вроде как и помолодевшей на десять лет, а вроде - и такой же, одновременно. В общем, - истинный шедевр художников из "девятки", а, может быть, и не из "девятки", кто ж его знает, кого использовал "в темную" Дмитрий Филиппович, единственный из сподвижников, с самого начала знавший и общую цель, и все подробности медицинской стратагемы, которая секретилась куда больше любых военных тайн. От ВСЕХ - секретилась. В том числе - от "девятки", может быть, - в первую очередь от "девятки". Юра, разумеется, был очень недоволен и высказал немало горького. Как бы их с Дмитрием соперничество, да не достигло размеров, которые уже прямо вредили бы делу, не перешло бы в войну на взаимное уничтожение… Надо его будет при случае… поддержать, ободрить, что ли?

Это было его первое появление на публике после долгого перерыва, более того, - появление перед аудиторией, прямо-таки перенасыщенной, - как бывает перенасыщенный раствор, - всяческими слухами о причинах его долгого отсутствия. Слухами как вполне благонамеренными, так и вполне, как это обычно бывает, чудовищными, но НИКТО из присутствующих не имел точных данных об истинном положении вещей. А ведь тут есть люди информированные оч-чень серьезно и обладающие солидными возможностями к добыванию истины.

Он сознательно не светился на людях до этого выступления, и не прогадал, и в полной мере добился того эффекта, на который рассчитывал: когда он энергичной, раскованной походкой приблизился к трибуне и взлетел на нее легким мотыльком, по естественным причинам не имеющим понятия об артрите, радикулите, артериальной гипертонии, хронической сердечной недостаточности, - и аденоме простаты! - зал загудел гигантским пчелиным ульем. А когда он обвел ряды сидящих живым, полным сдержанного юмора взглядом, вышеуказанные ряды, привыкшие к его подагрической, заизвесткованной малоподвижности, издали что-то вроде неимоверно низкого, утробного "О-о-о-х!".