…Он разводит сильный огонь в камине гостиной, подвигает кресла, большие, со скамеечками для ног, высокими спинками и подлокотниками. Энни рассказывала, что пока была жива хозяйка, по вечерам все собирались в гостиной. Хозяин и хозяйка сидели в креслах, хозяин читал, хозяйка вязала, и молодые господа здесь же, кто с книгой, кто с рукоделием, а как умерла хозяйка, а молодые господа ещё раньше разъехались, так впустую огонь по вечерам в камине и горит. Но теперь… теперь Фредди здесь сидит с хозяином, оба то молчат, то о чём-то разговаривают. Он готовит камин, бар и уходит к себе. Конечно, Фредди догадывается, что он умеет читать, но всё равно показываться за чтением лучше не надо.
— Уже всё готово?
Фредди, как всегда, вошёл незаметно. Только что его не было, и вот он уже здесь.
— Да, сэр, пожалуйста, сэр.
Фредди подходит к бару, переставляет бутылки, что-то отыскивая, звякает стаканами. Он тоже умеет смешивать коктейли, но Фредди делает всегда сам. И к приходу хозяина у Фредди уже готовы два стакана.
— Спасибо, Ларри, можешь идти отдыхать, — отпускает его хозяин.
Он благодарит и уходит к себе. Но не ложится. Ночь ещё не началась и его работа не закончена. Хозяин посидит с Фредди и пойдёт спать. Он поможет хозяину принять ванну, вымоет всё и вымоется сам. Фредди успевает вымыться под душем, пока хозяин доделывает дневные дела в кабинете. А пока… остальные комнаты он убрал, бельё с чердака перенёс в гладильню, а гладить завтра, пока он его сбрызнул и свернул, чтобы не пересохло. В мастерской он тоже всё сделал. Можно и почитать…
…Ларри вздохнул, словно просыпаясь. Нет, ничего того уже нет, и никогда не будет. Когда-то он мечтал о мести. Нет, он понимал, что ему не отомстить, но… но ведь есть, да тот же бог, о котором столько написано, пусть Бог, пусть кто другой, но чтобы их покарало, тех, и кого видел, и кого не видел…
…- Ларри!
Он бросил пылесос и побежал в кабинет. Хозяин никогда вот так, криком, не звал его. Что случилось?! Хозяин за столом, перед ним газета… свежая, он сам только-только взял её вместе с остальной почтой из ящика и принёс в кабинет.
— Что, сэр?
— Ларри, — голос хозяина падает до шёпота, — посмотри, Ларри.
Он послушно берёт газету, смотрит фотографии. Хохочущие белые полукругом, а перед ними на земле… люди? Нет. Трупы. И он не узнаёт, а догадывается. И слова, что помимо воли прыгают со страницы прямо в мозг, уже не нужны. «… справедливый гнев…», «…логово грязных ублюдков…», «…очищение расы…», «…пр оклятые самим Богом…». Он опускает газету, роняет её. И голос хозяина:
— Я знал, знал, что так и будет, Ларри. И на что-то надеялся.
Он слышит голос хозяина, но не видит его, не смеет поднять глаза.
— Соломон был прав, Ларри, надо было бежать. Всё бросить и бежать. Но куда? Куда нам бежать, Ларри? Только на тот свет, в могилу?! Нас и так толкали туда. Ларри, что я мог сделать?! Их нет, Ларри, никого нет. Я последний. Я! Самый старый. Мне место там, а не им. А я здесь…
Голос хозяина прерывается каким-то клёкотом. Он догадывается, что хозяин плачет, и стоит, втянув голову в плечи…
…Ларри провёл ладонью по лицу. Нет, вроде удержался, не заплакал. А тогда он плакал. И Энни на кухне. А хозяин закрылся в кабинете, ничего не ел, сидел, раскачиваясь у огня и что-то невнятно бормоча, страшный, небритый, в разорванной у горла рубашке. Такое Ларри уже видел. Когда хозяин узнал, что убили сэра Дэвида, леди Рут и их детей. Нет, не надо об этом. Даже дышать стало трудно. Надо чем-то заняться, раз кроссворд в голову не лезет.
Он встал, убрал оставленные ему Фредди деньги. Что ж, действительно, когда разрешат выходить в город, купит себе рубашку, даже две. А то эти парни — Арчи и другие — спрашивают, почему он во всём рабском ходит. Денег много, на многое хватит. А сейчас… сейчас он пойдёт на Цветочный бульвар, как все называют переход с витражами. Там гуляют те, кому уже можно ходить, но нельзя во двор. Скоро уже ужин, а там он встретит и Майкла, и Мишу, и Никласа. Да, и отдаст Майклу газету. Больше он ничего с кроссвордом сделать не сможет: остальных слов не знает, да в этих, похоже, ошибок наделал.
Аристов был в своём кабинете и оживлённо беседовал с Джонатаном, когда Фредди наконец добрался до них. Его задержала та самая, светловолосая в старомодной шляпке. Со спины она казалась пожилой и была при более близком взгляде пожилой, но резвости, с которой она выскочила в коридор и за рукав вдёрнула Фредди в бокс, и молодая бы позавидовала.
— Прошу прощения, — попытался высвободить рукав Фредди.
Но тонкие пальцы с сухой кожей оказались неожиданно цепкими.
— Я должна поговорить с вами. Вы ведь джентльмен, не так ли?
Фредди неопределённо повёл плечами.
— Вы поймёте меня. Я — мать. И если я пошла на это, то только ради моего мальчика.
— Мама… — заговорил лежащий на кровати бледный до синевы юноша.
— Нет, — бросила она, не оборачиваясь. — Молчи. Я слишком много потеряла, тебя я не отдам.
— Мэм, — Фредди повторил попытку освобождения своего рукава, но по-прежнему безрезультатно. — Я буду вам весьма признателен, если вы объясните мне…
— Это ошибка, это… это недоразумение, чудовищное недоразумение, мальчик не при чём, он не виноват, я клянусь вам!
— Мама! — в голосе юноши зазвенели слёзы. — Я сам отвечаю за себя, мама.
— Мэм, — Фредди удалось вклиниться в её пылкую, но от того ещё менее понятную речь. — Я не знаю, что сотворил ваш сын…
— Ничего, я клянусь вам, он не виноват.
— Но это его проблема, — твёрдо закончил Фредди, выдёргивая наконец рукав. — Я к этому не имею и не желаю иметь никакого отношения.
— Но… но… но вы хотя бы подтвердите…
— Что?! — Фредди уже терял терпение.
— Что мой мальчик не при чём.
— Мама!
— Молчи! Ты сам себя губишь!
— Разберитесь без меня, — предложил Фредди, отступая к двери.
— Нет, подождите. Мне больше не к кому обратиться.
— Мама! — юноша рывком приподнялся на локтях. — Мама, он в другой палате, я его даже не видел. Никто не сможет сказать, что я потворствую чёрным, — он задохнулся и упал на подушки.
Фредди остановился, уже взявшись за ручку двери.
— Да-да, — кинулась к нему женщина. — Мой мальчик слаб, а они положили его рядом с чёрным. Ведь его могут лишить расы, а он не виноват, это всё русские. Вы видели, этот чёрный, наглый, в такой же одежде, — она испуганно понизила голос, — он… он чуть ли не читает. Одна посуда, одна еда… Я не дам моего мальчика. Подтвердите, что это… это…
— Это русский военный госпиталь, — голос Фредди спокоен до равнодушия. — Не думаю, что они изменят свои порядки ради вас.
— Нет-нет, я не о том, — заторопилась она. — Но вы же подтвердите, что мой мальчик… Ну, скажи сам джентльмену, что ты сделаешь с этим чёрным, если…
Фредди повернулся и вышел, не дослушав. Вернуться к Ларри и предупредить? О чём? Да какого чёрта! Вон же на лестнице парень из общежития моет, надраивает ступеньки. Даже через рабочий халат видно, как мышцы играют. Нет, Ларри ничего не грозит. А если эта идиотка верещит так громко, то это её проблема.
И в кабинет Аристова он вошёл спокойно, но Джонатан, даже не поглядев на него, сразу сказал:
— Проблемы?
— Ещё нет, — Фредди улыбчивым кивком поздоровался с Аристовым, переставил стул к столу и сел верхом, положив руки на спинку. — Кто лежит в пятом боксе, Юри?
Аристов усмехнулся.
— Он не опасен, Фредди.
Фредди покосился на Джонатана и нехотя пересказал разговор.
— Однако, — хмыкнул Джонатан.
— Он не опасен, — повторил Аристов.
— А она?
— Она впадает в панику, завидев, — Аристов задумался, подбирая слово. Джонатан и Фредди ждали. — Кого-то из местных, скажем так. Её мужа убили зимой, два сына погибли на фронте, а этого… его сильно избили на День Империи. И, похоже, за то, что не захотел присоединиться к погромщикам.
— Понятно, — кивнул Фредди. — Сыграно с блеском. Я поверил.
