— Вот и всё, — понимающе кивнула Алиса и звонко крикнула: — Всем до завтра, я домой!

— И тебе до завтра, — рассмеялась невысокая женщина с такими короткими волосами, будто её недавно обрили наголо. Она вела за руки двух таких же обритых наголо малышей, ровесников Алисы.

— Это Тошка и Тонька, — объяснила Эркину Алиса. — А это их мамка, — и уже им: — А это Эрик.

— Ну, будем знакомы, — женщина смотрела на Эркина широко раскрытыми серо-зелёными глазами. — Когда приехали-то?

— Вчера, — вежливо улыбнулся Эркин. — Рад познакомиться. Вы в какой?

— Восьмидесятой. А вы?

— В семьдесят седьмой.

Вместе они дошли до своих дверей, вежливо попрощались, и Тошку с Тонькой повели дальше, а Эркин с Алисой вошли в квартиру.

Женя встретила их возгласом:

— Ужин на столе. Алиса, мыться!

— Я руками ни за что не хваталась, — на всякий случай уточнила Алиса, снимая пальто.

— Перед едой руки всегда моют, ты забыла?

— Ла-адно, — вздохнула Алиса, отправляясь в ванную.

Женя улыбнулась Эркину.

— Долго звал?

— А я и не звал, — хитро улыбнулся Эркин. — Я её поймал.

И Женя так звонко, так весело рассмеялась, что у него совсем отлегло от сердца. Как же они хорошо сделали, что уехали!

На столе вместо скатерти лежала новая клеёнка, блестящая, белая, вся в мелких красных розочках. Женя разложила макароны, поставила тарелку с бутербродами с колбасой, тарелку с печеньем и чашки с чаем.

— Алиса, не хватай руками, у тебя вилка есть.

— Они скользкие, — возразила Алиса, пытаясь засунуть зубец вилки внутрь макаронины.

— Алиса! — повторила чуть строже Женя. — Не балуйся. Эркин, мне много столько, возьми себе половину.

— И мне много, — тут же подхватила Алиса.

— А я уже сыт, — ответил им обеим Эркин, отодвигая пустую тарелку и берясь за чай.

— Тогда ещё бутерброд возьми, — не отступила Женя.

Со своего места Эркин увидел стоящую на подоконнике открытку.

— Женя, а что это за чайник такой странный?

Женя на мгновение оглянулась.

— А? Это не чайник, а самовар.

О самоваре Эркин в лагере слышал, но даже на картинке видел впервые. Интонация Жени заставила его предложить:

— Женя, давай купим такой.

И по её мечтательной улыбке понял, что угадал. Но Женя тут же вздохнула.

— Не сейчас. Это уже роскошь, Эркин.

Эркин кивнул. Роскошь — так роскошь. Но когда-нибудь купят. Он пил не спеша, наслаждаясь каждым глотком. У Жени совсем особенный чай получается. А вон на шкафчике знакомая жестяная банка, это он у Роулинга покупал. Тоже хороший был чай. Когда тот кончился, Женя так и оставила жестянку для чая и, значит, взяла с собой. Тоже… память. О перегоне, Андрее и… он вовремя остановил себя.

Алиса наконец справилась с макаронами и пила чай.

— Мам, а мозаику когда будем смотреть?

— Когда чай выпьешь. Эркин, бери ещё печенья.

Эркин молча покачал головой. Странно, ведь ничего он сегодня не делал, а устал. Или нет? Но отчего-то ему не хочется ни шевелиться, ни говорить. Даже думать о том, что ещё купить и сделать, не хочется. А хочется вот так сидеть и смотреть. На Женю, Алису, на отражающуюся в чёрном стекле лампочку… Тихо, тепло. И очень спокойно. И они наконец одни. Он вздохнул и потёр лицо ладонями.

— Устал? — тихо спросила Женя.

— Нет, — он улыбнулся ей. — Нет, всё в порядке, Женя.

Алиса допила чай и отодвинула чашку.

— Мам, ну, теперь мозаику можно?

— Сейчас я уберу, вытру стол и посмотрим.

Женя встала, собирая посуду. Быстро вымыла, вытерла и убрала в шкафчик. Вытерла стол.

— Ну, что же ты, Алиса? Неси мозаику.

— Ага!

Алиса сползла со стула и побежала в свою комнату. Женя улыбнулась Эркину, и он сразу ответил ей улыбкой.

— Эрик, — Алиса поставила на стол коробку, — а ты умеешь играть в мозаику?

— Нет, — Эркин с интересом рассматривал яркие, но какие-то странные картинки, пластмассовую доску, всю в дырочках и разноцветные тоже пластмассовые… как гвоздики, но с тупыми стерженьками и гранёными шестиугольными шляпками. И… и, ага, их надо вставлять в эти дырочки, и тогда получится картинка.

Алиса залезла коленями на стул и навалилась грудью и животом на стол. К изумлению Жени, Эркин с не меньшим интересом и азартом старался выложить цветок. «Ну да, — поняла она вдруг, — для него это тоже… в первый раз». У него же никогда не было игрушек. Господи, он не притворяется, он вообще не умеет притворяться, он в самом деле сейчас как ровесник Алисе, господи, ну, мальчишка совсем.

Женя дала им ещё немного поиграть и, когда Алиса стала путать цвета и не попадать в нужную ячейку, сказала:

— Алиса, спать пора.

— Ага-а, — согласилась Алиса и отправилась исполнять вечерний ритуал.

Эркин собирал разбросанные по столу разноцветные «гвоздики» и улыбался. А встретившись с Женей глазами, смущённо сказал:

— Знаешь, я… я никогда не думал, что это так… интересно. Я даже не знал об этом.

Разложил всё по местам и закрыл коробку. В кухню заглянула Алиса.

— Эрик, ты не будешь без меня играть?

— Нет, — улыбнулся Эркин и протянул ей коробку. — Не буду.

— Да, — кивнула Женя и встала. — Правильно, ты все игрушки убрала? Тогда давай ложиться.

Они вышли. Эркин встал, оглядел кухню и пошёл в ванную. Обмыться на ночь. И… и он попросту тянул время, боясь остаться с Женей один на один. Вдруг… вдруг она не захочет, чтобы он был рядом, вспомнит тех сволочей и испугается, закричит, нет, даже не в этом дело, просто вспомнит. И тогда… что тогда с ними со всеми будет, если Женя, вспомнив, не захочет больше жить. После «трамвая» жить не хотят. И виной этому он. Всё, что случилось с Женей, из-за него. Это он дважды упустил ту гниду, и тот донёс на Женю. Если б тогда, в том парке, придавил бы гнусняка, ничего бы с Женей в Хэллоуин не случилось. Только чего теперь об этом? Сделанного не воротишь. И несделанного тоже.

Он вымылся под душем, вытерся. Снова надел рабские штаны и рубашку. Больше тянуть уже нечего. Эркин прерывисто вздохнул и вышел из ванной. Всюду свет погашен. Только в комнате, которую Женя назначила их спальней, горит свет, а дверь в прихожую открыта. В комнату Алисы тоже, но там темно. И Женя в халатике, из-под которого видна ночная рубашка, идёт ему навстречу.

— Я уже постелила. Ты ложись, я сейчас.

Он посторонился, пропуская её в ванную. Передышка, он получил передышку. Он ляжет первым, и тогда… ну, конечно, он ляжет и притворится спящим, и Женя не испугается. А он… он не шевельнётся. Нужно только сразу лечь поудобнее, чтобы потом не ворочаться.

Эркин вошёл в спальню, быстро привычным движением скинул рубашку и штаны. На полу широкая перина, две подушки, такое же широкое одеяло. Углы откинуты, приглашая ложиться. Он лёг, накрылся своей половинкой одеяла, вытянулся на спине, привычно закинув руки за голову, и закрыл глаза. Лежал и слушал. Вот Женя вышла, заглянула к Алисе, входит в комнату, щелчок выключателя, шелест ткани — Женя сняла халатик и… и только тут он сообразил, что лежит голым, что… что же он, дурак такой, наделал? Совсем забыл, что трусы снял, когда мылся, и бросил в ведро для грязного белья, но… но и шевелиться поздно, Женя уже ложится.

— Спокойной ночи, милый.

Он промолчал, будто спит. И, когда ощутил, что Женя спит, перевёл дыхание. Обошлось! Женя не вспомнила. Ну, и хорошо. А теперь — спать. Завтра ему на работу. Это что? Как… стрёкот какой-то. И тут же сообразил, что это маленький будильник Жени. Она поставила его на пол у изголовья. Ну, всё, можно спать. Осторожно, чтобы не задеть Женю, он распустил мышцы…

Женя слышала его ровное сонное дыхание. Как же он устал. Лёг и сразу уснул. То от одного её взгляда просыпался, а сегодня даже на голос не откликнулся. Женя улыбнулась, сворачиваясь клубком и подсовывая угол одеяла под щёку. Пусть спит. Ей хотелось повернуться к нему, поцеловать. Но нет, пусть спокойно спит. Завтра рано вставать. Ему надо выспаться. И как бы Алиса не испугалась: она же никогда одна не спала. Ну, ничего, двери все открыты, если что, услышит и подойдёт к ней. Женя успокоено вздохнула. Ничего. Теперь-то уж всё будет хорошо.