Ярость закипала в сердце Ольги. Вертер! Может, он скажет фюреру, чтобы тот постригся в монахи? Может, он пошлет букетик подснежников на могилу тысячи расстрелянных в Сокольническом лесопарке? Может, в его чувствах есть зерно сердечного влеченья? Какое он имеет право?

— Право! — вслух сказала Ольга, и голос ее явственным отзвучием раздался в пустом пролете. Нервная, страдальческая усмешка исказила ее губы.

Усмехаясь, Ольга вышла на улицу. Холодный ветер обжег ей лицо.

Ольга пошла. Подполье должно быть! Не может быть, чтобы не было подполья. Как найти подполье?

Потянулись бесконечные дни, заполненные одной этой мыслью. С этой мыслью Ольга ложилась спать. С этой мыслью Ольга ночь напролет лежала без сна. С. этой мыслью Ольга начинала каждый новый день: «Где искать подполье?»

Это было похоже на бред. И как в бреду, мрак внезапно пронизывала отчетливая мысль: «Мария, почему ты мне не призналась? Ты не верила мне, Мария!»

И тогда возникала цепь убийственных умозаключений:

«Где ты была в первый день? Почему ты не приготовилась к участию в борьбе! Почему ты не восстала с теми, кого потом вешали на балконах, с теми, кто полег в Сокольническом яру, кто пал жертвой на тракторном поле? У тебя на руках были больная мать и двое маленьких детей. А разве у погибших не было матерей и детей? А разве у тебя не было Родины? У тебя была Родина, больная мать и двое детей».

Но Ольга гнала прочь эти страшные мысли. Пусть она не в первой, а в последней шеренге, но и она не может не принять участия в борьбе вместе со всем народом. Как ей найти подполье?

Тогда возникало сомнение: что могу я свершить?

Но Ольга с негодованием гнала прочь это сомнение. А что могла свершить Мария? Пусть каждый уничтожит одного захватчика — и на нашей земле не останется ни одного фашиста. Но уничтожить надо не одного, а многих. Ищи же подполье!

Тогда возникали опасения: ты на примете в гестапо и своими поисками наведешь на подполье врагов.

Эта мысль больше всего терзала Ольгу.

В бессонные ночи Ольгу вдруг пронизывала догадка: подполье надо искать на заводах!

Ольга вскакивала и в мыслях мгновенно составляла план: заводы вывезли на восток, но не все рабочие эвакуировались, завтра она пойдет за город, в заводские районы… Но сразу же наступало отрезвление: именно на руинах заводов начались массовые аресты и расстрелы, именно из заводских районов больше всего угнали невольников на работу в Германию. Подполье там строго законспирировано, и попытки установить связь там примут за происки изменника и провокатора.

Ольга снова ложилась — и темные кошмары наваливались на нее. Ей снилось, что ее убивают свои, приняв за гитлеровскую шпионку.

Ольга снова просыпалась, обливаясь холодным потом. Но в освеженной холодом голове рождалась уже новая яркая догадка: подполье надо искать именно там, где оно больше всего законспирировано самой невероятностью. Например, среди людей, которые всегда стояли как будто в стороне от активной советской жизни!

Ольга сидела в постели, и мысли вихрем проносились в ее уме. В выстуженной комнате холод пронизывал все ее измученное тело, но она его не чувствовала. Она чувствовала только, как мучит ее вопрос: где найти таких людей, кого из них она знает?.. Тишина царила в пещере Ольги, — глухая ночь словно придавила к земле весь дом, весь мир. Сквозь сон всхлипывали дети. В углу тяжело дышал Пахол. Где-то за стеной скреблась мышь.

Нет, это не мышь скреблась. Мыши давно покинули дом. Ольга сама видела, как сотни мышей и крыс среди бела дня неслись по подмерзшему снегу к дому на углу Пушкинской, где разместилось офицерское казино с проститутками. Там было что есть, и мыши с крысами переселились туда… Это Ида ворочалась в своем тайнике.

Ольга срывалась с постели и потихоньку пробиралась на кухню. Она приникала ухом к двери чуланчика среди ванночек, корыт и лоханок.

— Ида! Ты уже спишь?

Ида никогда сразу не откликалась. Она точно проверяла, действительно ли это голос Ольги. Потом долетал ее шепот:

— Я не сплю, Ольга. Ты хочешь меня выпустить?

— Нет, Ида, нет! Сейчас нельзя! Я только хочу спросить у тебя. — Ольга прижималась плотнее и шептала тихо-тихо, чтобы самой не услышать своего шепота: ночью звуки такие гулкие. — Ида! Мы не имеем больше права! Ты понимаешь, Ида? Мы должны найти подполье. Ты согласна на это, Ида?

Ида долго не отвечала.

— Ты слышишь, Ида?

— Я слышу. Я понимаю, Ольга. Надо найти подполье.

— Где искать его? Как с ним связаться?

Ида молчала.

— Ты слышишь, Ида?

— Я слышу. Но я не представляю себе, что творится в городе. Вот уже третий месяц я здесь.

— Но подполье должно быть, правда? — шептала Ольга. — Не может быть, чтобы не было подполья.

— Конечно, оно должно быть.

— Где же оно, где?

— Не знаю, — не сразу отвечала Ида. — Я никогда об этом не думала. Подполье, наверно, там, где пролетариат.

— Нет, нет, Ида, — шептала Ольга, — теперь другие времена. Было бы неосмотрительно организовывать подполье там, где враг сразу же начнет искать его! Ида, ты завязывала столько знакомств на разных вечерах, — может, надо искать среди твоих знакомых?

Ида долго молчала. Потом она говорила:

— Это как-то невероятно, но я подумаю, Ольга. Приходи завтра в это же время…

Теперь днем Ольга стала выходить из дому. Она смотрела на дома, на улицы, на весь город, точно после долгой болезни или путешествия в другие страны. Город не был чужим, но он был непривычным и необычайным. Улицы завалены обломками разрушенных домов, на тротуарах несколотый лед, почернелые сугробы снега. Окна домов зияют черными ранами — они без стекол, даже без рам. Вот огромный многоэтажный дом стоит пустой, но одна рана — окно на пятом этаже — закрыта листом кровельного железа, в листе торчит водосточная труба, из трубы вьется дым. Это пещера, и в ней еще теплится жизнь. На первых этажах нет магазинов, вместо огромных витрин зияют широкие провалы, куда, как в туннель, въезжают автомашины: магазины превращены в гаражи. Город пустынен и мертв… Только вчера снова взлетела на воздух электростанция, которую гитлеровцы попробовали восстановить. В депо сгорели паровозы, отремонтированные немецкими бригадами. На товарной станции сошел с рельс воинский маршрут…

Подполье было! Народ боролся! Ольга ходила по улицам и всматривалась в лицо каждого встречного. Как узнать подпольщика? Прохожие не смотрели друг на друга. Они торопились пройти мимо. Ольга приглядывалась к немцам. А может, это подпольщик, переодетый гитлеровцем, идет выполнять поручение организации?

Подполье, конечно, было, оно действовало. Вчера Ольге рассказывала соседка, что прямо на улице к немецкому офицеру подошел какой-то мальчик лет тринадцати и выстрелил ему в лицо. За мальчиком бросились вдогонку патрульные, но в эту минуту с крыши разрушенного дома под ноги патрульным упала бомба и взорвалась. Патрульные погибли, мальчик убежал. Он действовал не один, действовала целая группа. Боролись даже дети.

Ольга стала приглядываться к мальчикам. Мальчики чаще всего встречались на улицах. Подросток стал теперь опорой и главою семьи. Мужчин не было, юношей угнали в рабство в Германию, а мальчики десяти — двенадцати лет меняли вещи на рынках или отправлялись в деревню за продуктами. Вот один продает на углу папиросы. Почему он всегда стоит на этом месте? Может, ему поручили следить за немцами, которые выходят из этого дома? Там помещается какой-то штаб… Ольга подошла к мальчику.

— Сигареты, папиросы, спички!..

Нет, он смотрит слишком угрюмо. Если он и знает что-нибудь, то не скажет. Ольга покружила около него и направилась дальше. Через три квартала ее внимание привлек другой мальчик. Он постукивал щетками об ящик, предлагая почистить сапоги. Сапог никто не чистил, но мальчик весело поглядывал кругом и сыпал вслед прохожим острыми словечками. Худой, голодный, изможденный, в отрепьях, а какой бойкий! А не притворяется ли он веселым, чтобы его не заподозрили?