— Профессор, ты? — раздался голос Ли справа.

— Я. Куда это мы попали?

— В трещину. Если один из этих хищников свалится сюда, нам с ним не сладить. Ты не ушибся?

— Кажется, оцарапал щеку и руку. А где Марио?

— Рядом со мной. Он, кажется, сильно разбился. По-моему, он без сознания.

— Ну, я иду к вам. У меня кое-что есть, чтобы привести его в себя.

Пробираясь на голос Ли, профессор обнаружил, что в эту сторону трещина расширялась до двух-трех метров. Ли зажгла карманный фонарик.

Профессор подошел и занялся Марио, меж тем как Ли рассказывала о своих происшествиях. Оказывается, они не видели ни одного медведя, и только на обратном пути, уже совсем близко к стоянке, когда отчетливо был виден сигнальный фонарь профессора, неожиданно наткнулись на стадо белых хищников. Они не трогали их, но звери были, повидимому, чем-то возбуждены и напали на людей. Нападение было столь неожиданно, что Марио едва успел пустить одну или две искры. Одни из хищников схватил револьвер в зубы и, хотя сам погиб, но вырвал оружие из рук Марио. Ли была уверена, что Марио сам выпустил оружие от неожиданности и испуга. У нее же револьвера не было.

— Таким образом, мы теперь безоружны, — сказал профессор, — ибо мой револьвер тоже погиб самым печальным образом. И вдобавок мы на пятнадцатиметровой глубине в этой ледяной дыре. У меня такое впечатление, что охота на белых медведей не совсем приятное удовольствие. Во всяком случае достаточно рискованное. Ага, он, кажется, приходит в себя. Ну, что, каково?

Марио пришел в себя окончательно и начал жаловаться на боль в голове.

— Да, ты здорово разбил себе башку, — объяснил профессор. — Я отделался значительно лучше. Мы все трое живы, но что из этого? Сейчас темная ночь, а все оружие наше состоит из двух фонарей. Конечно, при удаче и фонарем можно набить медведю морду, но я твердо убежден, что этим не внушишь ему должного уважения к людям. В сущности наиболее убедительным средством был бы ралюм...

— Не будь так кровожаден, Дважды Рожденный, — заметила Ли со смехом. — Давай обсудим наше положение.

— Да что-ж обсуждать? Пойду и поищу удобного подъема отсюда. Ясно.

И, не дожидаясь ответа, профессор, постоянно спотыкаясь, побрел к месту своего падения. Через полчаса он вернулся с известием, что, пожалуй, в одном узком месте можно выбраться отсюда, упираясь ногами в стены и держась за редкие выступы.

— Может быть, здоровому человеку и под силу, но Марио с этим не справится, — закончил профессор.

Было решено дождаться рассвета.

Томительная ночь продолжалась пятнадцать часов с лишком, но день не внес изменения в их положение: профессор, с трудом поднявшись к краю трещины, увидел трех медведей, точно стоявших настраже. Один из них, заметив человека, с рычаньем побежал к трещине.

Профессор поспешно спустился вниз к ожидавшей его Ли.

— Эта тварь может догадаться и спуститься вниз, — заметил он.

Но медведь не догадался, и люди успокоились.

Марио чувствовал себя лучше — это было единственное утешение. Все трое сидели и молчали. Со вчерашнего дня никто из них не ел, и поэтому голод давал о себе знать. Днем стало теплее, но все-таки было еще достаточно холодно. Надо было двигаться, чтобы избежать оцепенения. Марио тоже начал шагать. Неожиданно он оступился, став на что-то скользкое. Это оказалась линза с его разбившегося аппарата.

— Вот и спасение! — воскликнула вдруг Ли, увидев линзу в руках Марио.

И Марио и профессор посмотрели на нее с недоумением.

— Конечно, разве вы не видите? Ведь это линза — мощное собирательное стекло. Надо только, чтобы показалось солнце, и тогда у нас будет не менее трех оружий нападения. Эта линза собирает такой пучок солнечных лучей, что в тридцать секунд плавит железо. Медведь, разумеется, подвергнется плавлению значительно раньше, во всяком случае прежде, чем добежит к нам.

— Пожалуй, что это верно, — согласились спутники Ли.

У всех появилась надежда на спасение. Но этот день прошел, и солнце не показывалось. Люди отощали и еле двигались, особенно ослабел Марио, потерявший много крови еще при падении. Вновь прошла ночь. Раза два профессор пытался выбраться из трещины и под покровом темноты добежать до «метеора» и уже потом «метеором» пытаться разогнать зверей, по оба раза его встречало рычание, едва только он высовывал голову из трещины. В третий раз у него нехватило сил подняться.

Утро началось при хорошем предзнаменовании: небо было чистое и, повидимому, появилось солнце.

Ли и профессор поднялись одновременно. Впереди кувыркалась группа медведей — штук пять или шесть. Снежинки ярко блестели, отражая в себе солнечный свет. Двое медведей почти тотчас вскачь направились к высунувшимся головам людей, но на расстоянии десяти шагов, получив мучительные ожоги, с визгом повалились на снег и начали кататься. Остальные звери тоже прибежали, но и их постигла та же участь.

Видя успешное действие зажигательных стекол, Ли и профессор рискнули и побежали на катавшихся по снегу зверей, жаля их солнечными лучами. Шерсть на многих медведях начала дымиться, послышался запах горелого мяса. Это довершило победу людей, и звери бросились на-утек, время от времени бросаясь на лед и с визгом катаясь на нем. Зрелище было в достаточной степени комичным, и профессор и Ли, забыв собственную слабость, мучительный голод и все, что до сих пор перенесли, громко расхохотались.

Ровно через час «метеор» мчал горе-охотников к югу с головокружительной быстротой.

Каждый из нас немного дикарь, в каждом из нас дремлют инстинкты пещерного человека, когда он, еще обросший волосами, с сильно развитыми челюстями, вооружившись пращей и палицей, выходил один на один на пещерного медведя или льва и побеждал их. Прикрытые сотнями тысячелетий и цивилизацией, эти инстинкты прячутся в самых сокровенных глубинах человеческого «я», чтобы вырваться на волю при случайно благоприятных обстоятельствах.

Человек претерпел эволюцию — исключительную эволюцию от звериного рычания до тонкого пения, от берлоги до роскошного дворца, от бега на четвереньках до молниеносных полетов в воздухе, от грубого инстинкта до тончайшего интеллекта.

И все-таки инстинкт жив.

В каждом из нас с малых лет живот беспокойный дух — жажда исключительных подвигов, приключений. Романтика! Без нее немыслимо человечество!

Троглодит, выходивший на единоборство с медведем и исполинским оленем, это — романтика.

Житель свайных построек, выходивший на войну одетым в звериные шкуры в сопровождении своей самки, несшей его копье, — романтика.

Рыцарство и крестовые походы — романтика.

Позднейшая борьба человечества за лучшее будущее — романтика.

В мужчине заложены в числе прочих начала, толкающие его в неопределенные дали, заставляющие его кочевать. Он ищет неизвестные места. Первобытный дикарь, покрытый звериными шкурами, перед тем, как совершить кочевку, пытливо всматривался в синеющую даль, в темную стену лесов, в неясные очертания горных отрогов. Там было неизведанное, там была дичь, дававшая ему одеяние и пищу. Но там же была и опасность. И кто может сказать, что больше влекло его туда с насиженного места: обильная ли дичь или опасность охоты за ней?

Так было в течение веков — в течение еще неподсчитанного количества веков. И на самых низших ступенях цивилизации, и на самых высших.

Женщина — созидательница и хранительница домашнего очага. Она не любила кочевой жизни, ей больше по душе была жизнь оседлая. При оседлом образе жизни легче было сохранить огонь, воспитывать детей было безопаснее. Мужчина расширял человеческий кругозор, повышал свой интеллект, женщина поддерживала жизнь всего человечества, она — первая веха цивилизации, ее психология оседлости обусловила и дала направление человеческой культуре. И такой она оставалась в течение веков — охранительницей человеческой жизни.

Но кто может оспаривать романтику первобытной женщины, когда она держала запасное копье и стрелы мужа, который в этот самый момент боролся со львом или себе подобным?