— Но, Рут, Лондон…

— Что Лондон? Кто едет в Лондон?

Мы с Рут в ужасе переглядываемся, услышав знакомый голос за своими спинами.

Это Анна. Интересно, когда она пришла? Что успела услышать? Теперь точно не скажешь. Черт побери ее и эти прорезиненные туфли, которые она вечно покупает в магазине для медсестер.

— Анна! — поворачивается к ней Рут. — Христа ради, ты хочешь меня до сердечного приступа довести? Нельзя же так к людям подкрадываться, жуть какая!

— Ни к кому я не подкрадывалась. Просто зашла через дверь — это теперь преступление?

— Здравствуй, Анна, — радостно приветствую ее я. Хоть меня и не радует ее появление, я все же не хочу стать свидетельницей очередной перепалки сестер. — Как твои дела?

— Бывало и лучше, — ворчит она, но тему развивать явно не хочет. — Так что за история с Лондоном?

Я предостерегающе смотрю на Рут. Я еще не рассказывала Анне о сумочке Тэтти и ее письме, потому что мне казалось, что ей это будет попросту неинтересно. Едва ли ее можно назвать романтичной особой. После смерти мужа, Колина, она так себе никого и не нашла — сестра Рут закрыла свое сердце для любви. Поэтому не думаю, что она поняла бы мое увлечение историей Тэтти.

— Хочу прогуляться по лондонским рынкам, — беспечно заявляет Рут.

— Зачем? — спрашивает Анна, в ее голосе звучит едва заметное подозрение.

— А почему бы и нет? — отвечает вопросом на вопрос Рут. — Мир не сошелся клином на нашем городке, знаешь ли.

— А что с нашим городком не так? — парирует Анна, занимая оборонительную позицию.

— Точно. Дело ведь не в самом городке, а в ограниченности людей, которые в нем живут. — Рут бьет без промаха.

— Ты на кого это намекаешь? — щурится Анна, как всегда, поддаваясь на провокацию.

— Ни на кого. Она никого конкретного не имела в виду, — вмешиваюсь в их разговор я. Честно говоря, эти две пожилые женщины частенько ведут себя как неразумные дети.

— Нет уж, давай, Рут, договаривай до конца. Ты меня ограниченной считаешь? — Анна принимает бой и отступать не намерена.

Рут пожимает плечами:

— Это ты сказала, не я.

На бледных щеках Анны загорается лихорадочный румянец. Она по-прежнему не понимает, что Рут говорит не всерьез.

— И что? Ты ведь у нас такая независимая, — ехидно говорит она.

— А вы не хотите выпить чаю? — предлагаю я.

— Я, по крайней мере, не такая забитая, как некоторые, — язвительно парирует Рут.

— Думаешь? Только потому, что ты выставляешь себя на посмешище в танцевальном классе раз в неделю, ты считаешь себя крутой? Я угадала?

Меня раздражает то, как она критикует новое увлечение Рут — ведь бабушке так нравятся танцы.

— Я знала! — торжествует Рут. — Знала, что ты стыдишься меня. Какая же ты убогая!

— Тот факт, что я не считаю зумбу подходящим занятием для женщины твоих лет, еще не делает меня убогой, — кричит в ответ Анна.

— Лучше бы сама попробовала — это весело. Может, расслабилась бы хоть немножко, — советует ей Рут.

— Не нужно мне расслабляться, спасибо большое. И уж точно я не собираюсь отплясывать там, как будто мне восемнадцать. Это… непозволительно.

— Непозволительно для вдовы — это ты хочешь сказать? — ледяным голосом спрашивает ее Рут, вдруг становясь серьезной.

— Я этого не говорила. — Анна старательно смотрит в сторону, чтобы не встретиться взглядом с сестрой.

— Это понятно и без слов. Ты хочешь, чтобы я скорбела взаперти до конца дней своих? Может, мне надо сесть у камина и смиренно ждать смерти? — Глаза Рут пылают гневом, когда она произносит эти резкие слова.

— Ты ужасна, честное слово. — Анна уже и сама рада бы остановиться, зная, что переступила черту.

Воздух накаляется от напряжения, возникшего между двумя женщинами, вперившими друг в друга грозные взгляды.

— Анна, как тебе эти санки? — спрашиваю я, показывая старинную игрушку, которую подумываю использовать в своей композиции на витрине, пытаясь тем самым сбить их со взятого ими смертельного курса. — Хочу задействовать их в своей очередной экспозиции. Что скажешь?

Анна небрежно смотрит на изящную вещицу.

— Они симпатичные, Коко, — натянуто улыбается она мне. — Ты очень талантлива.

— Спасибо, — выдавливаю я из себя. — В этом месяце витрина должна быть особенной. Не могу дождаться…

Но Анна меня совсем не слушает. Она как-то странно смотрит на меня, склонив голову на плечо, на ее лице появляется непонятное сочувствующее выражение. Я уже жалею о том, что разняла сестер, потому как теперь тетушка полностью переключила свое внимание на меня, я по лицу вижу, о чем она думает. Чувствую, она хочет спросить меня о Томе. Черт возьми. Не так должна была узнать об этом Рут, ох не так. Хотя Кэт и рассказала мне о его новой пассии еще несколько дней назад, я так и не улучила подходящего момента, чтобы сообщить эту новость бабушке. Она по-прежнему думает, что мы могли бы стать прекрасной парой. Узнав о том, как быстро он оправился после нашего расставания, она наверняка расстроится, а этого я хочу меньше всего.

— Ты, наверное, уже слышала о Томе? О том… что он нашел себе девушку в Новой Зеландии? — спрашивает Анна. Вот так вот… Хорошо, что Кэт ее опередила, не хотела бы я, чтобы мне сообщили об этом настолько бестактно.

Краем глаза я вижу, как Рут раскрыла рот от удивления.

— Что? — изумленно выдыхает она.

— Да-да. Встречается с какой-то девушкой из местных, — громко восклицает Анна, будто бы осуждая его легкое поведение.

— Ты знала, Коко? — спрашивает Рут, потрясенно уставившись на меня.

— Да, Кэт сказала мне пару дней назад… — мямлю я в ответ, боясь встретиться с ней взглядом. Она в бешенстве оттого, что я ей не сказала.

— Так быстро… Думаю, его мать не очень-то рада этому событию, — продолжает Анна.

— Разве? — усмехаюсь я. — Что-то Кэт так не показалось, когда его мать, сметая горы кукурузных хлопьев на пути, бежала к ней через весь супермаркет, чтобы поделиться радостными вестями.

— Ну разумеется, она пытается сделать хорошую мину при плохой игре, но откуда ты знаешь, что она действительно думает по этому поводу? Она ведь совсем не знает ту девушку… и ее семью. Каково ей вообще жить в разлуке с сыном? И самое страшное то, что в ближайшее время она ее и не узнает. Эта девушка может оказаться кем угодно.

— А я уверена, что она — замечательная, — перебиваю я ее. — Том не стал бы встречаться с девушкой, которая его не достойна.

— Хм… — с сомнением протягивает Анна. — Может, и так. Но я не уверена, что среди этих новозеландцев вообще есть приличные люди. Они какие-то… странные.

— Анна, нельзя так! — взрывается Рут.

— Почему нельзя? Мне нельзя высказать свое мнение?

— Но нельзя же такие гадости говорить, — выдыхает бабушка. Любопытно, что Рут тоже склонна к таким обобщениям, скажем, так же она критиковала когда-то Карла из-за его немецкого происхождения, но, думаю, сейчас не время напоминать ей о том, что у них с сестрой на самом деле гораздо больше общего, чем она думает.

Анна оборачивается ко мне, снова по-птичьему склоняя голову набок.

— Как же ты, должно быть, расстроена, Коко, — кудахчет она. Анна высматривает на моем лице признаки глубочайшей печали: она искренне убеждена, что эти новости разбили мне сердце.

— Разумеется, я не расстроена! С чего бы вдруг? — протестую я.

— Коко, — Анна подается вперед и берет меня за руку. — Не нужно скрывать от меня свою боль.

— Я ничего не скрываю.

— Конечно, скрываешь. Кто знает, когда тебе повезет найти себе кого-нибудь? На это могут уйти годы. Целая вечность.

Я недоуменно смотрю на нее, пытаясь понять, жалела ли она когда-нибудь о том, что не сошлась ни с кем после смерти Колина. Она никогда не говорила, что чувствует себя одинокой, что ей нужна хоть какая-нибудь компания. Но она носит траур, словно знак почета, будто гордится тем, что стала вдовой. У нее нет ни семьи, ни детей, но в своем глазу она бревна не замечает — так почему она и мне желает такого же будущего?