— До свидания, — уныло прощались дети.

У интернатских детей каждый вечер с Карабасом кончался сказкой. Им очень нравилась история про Бармалея и Айболита, но ведь и эта сказка имеет конец, и волей-неволей Карабасу приходилось сочинять самому, и сказка превратилась в многосерийную историю, где Бармалей вынужден был встречаться с капитаном Немо, дружить с Фантомасом, конкурировать в злодействе с пиратами острова Сокровищ, летать на реактивных лайнерах, ездить на упряжках и терпеть неоднократные поражения от доктора Айболита, который сам в ходе бесконечных приключений превратился в сыщика, для конспирации надевавшего белый халат.

Дети ждали его историй, как взрослые очередной серии «Семнадцать мгновений весны». Наконец, Карабас загнал Бармалея на Северный полюс в надежде окончательно с ним рассчитаться и заморозить где-нибудь в снегах, но ничего назидательного в последней серии не придумывалось, и он решил сделать перерыв, дать временную оттяжку, чтобы собраться с силами и кое-как восстановить явно идущую на убыль фантазию.

— В следующий раз, дети. В следующий раз! Спокойной ночи.

Медленной походкой шел он в конец улицы в свой холодный дом. Электрический свет в Полуострове горел только до двенадцати ночи. В запасе у Карабаса еще было время. Он ставил на плиту чай, зажигал ночник и, укрывшись шкурой вместо пледа, доставал из тумбочки секретные книги, которые никому не показывал. Читал он их долго, и когда в поселке гасили свет, зажигал свечу и читал при свете огарка. Это были обычные тоненькие детские книжки для дошколят и младшего школьного возраста. Он читал, молча шевеля губами, улыбался, и не было, человека счастливее его.

Поминки пришлись на три последних дня недели, в селе было тихо и печально, мрачновато как-то, но вот настал понедельник, все вышли на работу, и эксцесс на похоронах Кащеев почти забыл.

Он стоял у окна, смотрел, как малыши возятся в сугробе, валтузят друг друга, собаки тоже были в куче — играли с детьми, и понемногу хорошее настроение возвращалось к Кащееву.

Но тут на тропинке, ведущей к правлению, показалась барашковая шапка и такой же воротник — отпрянул от окна Кащеев, сел за стол, закурил: «Видать, ко мне…»

Гость постучался, вошел не спеша, разделся в кабинете, представился.

— Пивень Федот Федотович. Из центра.

— Из какого? — спросил настороженно Кащеев.

— Из районного, — мягко ответил Пивень.

— А-а… значит, к нам по делам, — вздохнул Кащеев, встал, прошелся к окну, посмотрел на улицу, не зная, о чем разговаривать с высоким гостем.

— Командировку вам отметили? — вдруг догадался спросить Кащеев, надеясь таким образом, ставя печати, узнать, из какой же организации приехал к ним этот Пивень. Всех знал в райцентре Кащеев, ну, разумеется, в основном руководящих работников — то актив, то совещание, то пленум, то заседание — постоянно встречаешься, и все знакомы, а вот этого, Пивня, что-то не припоминал Иван Иванович, не припоминал, и смутное раздражение начинало закипать на дне его души.

— Отметил, — сказал Пивень, — в сельсовете, у Джексона. Да, кстати, могли бы в сельсовет избрать кого-нибудь другого.

— Это почему же? — недоуменно спросил Кащеев.

— Ну как «почему»? У человека американское имя, а он осуществляет здесь руководство. Нехорошо как-то…

«Ну и тип», — подумал Кащеев. Но сказал другое:

— Имя — это исторически получилось, это лежит в корнях. А власть Джексону доверил народ, он его избрал.

— Так уж и народ? — засомневался Пивень.

Кащеев начал закипать:

— Если мы с точки зрения фамилий да национальностей к работе подходить будем, это же черт знает что получится. Вот вы руководитель, а фамилия у вас подкачала — Пивень, петух с украинского. Нехорошо руководителю петухом быть, а вас назначили и даже к нам в командировку прислали!

— Ну, знаете ли! — поднялся Пивень.

— Чего знаю? — сразу успокоился Кащеев, и стало ему смешно. — По каким делам у нас? Откуда? У меня мало времени, через полчаса собираю правление…

Пивень сел.

— Я из инспекции. Близится охота на морзверя. Чтобы не было злоупотреблений…

— Понимаю, — сказал Кащеев, — наши уже ходят в море.

— Я должен проинструктировать — кого можно бить, а кого нельзя.

— Так охотники же знают.

— Все равно… И плавединицы надо мне проверить.

— Ну уж это дело регистра, а не рыбоохотинспекции. Регистр был, он уже дал добро шхуне. И шхуна в море, промышляет китов…

— Так-с, — задумчиво постучал по столу Пивень. — Ну, ну. А наглядной агитации у вас я, между прочим, не вижу. Это не пустяк.

— Новых плакатов нам не присылали, — ответил Кащеев. — Вон как авиация работает, непогода все время. Сначала надо важные грузы и людей, можно и без плакатов обойтись на первый случай.

— По нашему ведомству я кое-что привез, — и Пивень расстегнул портфель. Он достал оттуда пачку листовок, отпечатанных в районной типографии. — Вот, — и он протянул одну Кащееву.

На листовке был изображен убегающий белый медведь и охотник, у которого вместо ружья в руках был транспарант с крупными буквами.

— А как?

— Никак!

— Сами сочинили? — спросил Кащеев.

— Сам, — скромно потупился Пивень.

«Д-да, — подумал Кащеев, — кажется, мне тут с ним скучно не будет…»

— А еще у меня есть про китов, — и Пивень протянул еще одну листовку. На ней изображены были три кита и все три перечеркнуты.

— Почему они зачеркнуты? — спросил Кащеев.

— Это киты, которых нельзя убивать. Голубой, горбатый и гренландский. Нельзя на них охотиться. Запрещено.

— А-а…

— Вот если забудете, кого нельзя убивать, запомните, три кита на букву «г» — горбач, гренландец и голубой. Три кита на букву «г»…

— Оставьте листовки, мы распространим. Проведем работу. Вникнем. А пока изучайте положение на местах. До свидания, у меня правление, — поднялся Кащеев.

Пивень тоже встал, пожал протянутую руку, но у двери задержался. Здесь была полка с изделиями местных умельцев из моржового клыка.

— Ваши? Местные?

Кащеев кивнул.

— Хорошие работы, — вертел в руках Пивень фигурку моржа. Поставил на место. Взял нож из кости, посмотрел, вернул. И тут его внимание привлек висящий в углу клинок.

— Ого! — подошел Пивень, но не рискнул брать в руки. На лезвии клинка у эфеса шла затейливая арабская вязь, и весь он отливал в ранних полярных сумерках вороненой сталью.

— В турпоездке приобрели, за границей?

— Ага, — кивнул Кащеев.

— Сразу видно… эх, — вздохнул Пивень, — умеют же там делать… дамасская сталь.

— Умеют, — вздохнул Кащеев, — дамасская сталь.

Он вспоминал, как стоял в пурговые ночи в своей мастерской, колдовал над листом металла, а потом, когда клинок был готов, он выбивал на нем арабские буквы, списывая их с фотографии, опубликованной в «Огоньке», фоторепортаж был посвящен Турции, и умей Пивень читать, он перевел бы надпись на клинке — «Шашлычная».

— Ну так вы не забудьте, — сказал Пивень, — три кита на букву «г». До свидания.

«Сам ты на букву «г», — устало подумал Иван Иванович, но вслух сказал:

— До свидания.

Конечно, никакого правления он и не думал собирать. Кащеев смотрел в окно и размышлял о том, что, несмотря на весну, светлый день все же короток, вот и темнеет уже, а Иванов собирается домой, надо бы посидеть за прощальным обедом, тем более, что Алекс грозился такое смастерить, пальчики, мол, оближешь. Надо бы спешить, ни к чему в понедельник задерживаться на работе.

Кащеев вышел на улицу. Настроение у него было скверное, даже здороваться ни с кем не хотелось.

Он свернул с главной улицы и по тропинке, петляющей вдоль берега моря, прошмыгнул к дому.

Гости его уже отобедали. Иванов собирал рюкзак — газеты, журналы, письма, пришедшие еще в прошлом месяце, — их не могли доставить, несколько бутылок спирта — на станции уже кончался, кое-какие консервы, цветная материя — подарок Анастасии и так кое-что, по мелочи. Рюкзак полон как раз, все вмещалось, руки будут свободными, и идти на лыжах удобно.