В общем, я покончил с этой пыткой в лесу. Я нажал на курок и выстрелил ему в лицо.

Тут же примчался егерь. Я держал ружье за ствол с выражением ужаса на лице. И я сказал, что замок заклинило, а потом ружье самопроизвольно выстрелило.

Егерь знал правду, и я знал, что он знает, но он показал, что да, его светлость не проверил ствол, перед тем как выстрелить в пролетающую птицу, поэтому заряд взорвался в казенной части оружия. Что ж, от несчастья никто не застрахован…

Итак, тринадцатого герцога Килморгана не стало. Мои братья подозревали, что в действительности все было не так, как сказали мы с егерем, но они помалкивали. Я же поклялся еще в лесу, что им не придется расплачиваться за мой поступок.

Сегодня, Элинор, я признаюсь тебе в своих грехах, только тебе одной. Завтра Йен возвращается домой. Может, теперь Маккензи обретут хоть немного мира, хотя я в этом сомневаюсь, дорогая Эл. Ведь у нас с миром нелады!

Спасибо, что выслушала меня. Я почти слышу, как ты говоришь в своей рассудительной манере: «Ты сделал то, что сделал. И покончим с этим».

Мне бы хотелось услышать это из твоих уст, дорогая. Но не волнуйся, я не примчусь в Гленарден, чтобы упасть к твоим ногам. Ты тоже заслуживаешь мира и покоя.

Да хранит тебя Бог».

До Харта донесся какой-то шорох. Повернув голову, он увидел в дверном проеме Элинор — необычайно чопорную и благопристойную, в застегнутом до подбородка платье. Она смотрела на него, приоткрыв рот от удивления.

— Ты должна была это сжечь, — сказал герцог.

Элинор закрыла дверь и подошла к столу.

— Я почему-то не смогла. — Она даже не стала спрашивать, о каком письме шла речь.

— Почему?

— Не знаю, Харт. Вероятно, потому, что ты доверил эту тайну только мне одной.

— Да, верно, — кивнул Харт. — Только тебе.

Герцог закрыл альбом и встал. Сделав шаг к Элинор, он взял ее лицо в ладони и наклонился, чтобы поцеловать.

Харт даже не задумывался о том, зачем она поднялась наверх, и не знал, ждала ли ее внизу Изабелла. Важно было лишь то, что Элинор находилась с ним и что он ощущал тепло женщины, знавшей его самую страшную тайну. Да, она все знала, но не выдала его.

И сейчас, обнимая ее, Харт снова почувствовал себя сильным. Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, стараясь перецеловать все веснушки до единой.

— Эл…

— Ш-ш-ш… — Она положила голову ему на плечо. — Ничего не говори. Сейчас ничего не нужно говорить, Харт.

Харт прижался губами к ее виску, потом прошептал:

— Ты вклеила фотографии в альбом. Составила книгу обо мне… Зачем?

Она подняла голову, встретив его взгляд, и ее щеки вспыхнули.

— Видишь ли, Харт, я…

Он с удовольствием наблюдал, как Элинор пыталась найти ответ на его вопрос. Наконец, еще гуще покраснев, она шепотом произнесла:

— Твоя внешность, Харт, радует глаз.

Он едва удержался от смеха, но все же ухмыльнулся.

А Элинор внезапно нахмурилась и дотронулась до царапины на его лице, оставленной каменной шрапнелью.

— Что с тобой случилось? — спросила она.

— Ничего существенного. Не уклоняйся от ответа, Эл.

Она снова провела пальцами по его щеке и пробормотала:

— Даже с такими отметинами ты очень красивый мужчина. И ты должен знать об этом.

Многие женщины говорили ему то же самое, но Харт не позволял себе упиваться их похвалами. Ведь богатство и положение в обществе могли приукрасить истинное положение вещей, даже безобразное сделав прекрасным.

— Я не хочу, чтобы ты хранила фотографии, сделанные миссис Палмер, — сказал он наконец. — Сожги их, Эл.

— Харт, не будь глупцом. Они ведь прекрасные. Кроме того… Если ты когда-нибудь очень сильно разозлишь меня, я смогу продать их за хорошие деньги.

Харт перестал улыбаться.

— Ты смогла бы это сделать?

Она сделала вид, что задумалась.

— Да, возможно. Если ты будешь запрещать мне осматривать кое-какие места. И если станешь мешать мне делать то, что я хочу.

Харт снова улыбнулся.

— А ты, Эл, действительно смелая дама. Ты нисколько не изменилась с тех пор, как заманила меня в тот лодочный сарай.

— Заманила?.. Мне кажется, я занималась там своим делом. А вот ты… Ты подкараулил меня.

— Это спор, который может длиться столетьями. Впрочем, не важно. — Харт взял со стола альбом. — Я сожгу его целиком.

— Только посмей! — Элинор рванулась за книгой, но Харт ловко от нее увернулся и направился к угольной печке.

Элинор бросилась за ним и вцепилась в альбом. Герцог сделал вид, что пытается вырвать у нее фолиант, и она с силой дернула за книгу. Харт же внезапно отпустил ее, и Элинор упала бы, если бы он тотчас же не подхватил ее и не усадил на кровать.

Харт уселся с ней рядом и весело рассмеялся, укладывая ее на спину. Элинор тоже засмеялась, но тут же нахмурилась.

— О, чертов турнюр, — пробормотала она.

Харт тотчас перевернулся вместе с ней, так что теперь она оказалась сверху. Турнюр со скрипом выпрямился — как корабль в штормовую погоду.

Элинор же смотрела на Харта, на этого смеющегося пленительного горца, и чувствовала, что снова в него влюбляется. Согнув ноги в коленях, она поболтала в воздухе ботинками и пробормотала:

— Я должна встать. Моя гувернантка научила меня никогда не ложиться в постель обутой.

Харт с ухмылкой ответил:

— А я научу тебя ложиться в постель в одних ботинках.

— В одних?.. Но это было бы… бесстыдством.

— Да, конечно. Но в этом-то все и дело!

Элинор постучала пальцем по кончику его носа.

— Харт, должна признаться: когда я с тобой, то неизменно теряю стыд.

— Вот и хорошо.

— Должно быть, я очень скверная женщина, раз позволяю тебе такие вольности.

Он широко улыбнулся, и его глаза наполнились светом.

— Эл, твоей невинностью полнятся небеса.

— Да уж… — Она шутливо нахмурилась. — Не забывай, что я выросла с отцом, который не считал зазорным обсуждать за супом привычные способы воспроизводства всех живых существ — включая человека.

— Твоя мать, должно быть, была очень терпеливой женщиной.

— Моя мать любила его до безумия.

Элинор погрустнела, что всегда с ней происходило, когда она вспоминала мать. Та умерла, когда Элинор было всего восемь лет.

Харт же невольно вздохнул.

— Я всегда тебе в этом завидовал, Эл. Твои отец и мать по-настоящему любили друг друга. Ты провела детство в счастливом доме.

— Да, дом у нас был счастливый, — согласилась Элинор. — А потом стал печальным.

— Я знаю, Эл.

Харт обнял ее.

— По крайней мере мы с отцом всегда хорошо ладили, — продолжала она. — А его откровенность… О, это опять возвращает меня к моим познаниям в области воспроизводства человеческого рода. Можешь считать меня невинной, но в каком-то смысле я довольно искушенная…

— Да, знаю. Ты держишь фотографии голого мужчины в ящике с бельем.

— Куда ты сунул свой нос, черт тебя подери.

— Зато я получил некоторое представление о твоем гардеробе. Почему ты не передала Изабелле, чтобы одела тебя, как я велел? Твои платья просто ужасны.

— Что ж, спасибо за комплимент.

Харт коснулся пальцем ее губы.

— Отбрось свою гордость, детка. Раз тебе придется появляться в свете вместе с членами моей семьи, то и одеваться ты должна прилично, ясно? Пусть Изабелла обновит твой гардероб и пришлет мне счет.

— Нет, нет, нет. Люди скажут, что я твоя любовница.

Харт усмехнулся.

— Что за выражение?.. Я ведь плачу тебе жалованье.

— Платишь за работу. Честное жалованье за честный труд.

— Но я не могу допустить, чтобы мои работники выглядели неприлично. Моя экономка и та одета лучше, чем ты.

— Оскорбление за оскорблением, сэр.

— Но это правда. А теперь я хочу услышать правду от тебя. Зачем тебе все это… досье на меня?

— Чтобы питать твою гордость, разумеется.