Однако в ту пору я так уставала от работы, — в общем-то, как я тогда была убеждена, ничего мне не дававшей, — что не было сил ни о чем размышлять. По воскресеньям я валялась целыми днями, запершись в своей келье, отдыхала от непрерывного общения с людьми. Никогда еще я так круглосуточно не толклась на людях, это утомляло меня больше, чем все остальное.

Впрочем, вскоре наши консультанты попривыкли ко мне — и мои воскресные уединения окончились. Не будешь же отмалчиваться, когда тебе барабанят в дверь?.. Пришлось наконец даже согласиться пойти с ними на воскресный базар, в какую-то дальнюю деревеньку, где намечались петушиные бои, имелся большой выбор экзотических товаров местного производства, а также возможность увидеть доро́гой в какой-то придорожной роще «летучих собак», увидеть, как собирают созревший рис, — обо всем этом живописно рассказал нашим мужчинам начальник механического цеха Прасад, живший неподалеку от этой деревни. Возможность извести еще сотню метров обратимой пленки на снимки, представляющие историческую семейную ценность, окрылила моих консультантов.

Напрасно я отговаривалась, что все равно не знаю местного языка, принадлежавшего к дравидской группе, столь же далекой от моих хинди и урду, как, допустим, монгольский от русского. Мне возражали, что все равно в деревне кто-то немного говорит по-английски, а потом, чего это ради мне здесь скучать и отлеживаться в одиночестве, когда они идут?..

В дверь мою забарабанили в половине пятого утра, в тридцать пять минут пятого я, чертыхаясь, поднялась, в пять без четверти мы пили индийский чай в нашей крохотной столовке и ели бекон с яйцами, ровно в пять мы уже шагали от ворот общежития к большой проселочной дороге. Как и многие дороги в Индии, она была обсажена дающими тень деревьями. Здесь это были сначала баньяны, потом кокосовые пальмы.

Когда мои спутники, набрав деловой темп, разбились на оживленно разговаривающие группы, растянувшиеся во всю ширину дороги, я примкнула к той, что шла позади, и уединилась в общем разговоре: уши мои обтекали обрывки фраз, я не вслушивалась. Глаза мои тоже скользили по привычному, не воспринимая: горбатые серые коровы и бычки с клеймом жертвенной принадлежности какому-то богу на бедре, повозки, запряженные буйволами, концы рогов у буйволов были украшены серебряными колпачками с бубенцами. Нежный перезвон этот сливался с тихим посвистом зеленых попугайчиков, вившихся у обочин, с розовым утренним светом, стоявшим от неба до земли.

Мои спутники изредка обращались ко мне с шутками, я шутливо отвечала им и снова выключалась. Кто-то обнял меня за плечи, я высвободилась, припомнила, что вроде бы мужчину, осчастливившего меня, зовут Василий Николаевич, а фамилия его Черепанов. Я более-менее запомнила по именам тех консультантов, которые обращались ко мне часто. Василий Николаевич консультировал в группе карусельных и больших продольно-строгальных станков и к моей помощи почти не прибегал: быстро перенял десяток английских слов, а в основном действовал руками и «личным примером». Было ему лет сорок пять.

— Скучаете, Вера Сергеевна? — спросил он. — Домой в Мадрас охота? Кто у вас там — муж?

— Друзья, — ответила я, предоставив ему понимать как знает.

— И мы скучаем по женам… — сказал он, объяснив мой ответ, как ему хотелось. — Хоть за женщину подержаться просто так — и то легче.

— Жарко. — Я снова сбросила его руку с плеча.

— Нормально, — возразил он, не обидевшись. — Через час вот будет жарко. Я эту природу уже изучил.

Он снова ушел вперед.

Сейчас, пытаясь вспомнить его лицо, я удивленно сообразила, что Анатолий очень походит на него.

Какая-то независимость в его тоне, в том, как он легко снял руку с моего плеча и ушел, — тронула меня. Наши консультанты, уважая во мне необходимого посредника, разговаривали со мной все-таки снизу вверх, отбирая слова. Этот нашвырял каких попало, не заботясь об «изяществе», замолчал на полуслове…

Когда мы добрались до деревни, там уже вовсю торговал базар — рисовой водкой, сластями и пе́чевом, гудела толпа мужчин, обступившая обнесенную канатом площадку: в центре ее наскакивали друг на друга, топорща на худых шеях черные с золотом перья, жалкие маленькие птицы. Бой длился мгновенье — побежденный запрыгал, судорожно прижимаясь гребнем к земле, ему свернул шею и унес, взяв за ноги, хозяин, победителя тоже унесли под мышкой, а может, он тут же вступил в новое сражение: петухи, на мой взгляд, были неотличимо похожи.

Наши сразу кинулись к рингу, кое-кому удалось протиснуться к самому канату. Я тоже сунулась в толпу, хотя женщин тут не было. Очередной петух упал, пронзенный металлической шпорой, привязанной к ноге соперника, — свою он по каким-то причинам использовать так удачно не успел. Люди, окружавшие меня, задвигались, возмущенно поднимая руки, рты их громко извергали непонятные мне слова, извергали долго, — возможно, что-то произошло не по правилам. Потом зрители стали обмениваться скомканными рупиями, ставки были довольно большими.

— В чем смысл? — спросил меня Черепанов, очутившийся рядом. — Какие ставки?

Я пожала плечами, напомнив, что не знаю языка.

Он отвернулся от меня и начал протискиваться на противоположную сторону. Скоро я увидела его у самого каната, он стоял согнувшись, опершись ладонями о голые колени: подражая чехам, которые строили здесь небольшой завод ковкого чугуна, наши тоже ходили на прогулки в шортах. Лицо его было собрано в одну точку, как гвоздь, глаза яростно сосредоточены.

Петухи потоптались, вытягивая шеи, коснулись друг друга клювами, толпа зашелестела сдержанно каким-то словом — прыжок, схватка, — люди изрыгнули слова: много, тоже однообразные; потом без слов взревели коротко. Я опять не уловила мгновения, когда один из бойцов был повержен. Черепанов тоже толкал локтями соседей, тоже выкрикивал что-то непонятное, потом его стон слился с общим ревом, кулаки замолотили по коленям. Когда вынесли новых соперников, Черепанов показал соседу палец, потом два, сосед прибавил к двум третий. Новая пара топталась, примериваясь друг к другу. Черепанов ткнул пальцем в одного из них, сосед покачал головой, соглашаясь. Индийцы в знак согласия не кивают, а качают головой. Схватка — петух, которого выбрал Черепанов, лежал поверженный. Громко выматерившись, Черепанов усмехнулся и отдал три рупии соседу. На меня он даже не покосился, выругавшись, — видимо, забыл, что я существую. Почему-то это показалось мне обидным.

Я выбралась из толпы и села под большим многоствольным баньяном, рядом с женщинами наливавшими из глиняных сосудов и бутылей рисовую водку, теплый чай. На пальмовых листьях лежали сласти. Я выпила чаю и съела шарик из муки, тертых орехов и тростникового сока. Поглядела, как мальчишки, пристроившись напротив, торопливо ощипывают неудачников. Интересно, сколько мне еще ждать?..

Но минут через тридцать все наши мужчины один за одним повыползали из колышущейся гущи игроков и стянулись вокруг меня, как цыплята вокруг клушки. Тоже стали пить чай и пробовать изделия из меда, муки, орехов и прочих первозданных продуктов. Вообще-то нам не рекомендовали ничего есть с лотков, но как это жить в стране и не попробовать национальной простой стряпни, того, что ест народ?..

Наконец из толпы выбрался Черепанов в обнимку со своим соседом. Не обращая на нас никакого внимания, они присели возле торговки сомой, взяли по стакану и по паре треугольных пирожков самосу, начиненных горохом и огнем. Пирожки эти имели среди моих консультантов наименование «вери хот» — «очень горячие», так их называли индийцы, когда предлагали попробовать, предупреждая, что в них много перца. Черепанов со спутником чокнулись, выпили, закусили и продолжали о чем-то беседовать, размахивая руками и выкрикивая какие-то слова.

— Черепанов! — позвал его кто-то из наших. — Мы двинулись в рощу, собак глядеть.

— Давайте, — Василий обернулся мельком, белозубо улыбнувшись. — Догоню сейчас…

Он и на самом деле вскоре догнал нас и стал возбужденно рассказывать, что его партнер работал на нашем заводе в заготовительном цеху, но спился, и его выгнали, жена и дети его тоже прогнали, потому что он — конченый алкаш и из дома все уносит на пропой. Живет он от базара до базара, выигрывает деньги на петушиных боях, а когда совсем плохо, то ходит за тридцать верст отсюда, там есть индуистские храмы, он подрабатывает, перебивая клиентуру у постоянных гидов.