Но чаще всего аборигены дворца ничего не делали и с явным любопытством ходили за профессором. Профессор тоже не чуждался их, подолгу рассматривал их курьезные фигуры, заговаривал с ними, а в голове меж тем неотступно вертелась мысль:

— А интересно бы их анатомировать: нет ли у них также каких-нибудь иных аномалий?.. Череп у них в общем удовлетворителен, но лоб мог бы быть выше...

Никаких школ у гоми, как оказалось, не было, не было никаких книг, и они не знали, что значит читать. При всем том взрослые гоми обладали иногда солидными знаниями в различных научных областях.

Однажды профессор был свидетелем того, как взрослый гоми объяснял четырем подросткам законы сопротивления материалов. Объяснение было довольно удовлетворительное, но подростки явно не понимали своего учителя, что, впрочем, не выводило его из себя.

— Вот каким образом набираются они знаний! — сообразил профессор. — Немногого же можно так достигнуть! А где лаборатории, научные, кабинеты? Нет этого здесь.

И все-таки странный народ! Нравы здесь были весьма просты, гоми ссорились редко и вообще были существами в высшей степени невозмутимыми, как это заметил профессор с самого начала. «Рыбьи нравы», как он выражался, желая высказать этим свое презрение к ним. Мужчины и женщины, как оказалось потом, никогда не жили подолгу вместе. Чаще всего случалось, что женщина покидала своего мужа, но по этому поводу не было ни слез, ни горя, ни отчаяния ни с одной стороны. Вообще гоми никогда не плакали, так же как, положим, никогда и не смеялись.

Когда мужчина и женщина сходились для совместной жизни, они говорили ближайшим соседям, что «идут наверх». «Итти наверх» значило переселиться в верхние этажи, где жили исключительно семейные гоми. Это выражение равносильно было слову «жениться».

Так знакомился профессор с этим странным миром.

Меньше всего нравились профессору «палочки», которые составляли, повидимому, твердую пищу гоми, ибо всегда они неизменно издавали запах, присущий разлагающейся животной ткани. Как изготовлялись эти «палочки»? Что за смесь представляют они собой? Ничего этого профессор не знал, но от этого брезгливость к пище рыбо-людей у него не уменьшалась.

Но случилось так, что любознательность его в этом вопросе однажды была удовлетворена, при чем профессор весьма сожалел об атом.

Однажды гоми, необычайно здорового вида, пришел в нишу к профессору и бесцеремонно потащил его куда-то, ухватив за руку, при этом профессор имел неприятное удовольствие убедиться, что перепончатая лапа гоми обладала, вероятно, силой железных клещей.

— Вот, — буркнул гоми, приведя профессора в большую комнату. — Делай то, что делают другие.

Он добавил еще что-то, но профессор скорее догадался, чем понял, что это «что-то» означало:

— Довольно лодырничать,

В комнате стоял тяжелый запах разложения. Профессор быстро ориентировался: комната представляла собой фабрику тех самых «палочек», которые вызывали такое отвращение у него.

Обязанность профессора заключалась в том, что он вместе с другими людьми разрубал на части туши рыб, главным образом акул, и бросал их в машину. Машина подхватывала начинавшие разлагаться куски и перемалывала их. Что с ними дальше было, профессор так и не видел ни одного разу, да и никогда не пытался этого сделать, ибо боялся увидеть собственными глазами, как из вонючего полуразложившегося теста машина выдавливает «палочки»,

— Хорош шоколад, нечего сказать, — не раз думал профессор. — Так вот он откуда, этот противный запах разложения!

Очевидно, приготовление пищи считалось самым неприятным занятием, ибо работали здесь на редкость хилые и забитые томи, работали тупо, равнодушно, не произнося почти ни одного звука. Только мерный шум машин нарушал молчание, но и он был столь монотонен, что действовал не менее угнетающе, чем молчание людей.

Но самым любопытным здесь было то, что в числе гоми было несколько существ, совершенно непохожих на гоми. В зеленом полумраке их трудно было рассмотреть, но профессор видел, что это были стройные люди с красивыми прямыми ногами и с благородным выражением лица. Профессор пытался заговорить с ними, но ни один из этих странных людей не ответил ему, повидимому, не понимая его. При ближайшем рассматривании их лиц профессор поразился их большой худобой. Похоже было на то, что этих людей не сытно кормили.

— Это пленные — рабы, — подумал как-то профессор. — Такие же, как, положим, и я сам. Повидимому, из меня тоже решили сделать вьючное животное. Ах, эти проклятые твари!

Но любопытство ученого взяло верх над его настроениями, и, как ни тяжело было работать на этой фабрике, он начал делать попытки узнать, откуда берутся рыбьи туши. Рабочие неизменно доставали их из небольшого бассейна, наполненного грязно-бурой водой, но как мертвые рыбы попадали туда, профессор не знал, а меж тем часто случалось, что в бассейне не оставалось ни одной туши, и тогда машины приостанавливались и люди расходились. Но на другой день (по крайней мере, часов через двадцать, как заметил профессор) бассейн неизменно заключал в себе рыб.

Однажды профессор пришел сюда на несколько часов раньше обыкновенного. В комнате слышался шум от падающей воды. Вглядевшись пристальнее, профессор увидел круглое отверстие на высоте двух метров над бассейном; из отверстия лилась вода. Вдруг вода забурлила и вслед за тем, блеснув чешуей, из темного отверстия в бассейн шлепнулась большая туша рыбы. Затем опять полилась тоненькая струйка воды и через минуту — новая туша.

Откуда-то давно пойманные рыбы вталкивались сюда, повидимому, струей воды или сжатым воздухом. Но откуда?

Нельзя сказать, чтобы профессору нравилась роль мясника, но то, что он наблюдал, было столь интересно, что ради этого стоило потерпеть.

В свободное время он любил бродить по дворцу, тем более, что в этом ему никто не чинил препятствий. Во время одной из таких прогулок он натолкнулся на любопытную картину. Когда он стоял в одной узенькой нише, послышался вдруг топот босых ног, и вслед затем мимо него прошли гоми. Они шли по четыре человека в ряд. Каждый крайний в ряду нес в руках желтую палочку длиной в полметра, а другие несли какие-то мешки. С одежды этих гоми стекала вода.

— Это шествие рыбо-людей похоже на возвращение дикарей из военного набега, — прошептал профессор. — Но почему они все мокрые? Их тут по крайней мере около тысячи.

Из одного мешка нечаянно выпал круглый шарик и покатился к ногам профессора. Когда прошел последний ряд гоми, профессор поднял шарик. Он был светло-коричневого цвета и издавал приятный ароматичный запах. Профессор не мог впоследствии объяснить, как это произошло, но вдруг он начал этот шарик есть. Шарик оказался на редкость вкусным и питательным и нисколько не напоминал вонючие «палочки», которыми профессор пробавлялся до сих пор.

— Еще одна загадка, — вслух заметил он. — Какие-то шарики... Повидимому, те мешки, которые несли гоми, были наполнены этими шариками. Но сами гоми не умеют приготовлять этих шариков, поэтому, если мое предположение о военном набеге верно, то эти перепончаторукие твари где-то произвели грабеж и принесли с собой странные плоды. Хотя какие это плоды? Нет, шарики, похоже, искусственного происхождения.

Как бы то ни было, любопытство профессора было возбуждено до крайних пределов. Где были гоми? Чем объяснить их шествие рядами? Что за палочки были у каждого в ряду? Не был ли это военный отряд? Какова социальная организация у гоми вообще?

Надо было все это так или иначе вырешить. Теперь профессору показалось, что работа на пищевой фабрике не будет столь тяжела: как же, ведь ему предстоит освещение ряда исключительной важности вопросов, которые не могут не интересовать культурное человечество!

Обозрение того коридора, из которого вышел виденный профессором отряд гоми, ничего ему не дало. Оставалась надежда на Чона, который, казалось, благоволил к профессору, но и он в ответ на настойчивые расспросы и предположения профессора ограничился ответом: