Я выпил подряд три стакана воды и сел на свое место в президиуме. Голова моя шла кругом. Делать доклад — это было труднее самой труднейшей роли, которую мне до сего времени приходилось исполнять. Это было что-то наподобие исполнения экспромтом новой огромной роли, на которой держался целый спектакль, но без репетиций, без режиссерских указаний, даже без суфлера.

Но аплодисменты в зале не утихали. Аудитория аплодировала, топала ногами, и дружные выкрики неслись из разных уголков. Председатель собрания тщетно пытался угомонить крикунов, стуча карандашом по глиняному кувшину. Наконец, беспомощно разведя руками, он обернулся ко мне.

— Сакья-Муни! — ревела аудитория. — Сакья-Муни!

— Чего они хотят, не пойму? — зашептал он, обращаясь ко мне. — Хлопцы как хлопцы, а тут такой базар подняли! Что это они кричат — по-татарски или по-китайски, никак не разберу? Что это за сакля? И какого такого Муни?

Аудитория требовала, чтобы я продекламировал стихи Мережковского «Сакья-Муни». С этим стихотворением я выступал в концертах. Где-то, наверно, они меня слышали: или в нашем городе, или еще на фронте. Я поклонился, вышел вперед и объявил: «Сакья-Муни». Шум сразу утих, аудитория замерла в ожидании.

Я прочел «Сакья-Муни» и сел. Однако мне пришлось не сколько раз вставать и кланяться на «браво» и на «бис». На бис я продекламировал «Каменщики» Ивана Франко и «Двуглавый орел» Рылеева. После этого начались дебаты.

Потом один за другим к столу президиума выходили парни и девушки. Выходили они, немного стесняясь, оттаптывая по дороге ноги соседям, и, прежде чем начать выступление, долго одергивали полы гимнастерок и ватных курток. Но уже с третьего слова их смущенные лица загорались, голоса становились увереннее, и они начинали размахивать кулаками. Они доказывали, они протестовали, они требовали. Они доказывали, что без театра невозможна ни их собственная жизнь, ни углубление революции. Они протестовали против того, чтобы театр в эпоху пролетарской революции ограничивал себя только использованием буржуазного наследия. Они требовали, чтобы пролетарский театр был создан в чистом виде и безотлагательно. И они предлагали отдать на это все свои силы, а если надо, то и жизнь. И собрание в ответ на их требования гулко шумело, дружно аплодировало и отчаянно ревело «правильно!» и «даешь!».

Я глядел в зал. Большинство ребят, от шестнадцати лет до двадцати, были в военной одежде. Гимнастерки, иногда френчи, широкие бриджи и галифе, гусарки, доломаны — все это преимущественно из цветастого, в красные и зеленые разводы, штофа для обивки мебели. Не редкостью был также и плюш с диванов из вагонов первого и второго классов. Одежда девушек была такого же типа: жакеты из солдатских шинелей, юбки из красных мадьярских галифе, на косах — кубанки и папахи. Революция победила везде, но еще не успела создать своей мануфактуры, и приходилось широко использовать буржуазное наследство.

У многих парней и девушек на поясах висели кобуры с наганами и парабеллумами. Уже были побеждены, разбиты и изгнаны и немцы, и австрийцы, и поляки, и французы, и румыны, и греки. Были развеяны и уничтожены и деникинцы, и врангелевцы, и петлюровцы, и махновцы. Уже был ликвидирован и тютюнниковский рейд. Молодая республика демобилизовала свои армии и приступала к мирному восстановительному труду. Но по лесам и оврагам Подолии еще прятались остатки недобитых банд, а уцелевшие батьки-атаманы еще кое-где устраивали погромы и налетали на села и сахарные заводы. Только позавчера в Барских лесах была ликвидирована значительная банда атамана Гальчевского-Орлика. Ее ликвидировал отряд ЧК при помощи городского Чона, а в Чоне состояли все присутствующие здесь, на этом собрании, комсомольцы. Открывая собрание, председатель объявил, что двое из членов ячейки после операции не вернулись в ряды. Все поднялись и, обнажив головы, пропели «Вы жертвою пали». В докладе о трехлетии существования комсомола секретарь ячейки доложил, что на протяжении этих лет организация воспитала и дала стране сорок три комсомольца, семнадцать из них за эти годы погибли в рядах Красной Армии на фронте. Снова все поднялись и пропели «Похоронный марш». В эти годы сахарный завод работал от случая к случаю — когда рабочие возвращались с фронта на побывку домой. Теперь завод снова стал на нормальную работу. Однако из леса все еще налетали бандиты и снимали приводные ремни с маховиков. Ремни им нужны были на подметки. Позавчера при ликвидации банды Орлика три пасса, разрезанных на куски, отобрали назад. Сейчас их сшивают шорники. Завтра на субботнике все последствия налета будут ликвидированы. Комсомольцы, а с ними и вся беспартийная молодежь как один выйдут на субботник. Послезавтра завод снова приступит к нормальной работе.

Председатель собрания тем временем уже зачитывал резолюцию.

«Постановили:

1. В связи с окончанием гражданской войны и в связи с победой над гидрою контрреволюции на всех фронтах, а также в связи с началом мирного строительства во всех областях человеческой жизни, в условиях новой экономической политики (нэп), считать крайне необходимым немедленное создание пролетарского интернационального коммунистического театра.

2. Всех комсомольцев и комсомолок, членов ячейки, объявить мобилизованными на создание пролетарского интернационального коммунистического театра.

3. Обязать всех членов ячейки, членов КСМУ, посещать все новые спектакли, а после спектаклей проводить художественное обсуждение и политические дискуссии. Привлечь к этому всю несоюзную молодежь завода.

4. Добиваться через уездный комитет союза обеспечения бесплатными билетами всех мобилизованных членов ячейки — для посещения всех театров в уезде, а также на все гастроли в театре при заводе.

5. Организовать из членов КСМУ и внесоюзной молодежи при клубе сахарного завода драматический кружок пролетарского интернационального коммунистического театра.

6. Назначить руководителем драматического кружка пролетарского интернационального коммунистического тира сахарного завода «Червоний рафинад» артиста Смолича.

7. Младшего слесаря, члена КСМУ, Василия Синеврюка, известного своей физической силой, благодаря которой он выжимает правой рукою три пуда, а левой два с половиною, а также положившего на обе лопатки чемпиона Швеции Шульца, во время его гастролей в клубе сахарного завода, — откомандировать в Москву в школу пролетарских атлетов.

8. Да здравствует пролетарский интернациональный коммунистический театр!»

Резолюция при голосовании в целом была принята единогласно. После этого на вопрос, есть ли какие-либо добавления, добавлено было одно: в пункте первом и восьмом после слова «театр» добавить и «цирк». Голосованием добавление было утверждено единогласно.

И вот наконец осенью 1922 года, после четырех лет профессиональной актерской жизни, я поступил в настоящий театр. Это был «Новый драматический театр при Наркомпросе УССР».

Я хотел быть актером. Но я хотел быть настоящим актером.

Что такое «настоящий актер»? Любимец публики, известный премьер в плохоньком театре? Нет! Тоскливо сжималось сердце, когда я представлял себе такую перспективу… Незаметный, последний, маленький актерик «на выходах» в большом, хорошем театре? Да! Сердце трепетно колотилось от сладких предчувствий… Долой театральный бандитизм! Я любил театр, я его уважал, и я хотел уважать в нем самого себя. Теперь это для меня было ясно.

Я вступил в театр во время его пребывания в Виннице, точнее — во время его переезда в Винницу из Каменца. Потому что меня принимали прямо в вагоне, пока поезд стоял на нашей станции пятнадцать минут.

Я был счастлив. Теперь предо мною открывался широкий, прекрасный путь в жизнь. Я буду в окружении культурных, квалифицированных и талантливых людей, поборников высоких интеллектуальных и эстетических принципов, врагов всякой халтуры, готовых погибнуть, но не отступить от своих убеждений! Я приобщусь в их среде к настоящему искусству, узнаю настоящий театр, овладею настоящей актерской профессией! Я буду учиться, получу широкое и глубокое театральное образование, овладею основами, а может, и вершинами актерского мастерства. Я буду настоящим актером!