Я отпила прямо из бутылки, а в моем затуманенном мозгу мелькнуло: «Как в воду глядела»! В следующую минуту чьи-то могучие руки подхватили меня и поставили на стол. «А гори оно все»! — подумала я и, подвязав юбку, отдалась музыке. Так еще я не танцевала никогда. Выкинув все из головы, я жила только сегодняшней ночью, выплескивая все отчаяние и боль, что накопились во мне за последний год, в своем диком танце. Вскоре, запомнив припев, я, смеясь, стала подпевать вместе со всеми: «Сегодня моя ночь! Остальное — потом! У меня есть все, что мне надо! Пускай и окажется, что это лишь сон»!

Хорошо выпивший мужик, исполнявший только одному ему понятный танец, около моего стола, видимо решил, что сцена необходима и ему. Притом срочно. Оперевшись своими ручищами о крышку стола, он попытался присоединиться ко мне на импровизированной сцене. Не рассчитав свой вес и количество выпитого, он свалился на пол, повалив за собой стол и меня вместе с ним. Пол обнимать не пришлось — чьи-то руки подхватили меня при падении. Я весело рассмеялась, продолжая кивать головой в такт музыке. Меня все еще держали, и я потянулась к соседнему столу за кружкой пива. Рука остановилась на полпути, так как я, наконец, увидела «спасителя». Глаза Алекса превратились в два бездонных черных омута, кожа на лице натянулась, придав ему выражение взбешенного хищника. Он тяжело дышал и продолжал неотрывно смотреть на меня. Почему-то стало весело, затуманенный разум, просто отказывал принимать возможную угрозу. Рассмеявшись, я заплетающимся языком осведомилась:

— Ал, ты не только дотронулся до меня, но еще и держишь! Я не верю своим глазам! И не брезгуешь? Дорогой, прошу, поставь меня, мыло здесь в большом дефиците, ты ж потом не отмоешься! — его руки задрожали, но все же он не отпустил меня, а вместо этого, быстрым человеческим шагом пронес по залу, стараясь не привлекать к нам внимания. И только поднявшись на второй этаж, медленно поставил. Как только я оказалась на ногах, голова закружилась и перед моим взором коридор, ведущий в личные комнаты, стал опасно расплываться. Я хотела облокотиться на стенку, но в моем состоянии это оказалось невыполнимой задачей. Схватив рукой лишь воздух, я упала. Физическая боль прояснила мысли. Не осмеливаясь поднять голову, я тупо смотрела на его сапоги. От осознания того, в каком жалком состоянии я предстала перед Алексом, на глаза стали наворачиваться слезы. Я могла сказать, о чем он думает, даже не проникая в его сознание. Снова всплыл в голове подслушанный разговор с Миану. Алекс считал меня продажной девкой. И если у него и были какие-то сомнения на этот счет, то, думаю, после сегодняшнего концерта, они полностью исчезли. Хотелось провалиться сквозь землю. «А не сама ли ты этого добивалась»? — ехидно осведомился внутренний голос. — «Ведь тебе нужно, что б он ушел, так не слазь с телеги на полпути! Кажется, так говорила Милка». Разреветься сейчас было равносильно признанию собственной слабости, да и провалить игру я не имела права. Поэтому глубоко вздохнув, подняла глаза, и, дальше изображая из себя пьяную, кокетливо осведомилась:

— Дорогой, да ты предпочитаешь грубость? — хотела еще что-то сказать, но в следующее мгновение, грудь сдавило, и вместо слов наружу вырвались тихие хрипы. Брезгливо одарив взглядом, он, подняв меня, и хорошенько тряхнув, отпустил. Мне стало страшно. Уж лучше бы он орал! Такого напряженного выражения лица и взбешенного взгляда я еще никогда не видела у него. Даже сегодня утром. Боязливо промелькнула мысль о том, что его перекошенное от злости лицо, будет последним, что я увижу в своей недолгой жизни. Хотелось зажмуриться, убежать, провалиться сквозь землю, только бы он не заметил эту постыдную дрожь во всем теле.

— Завтра поговорим. — Процедил он и развернулся, чтобы уйти. «Ну, уж нет! Завтра ты должен уйти, или я просто сойду сума»! — подумала я с отчаянием. Я понимала, что Алекс здесь не просто так и, его присутствие определенно связано со мной. Радужных надежд на счастливый исход я не питала. Хотелось, чтобы он ушел — находится рядом с ним, было равносильно долгой и мучительной смерти. Поэтому я игриво бросила ему вслед:

— Красавчик, может, заглянешь на часок ко мне в комнату? Удовольствие гарантирую… — в следующее мгновение мою щеку обожгла резкая боль. Он навис надо мной и, еле сдерживаясь, прошипел:

— Дрянь! Ты окончательно лишилась чести? Или может, тебе объяснить значение этого слова? Запомни с первого раза, повторяться я не люблю. Пока память о тебе не стерта, как неприятное и никому не нужное воспоминание, ты не имеешь права подрывать репутацию Академии, Ковена или же бросать тень на всех тех, кто тебя окружал! Я ясно выразился? — приподняв мой подбородок, он, хищно усмехнувшись, заметил:

— Да у тебя кровь… — Неосознанно я дотронулась до щеки и увидела на своей руке маленькие алые пятна. «Задел когтями при пощечине», — отрешенно подумала я, а он, приблизившись к моему лицу, втянул воздух. Замерев на бесконечный миг, Алекс улыбнулся и провел языком по моей щеке. Затем, поморщившись, сплюнул на пол.

— Отвратительно, — резюмировал он, и развернувшись, быстро удалился.

Как я смогла дойти до своей комнаты — не помню. Единственным желанием было — умереть. Словно заклинание, я как одержимая повторяла: «Лишь бы скорей все это закончилось».

Алекс.

Уже практически рассвело. Я тенью скользил по городу, пытаясь успокоиться. Безрезультатно… Да и как могло быть иначе? Даже на другом конце поселка я ощущал ее присутствие. Я слышал ее сердцебиение, помнил ее запах… А зеленые глаза без устали следовали за мной, словно наваждение.

Перемахнув через городские ворота, я вздохнул полной грудью. В воздухе я не нуждался, но иногда продолжал дышать. Так и не смог отказаться от глупой привычки, выработавшейся у меня уже после обращения.

Сказать, что было паскудно, значит — ничего не сказать!

«Да, все дело в привычке. Порой просто невозможно отказаться…»

Тряхнув головой, я посмотрел вперед. «Нужно как-то продержаться до утра. А потом, эта безмозглая девица, возомнившая себя великой актрисой, проспится, и тогда-то я вытрясу из нее всю правду».

Догадка, что все случившееся прошлым вечером было ничем иным, как представлением, утвердилась в моей голове довольно твердо. Каролину выдавали глаза, дрожание рук, голос, произносивший непривычные для его хозяйки речи, и поэтому не способный уловить нужной интонации.

«Чтобы играть какую-нибудь роль, нужно знать ее досконально, иначе рискуешь захлебнуться в своей фальши и неправдоподобности».

Словно одержимый, я метался вокруг городка, только бы не остановиться и не потребовать от нее немедленного ответа. После неудавшегося концерта в меня прямо-таки клыками вцепилась невозможная, безумная надежда. Я лихорадочно восстанавливал в памяти то, что когда-то пытался забыть, как страшный сон. Положение ее тела, движения, слова… Пытался вспомнить того мальчишку и не мог! Что-то не давало мне покоя. Будто была утеряна маленькая деталь головоломки. С каждой минутой я, сначала с радостью, а затем — с ужасом, понимал, что меня обвели вокруг пальца, как неразумное дитя. Я это чувствовал, но припомнить что-то важное, на что можно опереться в своих ощущениях — не мог. Это сводило с ума!