— Тоже верно, — согласился Фредди. — Шериф оружие видел?
— А как же, — усмехнулся Стеф. — Ему по службе всё видеть положено. Но смолчал. Самооборона — святое дело.
Покупок в этот раз было немного, грузовик быстро опустел, и Фредди загнал его в сарай. Когда он подошёл к их домику, три автомата и цинк с остатком патронов лежали на веранде. Фредди занёс всё в дом и уложил на прежнее место. Конечно, жаль, что шериф видел, но тут уж ничего не поделаешь. Ладно, Хэллоуин многих образумил, может, и здесь, если по-глупому не нарываться… А ведь Стеф прав. С зимы валялись. Тогда и прибрали. Надо — выдали, не нужны — убрали. Так и сделаем. Тогда… тогда их не сюда, тогда… сундук! Окованный железом, старинный сундук. Перетащим его сюда и в самый раз. Ключи у лендлорда и старшего ковбоя.
Фредди вытащил автоматы и цинк обратно в свою комнату, засунул под кровать и закрыл кладовку. Вынул из шкафа и надел запасной пояс с кобурой и кольтом, и побежал в Большой Дом. Сундук они тогда так там и оставили: неподъёмный и замок сломан. А вот и пригодился. И замок — не проблема.
Джонатан осмотрел коров и лошадей.
— Как он погулял тогда, масса Джонатан, — Молли, тяжело дыша, затолкала наконец Монти в стойло и накинула щеколду, — так и буянит теперь, гулять просится. Ну, мы одеваем его и пускаем. Скучно ему взаперти, масса.
— Ладно, — кивнул Джонатан. — Пока не очень холодно, пусть гуляет.
В скотную всунулись мордашки Тома и Джерри.
— Масса Джонатан, — затрещали они в два голоса, — масса Фредди в Большой Дом зовут.
— Иду, — кивнул Джонатан. — Всё хорошо, Молли.
— А и спасибо, масса Джонатан, — засияла улыбкой Молли.
Роб, сопя, пытался дотянуться до гвоздя, чтобы повесить курточку Монти. Джонатан мимоходом помог ему и пошёл в Большой Дом. Что там ещё Фредди придумал? Интересно.
Михаил Аркадьевич оглядел сидящего за допросным столом с опущенной головой Чака.
— Болит меньше?
— Да, сэр, — шевельнул Чак распухшими искусанными губами. — Я их не чувствую, сэр.
Он говорил ровным безжизненным голосом.
— Я вам всё сказал, сэр. Убейте меня.
— Вы хотите умереть, Чак?
Чак с усилием поднял на него глаза. В них уже не было ненависти, только усталость, покорная усталость старого раба.
— Я не могу жить, сэр.
— Чак, вы сами сказали, что горите, как спальники, так? — Чак кивнул. — Но спальники, перегорев, живут. Вам надо пережить этот период.
— Без члена проживёшь, сэр, а без рук?
Равнодушный тон и вызывающе дерзкие слова.
Михаил Аркадьевич кивнул.
— Вы правы. Но всё восстановимо. Пока человек жив. Идите отдыхать, Чак.
Когда Чак, бессильно болтая руками, ушёл, Михаил Аркадьевич прошёлся по кабинету, посмотрел на Спинозу.
— В госпиталь, Михаил Аркадьевич? — сразу понял тот.
— Да, Олег Тихонович, сегодня же. И предупредите доктора Аристова. Раз механизм тот же…
— Вы не сказали ему, что направляете в госпиталь, — сказал из своего угла Гольцев.
— А зачем, Александр Кириллович? Чтобы выслушать ещё одну истерику про «лучше убейте сами»? — Михаил Аркадьевич пожал плечами. — Ну, с его делом всё понятно. Состояние аффекта. Спусковым механизмом послужила та же листовка, так что его случай подходит под общую тенденцию. Оформляйте, как и остальных цветных.
— С этим ясно, — кивнул Спиноза. — А с Гэбом?
— С Гэбом ещё проще. Там ничего нет. За насильственное удержание в рабской зависимости отвечает Кропстон.
— Нет, Михаил Аркадьевич, дело не в этом, — вмешался Гольцев. — Он же не горит, пока выполняет приказы.
— Да, я помню, вы говорили об этом нюансе. Ну, что ж, давайте с ним тоже побеседуем. Вызывайте, Олег Тихонович.
— Аристов говорил, что спальнику предлагается выбор. Перегореть или остаться спальником, — задумчиво сказал Гольцев.
— Это интересно, Александр Кириллович, но здесь, — Михаил Аркадьевич покачал головой, — здесь выбор иной. Остаться профессиональным убийцей или стать беспомощным инвалидом. У спальников известен один случай восстановления. Через пять лет.
— Да, — кивнул Спиноза, — пять лет с парализованными руками…
— А Тим? — не сдавался Гольцев. — Руки работают. Если его расспросить ещё раз…
— Вы же сами мне весьма убедительно доказывали, Александр Кириллович, — улыбнулся Михаил Аркадьевич, — что с Тимом случай особый, исключительный, и что дальнейшее расследование не нужно и даже вредно. Я с вами согласился. Будьте последовательны, Александр Кириллович.
— Буду, — кивнул Гольцев. — Конечно, ему это лишние травмы. Жалко парня, но…
— Но не уподобляйтесь, — Михаил Аркадьевич на секунду остановился, подбирая сравнение. Спиноза и Гольцев с интересом ждали. — Чрезмерно рьяным. Когда не думают о средствах, то неизбежно теряют цель.
Спиноза и Гольцев быстро понимающе переглянулись. Михаил Аркадьевич, не обратив на это внимания, повернулся к двери и кивнул заглянувшему сержанту.
Почти сразу в кабинет вошёл Гэб. Руки за спиной, глаза опущены.
— Здравствуйте, Гэб. Садитесь.
— Здравствуйте, сэр.
Гэб сел на обычное место, положил руки на крышку стола.
— Сегодня хотелось бы поговорить о вас, Гэб. О вашем будущем. Вы думали о нём?
— Будущее раба в воле хозяина, сэр, — привычно бездумно ответил Гэб.
— Двадцатого декабря прошлого года все отношения рабской зависимости прекращены. Вы слышали об освобождении всех рабов?
— Да, сэр.
— Почему вы не ушли от Кропстона?
Гэб поднял глаза и медленно неприязненно улыбнулся.
— И потом кричать от боли, как Чак? Я через две камеры его слышу, сэр. Он горластый.
— И вы решили остаться рабом, Гэб?
— Я хотел жить, сэр, — снова опустил глаза Гэб.
— Значит, когда вас выпустят, вы вернётесь к Старому Хозяину?
Гэб вскинул глаза и вдруг подался к ним всем телом.
— Сэр, возьмите меня к себе. Своим рабом. Вам же нужен… Я и шофёром могу, и секретарём, и камердинером. Я… я русский выучу, сэр.
Михаил Аркадьевич грустно улыбнулся, покачал головой.
— У нас нет рабов, Гэб.
— Сэр, вы можете называть меня, как вам угодно. Я знаю, есть адъютанты, денщики, референты… Это же всё равно то же самое, сэр.
— Однако, — хмыкнул Спиноза.
— Гэб, — сказал Гольцев, — я знаю одного парня. Он перегорел ещё зимой. Не скажу, что он благоденствует, но он живёт, работает, растит сына. Он был в вашей десятке, — Гэб недоверчиво улыбнулся. — Его зовут Тим. Помнишь Тима?
— Сэр, я помню Тима. Его сдали в аренду, и он погиб.
— Почему ты так думаешь?
— Его хозяин должен был… всё сделать и вернуться. Он не вернулся, значит, погиб. Если мёртв хозяин, раб-телохранитель не должен жить.
— А если Тим уцелел?
— Он бы вернулся один, — Гэб опустил голову. — Чтобы принять награду. Или наказание.
— Какую награду?
— У раба одна награда, сэр. Лёгкая смерть от руки хозяина.
— А наказание?
— Трудная смерть. Смерть под пыткой, — Гэб пожал плечами и вскинул голову. — Сэр, раз вы решили, что я должен гореть, раз вы осудили меня… Я всегда выполнял приказы. Чак мечтал убить хоть одного белого по своей воле. А теперь он горит.
— А о чём мечтал ты, Гэб?
— О лёгкой смерти от руки хозяина, сэр, — почтительный ответ прозвучал издёвкой.
— А сейчас? — улыбнулся Гольцев.
— А разве что-то изменилось, сэр? — равнодушный тон сменился вызывающим так резко, что они невольно переглянулись.
Гольцев встал и шагнул к Гэбу.
— Думаешь нарваться на удар, ответить и в драке получить пулю, Гэб? Так? Не выйдет.
Гэб молча опустил голову на сжатые кулаки.
— Ответь мне на один вопрос, Гэб, — Гольцев сделал паузу, но Гэб оставался неподвижным. — Ты вернёшься к Старому Хозяину? Хочешь вернуться?
Михаил Аркадьевич одобрительно кивнул. Плечи и затылок Гэба задрожали.
— Нет, — наконец всхлипнул он. — Я не хочу, сэр, простите, не надо. Лучше… лучше гореть.
— Он убьёт тебя? Ты этого боишься?
