Женя рассмеялась.

— Вот позавтракаем, и я всё объясню.

Алиса подозрительно посмотрела на неё, но замолчала.

Накрывая на стол, Женя едва не поставила по привычке прибор Эркина. Он хоть чаю попил? Или отломил себе хлеба и так ушёл? С него ведь станется. Женя вздохнула, убирая его чашку обратно в шкафчик.

— Сегодня у нас будет большая прогулка.

— Да-а? — удивлённо обрадовалась Алиса. — А куда?

— Мы поедем на поезде в большой город. Там погуляем, пообедаем в кафе и вечером вернёмся домой.

Подавленная перспективой поездки на поезде в другой город, Алиса притихла и не мешала ей собираться.

С погодой им, кажется, везёт. Небо чистое, тепло. А то в плохую погоду поездка в Гатрингс выглядела бы неестественной. А так… Она даже, пожалуй, наденет не ботики, а туфли. Свои осенние уличные туфли. Всё-таки они идут в официальное учреждение, комендатуру. Женя ещё раз оглядела одетую и причёсанную Алиску. Всё вроде в порядке. Ну вот, сумочку она ещё с вечера собрала. Деньги… да, ей говорили, что в больших городах всё дороже, так что возьмём ещё сотню. Это всё ещё из летнего запаса. Но если всё сбудется, надо будет поджаться и перестать роскошествовать. Переезд стоит дорого.

— Ну вот, — Женя ещё раз проверила плиту и печку, надела плащ и взяла сумочку. — Пошли.

— Ага! — Алиса соскочила со стула, на котором терпеливо ожидала окончания сборов, и, обгоняя Женю, побежала во двор.

До вокзала они дошли без приключений. Джексонвилль ещё только просыпался, и никто им не встретился. Женя решила ехать в среднем классе. Она помнила военные вокзалы, своё бегство в общей толпе беженцев. Но сейчас всё было по-другому. Тишина, спокойствие и порядок. Правда, и время утреннее, глухое. Они спокойно сели в полупустой поезд. Удобное четырёхместное купе, и они одни. Женя посадила Алису к окну, и та сразу занялась бегущим за стеклом пейзажем. Её восторги и вопросы не мешали Жене думать о своём. Об одном и том же…

…- Женя, — Эркин подаётся вперёд, наваливаясь грудью на стол. — Я на всё пойду, мне бы только тебя не подставить. Может, как-то иначе сделаем? Я тоже в другой город съезжу. Как Андрей. А ты с Алисой в Гатрингс.

— А потом?

— А потом запишемся. Уже там, на Русской Территории. Я… я и один прорвусь. Ну, скажу, что к своему племени еду. Отстал от поезда.

— И тебя отправят на Великую Равнину. Я слышала, всех индейцев туда вывезли, — она вздохнула. — Мы же беженцами станем. Поедем не куда хотим, а куда отправят. И как мы потом искать друг друга будем? Ты об этом подумал?

Эркин смотрит на неё широко открытыми глазами и медленно качает головой.

— Нет. Я думал, мы сами поедем.

— Знаешь, я тоже слышала кое-что. Зимой, говорят, так ещё можно было. А сейчас только через комендатуру и какой-то Беженский Комитет. И при Империи такое было. Я тогда с Алиской так намучилась… Страшно вспомнить. Сколько там народу потеряло друг друга. Одних сюда, других туда… — она машет рукой.

— Женя, русские не разлучают семьи. Мне об этом все говорили.

— Семьи, Эркин. Мы и по документам должны быть одной семьёй.

Помедлив, он кивает.

— Я понял. Женя, тебе это… неопасно?

Она улыбается, и его лицо светлеет и делается мягче. Эркин осторожно протягивает к ней над столом руки ладонями вверх. И она, всё ещё улыбаясь, кладёт свои ладони на его.

— Женя, как ты скажешь, так и будет.

Неужели он опять сейчас заговорит о своей клятве? Нет, просто наклоняется, опираясь лбом на её руки. Застиранная выгоревшая рубашка туго натянута на его плечах и спине, чёрные волосы блестят в свете лампы. И она также наклоняется, касаясь губами его макушки. Он трётся лбом, носом, губами о её руки так, что её губы скользят по его волосам, упругим, приятно жёстким…

…Женя поправила Алисе ноги.

— Сядь нормально.

— Ну, мам!

— Без ну. Всё и так отлично видно.

— Мам, это корова такая?

— Да, — согласилась Женя и не слишком уверенно добавила: — Совсем молодая.

— Телёнок?

— Да, тёлочка.

Ну, пока они одни в купе… Хотя она уже говорила с Алисой, но ребёнок есть ребёнок.

— Алиса, послушай меня.

Сегодня «английский» день, а она заговорила по-русски, и Алиса сразу оторвалась от окна и повернулась к ней.

— В Гатрингсе ты должна быть очень хорошей девочкой.

— Да-а?! — возмутилась Алиса. — Опять? Как в церкви, да?!

— Ещё лучше, — жёстко ответила Женя. — Что бы ни увидела, не кричи и не показывай. Что можно, я тебе скажу.

— А говорить как?

— По-английски. Вот если я заговорю по-русски, тогда и тебе можно.

— Ага, — кивнула Алиса и вдруг спросила: — А Эрик там, в Гатринсе? Да?

— В Гатрингсе, — поправила её Женя. — С чего ты взяла?

— А я спала и слышала. Он сказал: встречу на вокзале. Он нас встретит?

Женя вздохнула: вот хитрюга, Ну, ничего от этой девчонки не спрячешь.

— Да. Но ни подходить к нему, ни говорить с ним нельзя! Поняла?

Алиса кивнула.

— Как во дворе, да?

— Да!

— А зачем мы тогда туда едем, раз там как во дворе?

Женя улыбнулась.

— Так надо. Но там будет и весело, и интересно.

— А вкусно будет?

— И вкусно, — засмеялась Женя. — Смотри, лошадки.

Алиса сразу прильнула к окну. «Ничего, — про себя ответила Женя Алисе, — мы уедем туда, где и во дворе, и на улице, и везде будет как дома» А вон уже и Гатрингс показался.

Субботнее утро. Можно поспать подольше, но Рассел проснулся в своё привычное время. Что ж, он сам выбрал комнату с окном на юго-восток, вот и должен просыпаться с первыми лучами. И день, как назло, солнечный.

Рассел подвинулся на кровати, чтобы убрать лицо в тень и вытянулся на спине, закинув руки за голову. Как спальник. Только вот под одеялом. К чёрту! Рассел откинул одеяло и встал, подошёл к окну. Как же ему надоел этот затхлый провинциальный городишко. Эти мерзкие рожи, идиотские рассуждения о повороте. Неужели они всерьёз полагают, что после года свободы цветные покорятся и вернутся к хозяевам? Попробуй загнать спальника в Палас. Хотя бы этого чёртова индейца, к примеру. Нет, к чёрту, всё к чёрту. Надо встряхнуться. Закатиться куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает. Так ведь в этой дыре и не найдёшь такого места. В Гатрингс, что ли, смотаться? А что? Совсем даже неплохо. И можно даже на пару дней. И прихватить понедельник, если всё будет хорошо. И вообще…

Он быстро привёл себя в порядок, оделся. Решил — делай. Так его учил отец, так он всегда поступал. И не ошибался. Он поедет в Гатрингс на два дня. И проведёт их по-своему, без оглядки на идиотские «прилично» и «положено». Завтрак? К чёрту! Это мерзкое бурое с грязно-жёлтой пеной пойло и чёрствые безвкусные комки булочек. Нет уж. Перехватит лучше чего-нибудь по дороге.

— Вы не будете завтракать, Рассел?

— Благодарю вас, миссис Ренн, но я спешу.

Старая карга. Всюду суёт нос, всё ей надо знать.

Разумеется, Рассел понимал, что несправедлив к одинокой старухе, для которой он не только и не столько жилец. И она так стремится ему угодить не только потому, что его плата за комнату с полупансионом — её единственный заработок. Просто у неё в гостиной над комодом две фотографии в чёрных рамках: муж и сын. И крохотная пенсия за потерю кормильца не покрывает расходов на содержание дома. А жилец так же одинок, потеряв всё и всех на этой войне. Рассел всё понимал, но не мог удержаться. Скорей бы всё кончилось. Чем угодно, но кончилось.

Он шёл по утреннему нехотя просыпающемуся городу. До поезда на Гатрингс ещё полчаса. Отлично. Как раз ему позавтракать. И к полудню он будет в Гатрингсе. Тоже дыра, конечно, но по сравнению с Джексонвиллем — центр цивилизации. Даже кино есть.

Эркин пришёл на вокзал заранее.

В Джексонвилле на вокзал собирались как на гулянье, особенно под большие поезда, но в Гатрингсе есть развлечения и получше. Здесь даже кино есть — просветили его местные цветные. И каждый день один сеанс для цветных. Здоровская штука, но дорогая. А на вокзал, похоже, только по делу. И он болтался по вокзалу и площади перед ним, стараясь выглядеть занятым каким-то делом. Вот и поезд из Джексонвилля. Эркин встал на углу, чтобы быть на виду. А-то Женя ещё искать его отправится. Сохраняя равнодушное выражение лица, он ждал.