- Сыроват, согласен, и тема темноватая, вроде как наобум выбрана, но что-то в ней есть. Мы-то, в конце концов, на что?

- Говно-о…

- Знаешь, скривить скучную рожу и все через губу обсирать, это, знаешь, проще всего. Отвечаешь?

- На что?

- По пять пэриков, и ты.

- Ты пять, я десять, - и ты.

- Ты двенадцать. И я.

- Идет. Так как делать будем, - по-моему или по-твоему? Ты гляди, бутильный "хвост" - он того… липотропность может усилить, и здорово.

- Черт с тобой, делай бутильный.

- Надолго зависнешь.

- Может, вообще ничего не будет?

- Не может, сам знаешь. Впрочем, если есть желание, - удваивай…

- Иди ты. Давай, сочиняй.

Его настоящее имя было Данияль. Данияль Аризиев. Но он предпочитал, чтобы его называли Бейбарс. Такая вот не очень понятная причуда. Может быть, не очень понятная даже ему самому, потому что он не любил копаться в собственных темных побуждениях. Попросту не находил нужным, справедливо полагая, что и тот, легендарный Бейбарс тоже не нуждался в каких-либо оправданиях, даже внутренних, даже перед самим собой, - и тем более не находил нужным их искать. Вот и он ни перед кем не отчитывался в своих действиях, в том числе перед собой. Трудно сказать, понравился бы Данияль Гэндзабуро Сато и понравился бы Гэндзабуро - Даниялю, или они с первого же взгляда возненавидели бы друг друга, каждый - на свою стать, одно можно утверждать с уверенностью: они произвели бы друг на друга впечатление. Ни в коем случае не остались бы равнодушными. Потому что были похожи между собой. Очень. Не в частностях, а всем своим обликом. Тот же средний рост, та же упругая, цепкая походка, те же движения и повадки хищной кошки. Те же железная выносливость и силища, что в пору куда более тяжелому и крупному человеку. От них примерно в равной степени исходило ощущение угрозы и постоянной готовности к насилию. И примерно сходным было полнейшее пренебрежение мнениями, интересами, чувствами, судьбами и самими жизнями окружающих. Так могли бы быть похожи братья, рожденные разными матерями от одного отца, и пошедшие именно в него. Но Гэндзабуро все-таки была еще присуща какая-то корпоративная порядочность и верность тем, кому он стал своим.

Что касается Данияля Аризиева, то, может быть, он что-то такое и слыхал про реинкарнации, но уж, во всяком случае, не задумывался над этой смутной материей, когда присвоил себе это страшное имя: он попросту ощутил себя Бейбарсом, - и больше не задумывался над причинами, по которым он поступает так или иначе. Вообще. Стоит ли удивляться, что люди, предпочитавшие держаться именно его в этом ненадежном мире, тоже были достаточно своеобразны и естественным образом составляли еще более своеобразное сообщество. Как правило, члены его не жили сколько-нибудь долго, но на их место все время откуда-то появлялись новые, так что общее число их не уменьшалось, и даже, кажется, потихоньку росло.

"Мозаичная" революция, новейшей чумой пронесшись по всякого рода производственным комплексам минувшей технологической эпохи, проявилась особенно сильно в тех местах, где города и поселки вырастали вокруг великих строек социализма. Какое-то время видимость порядка еще сохранялась потихоньку, но, однажды начавшись, процесс протекал с ускорением. Собравшееся во времена оны с бору по сосенке, по большей части, - из-за некоторой перспективы получения жилья, чуть большей, чем в тех местах, где ничего такого не строилось, население рухнуло и рассыпалось с потрясающей скоростью, как от хорошего заряда стэкса. Не все и не везде оно разбежалось, но везде, буквально везде превратилось в нечто бессмысленное, бездельное и, зачастую, очень, очень опасное. Иногда порядок восстанавливался довольно быстро, после того, как выморочное имущество прибирал к рукам какой-нибудь сильный клан из областного центра, где были: университеты, институты, НИИ и КБ, театры и музеи, старинные разбойничьи пригороды и бандитские слободки, старые липы на центральных улицах и кладбища, на которых покоилось по пятнадцать - двадцать поколений горожан по крайней мере. Бывало, что население не убегало далеко, расселившись окрест, что давало "эффект бублика" в его чистом, никогда не виданном в истории виде. Случалось, что какое-нибудь из таких предприятий модернизировалось своевременно сверху и обретало новую жизнь, но гораздо чаще подобное происходило все-таки в старых промышленных центрах. И, пожалуй, нигде больше революция не проявила себя с такой разрушительностью, как на гигантском комплексе ВАЗ-а в Тольятти.

Потом - воистину можно объяснить все, что угодно, и почти все, за редким исключением, версии будут правильными, а как глянешь, так и не возьмешь в толк: почему ГАЗ - устоял, превратившись в выполняющий заказы автомат функционального класса, этак, вэ-плюс, управляемый стабилизированным по особой процедуре и троекратно повторенным "УС-25", поставляющим изделия класса "А", - дружественным народам и армиям дружественных народов, а изделия класса "Б" - всякого рода лентяям, тупицам, юродивым, нерадивым, безруким, безмозглым и родимой Советской Армии, а с ВАЗ-ом - такое? Почему "ЗиЛ" - исчез, как пузырь на воде, без следа, сожаления и даже какого-нибудь особенного запаха, а ижевский завод - стал одной из мощнейших баз Ювелиров, а главное, - массы всякого рода ювелирствующих? Прозевав старт, ВАЗ некоторое время существовал так, как будто ничего не происходит, но уже при десяти-одиннадцати баллах понятие сейсмостойкости становится довольно-таки условным, и в один прекрасный день были просто-напросто отрезаны поставки сырья и комплектующих. Это - не страшно, это бывало и в других местах, но тут сильные семьи как-то подрастерялись, а сообразив, - страшно и как-то бестолково подрались, пустив друг другу обильную кровь, потом - договорились полюбовно, но было уже поздно, потому что тут уже был Данияль.

На ближних подступах к серым, запущенным развалинам завода не было ни травинки, и здешнюю почву нельзя было назвать ни песком, ни глиной, ни тем более землей: совершенно безжизненная субстанция больше всего напоминала смесь толченого шлака - с цементом, но выглядела заметно погаже. На исполинском, до горизонта пустыре медленно, тяжеловесно разъезжались попарно десятка два неимоверно массивных колесниц, тускло отблескивающих серым камнем. Громадные барабаны наверху непонятных сооружений медленно вращались, разматывая толстую ленту шириной метров в двадцать пять. Неимоверной ширины и тяжести колеса неторопливо и уверенно подминали почву, пока расстояние не достигало метров пятисот-шестисот, а лента, - расположенная чуть наклонно и висевшая на высоте трехэтажного дома, - не натягивалась, образуя идеально ровную плоскость. Поворачивая, он успел заметить, как каменные цилиндры колес - стопорятся, а из механизма выдвигаются, упираясь в грунт, углубляясь в него, тяжелые наклонные опоры. Кто-то прямо на его глазах взял, - да и укрыл наклонной кровлей десятка два гектаров здешнего пустыря.

- Взлетные полосы, - деликатно указала полусогнутым от смущения пальчиком провожавшая его сквозь посты и кордоны Наташа, на которую его манеры произвели глубочайшее впечатление, - тока чтой-то больно много… Поворачивай, почти што пришли что ль.

- Нет, ты подзырь устойчиво, - это ж не глюк, - задумчиво сказал он подруге, явившейся в заряженный цех в сопровождении какого-то светловолосого и белозубого дедули лет тридцати семи - тридцати восьми, потом склонил голову, посмотрел под другим углом и подтвердил, - нет, никакой не глюк, отвечаю.

- И… и что, Дань?

- А то, - рявкнул он, выкатывая глаза, - что не себешный, не глюк, а отуль колышется, так каким сквозом облик-то придуло? А?! Не знаешь?!

На Майкла он не глядел, как будто того уже не существовало. Вообще по ряду особенностей поведения был отчетливо виден богатый опыт обращения с глюками и обликами, к ним приравненными.