Было слишком темно, чтобы ехать быстро. Один неверный шаг — и можно было свалиться в канал. Харт старался соблюдать осторожность, но инстинкт понуждал его торопиться. «Спеши, спеши, спеши», — говорил он себе.

Они проехали Литл-Бедвин, затем — Грейм-Бедвин и теперь двигались в направлении Уилтона и Крофтона. Увы, Йена Маккензи нигде не было. Нигде не было видно высокого шотландца, глядевшего на воду или прогуливавшегося по берегу канала.

Впрочем, Йен мог находиться где угодно. Мог забраться в овин, чтобы поспать, или сесть в поезд, идущий неизвестно куда. Йен не следовал никаким правилам, кроме своих собственных. И о билете на поезд он не заботился до той поры, пока в него не садился. Йен, конечно, прислал бы Бет телеграмму, чтобы сообщить о своем местонахождении, но он, к сожалению, не всегда помнил, что следовало бы сделать это как можно быстрее. И даже теперь, когда у него появилась Бет, он по-прежнему любил иногда внезапно исчезать.

Будучи ребенком, Йен часто убегал от людей — и бежал, бежал, бежал, чтобы избавиться от своих страхов, которых не понимал. Харт тогда следовал за ним, находил и молча садился рядом, чтобы успокоить брата. Только он, Харт, мог остановить слезы Йена и мог утешить его. А когда Йена привезли домой из психиатрической лечебницы, он часто уходил из дома и пропадал где-то по нескольку дней. Харт сходил с ума от волнения, но брат почти всегда возвращался сам. Герцог кричал на брата и приказывал больше так не поступать. Йен молча слушал, отводя глаза, а через некоторое время снова куда-то уходил. И никакие крики не могли изменить его привычек.

Но теперь дела обстояли иначе. У Йена появилась Бет, поэтому он стал реже убегать из дома. Он не любил оставлять жену и своих детей и большей частью сидел дома.

Но тогда почему же он ушел сейчас?

«Я ни за что не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Йен Маккензи, — мысленно поклялся Харт, проезжая очередную деревню. — Обещаю, что не изменю своему слову до самой смерти».

Харт не заметил, как отделился от сопровождавших его людей, — теперь он ехал далеко впереди. А его охранники, вероятно, свернули или, возможно, решили, что он поехал по мосту.

Харт хотел вернуться обратно, но потом передумал. Он не видел ничего подозрительного — ничего такого, что указывало бы на присутствие поблизости врагов. И никто из тех, с кем он разговаривал, тоже не встречал в округе незнакомцев. А его люди, конечно же, нагонят его, когда смогут.

Но отсутствие подозрительных личностей не избавляло герцога от тревоги за брата, и он продолжал поиски.

Харт заезжал в тихие деревушки, наведывался в местные пабы и расспрашивал на фермах — мол, не остановился ли тут на ночь «высокий джентльмен». Большинство людей в окрестностях знали Йена или слышали о нем, но никто ничем не мог помочь.

Церковные часы пробили четыре, когда герцог пересек еще один мост через канал. Он порядком устал, а его люди, возможно, уже вернулись в Уотербери. Глаза Харта сами собой закрывались, несмотря на все попытки держать их открытыми. Наверное, ему следовало остановиться и отдохнуть, чтобы на рассвете возобновить поиски. Тревога толкала Харта вперед, но разум подсказывал, что дело пойдет лучше, если он на несколько часов прервется и дождется наступления утра.

Харт расседлал лошадь, снял узду и, приладив постромки, привязал кобылу к крепкому молодому дереву. Затем, завернувшись в плащ, улегся на землю, положив седло себе под голову.

Харт проснулся, когда все те же часы на церкви пробили восемь. В глаза ему ярко светило солнце, и над ним возвышалась массивная фигура Йена Маккензи.

— Черт тебя подери, Йен, — пробурчал герцог. Он сел, потирая онемевшую шею. Лошадь же его, отвязавшись, бродила поодаль, пощипывая траву.

Йен ничего не сказал, даже не спросил, что брат делал утром у берега канала. Отвернувшись, он пошел ловить лошадь Харта. Поймав, снял с ее шеи постромки и набросит узду. А кобыла уткнулась мордой ему в лицо. Животные любили Йена. Лошади Камерона и все собаки семейства Маккензи преданно следовали за ним повсюду.

Харт потер ладонью подбородок, и пробивавшаяся щетина царапнула пальцы. С трудом встав на ноги и подняв с земли седло, служившее ему подушкой, герцог отправился седлать лошадь.

— Что ты здесь делаешь, Йен? — спросил он.

Йен забрал у брата седло и вскинул на спину животному, затем наклонился, чтобы затянуть подпругу. Его ловкие движения выдавали опытного наездника.

— Искал тебя, — ответил Йен.

— А я думал, что это я тебя ищу.

Йен немного подумал, потом кивнул:

— Да, мне сказали, что ты ищешь меня.

— Кто сказал? — Харт осмотрел берег канала. — Ты что, встретил моих охранников? Но как они узнали, что я здесь?

Йен взял поводья и, посмотрев брату прямо в глаза, заявил:

— Я всегда могу найти тебя.

Несколько мгновений они стояли, молча глядя друг на друга. Потом, отвернувшись, Йен повел лошадь к тропинке у канала.

«Я всегда могу найти тебя», — звучали в ушах Харта слова брата, шагавшего вдоль берега. В этот утренний час ни одна баржа не плыла по тихому каналу, а под деревьями и мостами еще клубился туман.

«Я всегда могу найти тебя». Конечно же, Йен просто констатировал факт — он вовсе не хотел сказать, что имел с братом какую-то особую связь.

Но Харт чувствовал свою связь с Йеном. Связь эта возникла между ними, когда Харт осознал, что Йен — другой, особенный. И тогда он понял, что должен защищать Йена. Харт ощущал эту связь на протяжении всех тех лет, что Йен содержался в психиатрической лечебнице, а также потом, когда забрал его оттуда. И он знал, что эта связь будет существовать всегда, всю его жизнь.

А Йен по-прежнему вел лошадь по тропинке в западном направлении, и он даже не оглядывался — словно знал, что брат сейчас последует за ним.

Догнав его, Харт сказал:

— Но дом Камерона в другой стороне.

Йен молча продолжал идти по тропинке, то и дело убирая нависающие над ней ветки. Харт сдался и теперь тоже молча шел вдоль канала.

Примерно через милю Йен перевел лошадь через узкий мост и направился к длинной барже, стоявшей у противоположного берега. На борту баржи находились дети, две козы, три собаки, а также мужчина; свесив ноги за борт, он курил трубку. А тягловая лошадь, вероятно, тащившая баржу, сейчас была отвязана и щипала у берега траву.

Ни слова не говоря, Йен бросил поводья и ступил на палубу баржи. Одна из девочек вылезла на берег, чтобы взять поводья лошади Харта. Она погладила кобылу и что-то пошептала ей на ухо, а та даже как будто обрадовалась вниманию девочки.

Харт же проследовал за Йеном на баржу. Мужчина с трубкой кивнул герцогу, но подняться не удосужился. Дети и собаки уставились на Харта с любопытством, а козы проявили полное равнодушие.

Из каюты вышла необычайно худая женщина средних лет, одетая во все черное и с черным шарфом на голове. Глаза у нее были такие же черные, как одежда, и настороженные.

— Вы, — обратилась она к Харту и указала на деревянную клеть рядом с поручнями, — сядьте вон туда.

Лондонское светское общество немало удивилось бы, увидев, как его светлость герцог Килморган послушно занял указанное место. Йен же молча сел рядом с братом.

Девочка на берегу приладила к лошади Харта постромки и, сняв с нее седло и узду, аккуратно сложила их на палубе, затем направилась к тягловой лошади, чтобы накинуть на нее поводья. Делала она все размеренно и без спешки. Никто из взрослых не вышел на берег, чтобы помочь малышке. Да она этого и не ждала. Женщина же, усадив гостей, снова скрылась в каюте.

Харт встречал этих цыган и раньше, хотя никогда не бывал на их барже. Пятнадцать лет назад он стоял на берегу канала недалеко от поместья Камерона, и эта же женщина в черном подошла к нему и сказала по-английски с сильным акцентом, что отныне ее семья будет приглядывать за Камероном, потому что он спас ее сына Анджело от ареста и смерти. А Анджело стал слугой Камерона и его близким другом.