— Пока что в нашем деле одни проблемы, — усмехнулся Чернов.

— Вот, скажем, его печень, — продолжал Ояр. Он готовил обед и перевел проблему на кулинарные рельсы. — В пятидесяти граммах печени витамина А столько, сколько хватит человеку на год. Съешь кусок — и окочуришься, от гипервитаминоза… вот так…

— Чукчи и эскимосы всегда зарывают печень, чтобы не досталась собакам, — сказал Христофор.

— А другого нельзя? — жалобно опросил Варя.

— Экий гуманист нашелся! — засмеялся Чернов. — Одного, значит, можно, другого нельзя. Ишь ты!

— Дак привык как-то…

— Науке нужен Барон. Как знать, может, он и тебе нужен.

— Решение «медвежьих проблем» — это в конечном итоге решение многих проблем и в изучении организма человека. Да, да, не удивляйся. Все живые модели природы, изучение их тайн — путь к изучению тайн человека. Человека мы ведь тоже знаем мало, не волнуйся. И чем больше будем изучать, тем больше будет новых проблем. Это диалектика. Лягушек вот убивают — тебе не жалко? А сколько они дали науке!

— Раз надо… — вздохнул Варя.

— Мы не браконьеры и не охотники. И медведя у нас защищают с пятьдесят шестого гада… Я бы вообще запретил всякую любительскую охоту на птиц и зверей. Не понимаю я этого… — сказал Чернов.

Со временем запретим. Вот на острове с этого года ни одного выстрела не будет, — пообещал Ояр.

— Оно понятно, заповедник. А я вообще, — ответил Чернов.

— А в других странах? — спросил Варя.

— Сейчас всюду в арктических странах запрещена охота на белого медведя, — ответил Ояр. — Акт семьдесят четвертого года.

— Какой? — не понял Варя.

— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, — терпеливо втолковывал ему Ояр, — СССР, США, Норвегия, Канада и Дания заключили соглашение о международной охране медведя. Соглашение выполняется хорошо.

Ояр поставил сковородку на стол (первое обычно подавалась на ужин), достал миску с сухарями.

— Сегодня все закончим, ребята, — сказал Чернов, — а утром подадимся на Ключи. Соберемся сегодня вечером после работы, упакуемся, а утром рано выйдем. Идет?

— А кто пойдет на Барона? — спросил дежурный по кухне Ояр. — Останься за меня здесь, Варя, а?

Варфоломей молчал. Посмотрел на Чернова.

— Пойдут все, — твердо сказал Чернов.

Горячие Ключи — небольшое озеро на дне распадка, окутанное паром, темное пятно среди сверкающей белизны залитого солнцем снега. Крутые бока сопок защищают озеро от ветра. Через высокий перевал — единственная дорога, а дальше — вниз, к избушке.

От избушки далеко в озеро тянутся мостки, а на самом конце мостков — домик, прилепился как птичье гнездо на самом краю. Строеньице махонькое — четыре человека уместятся еле-еле. Не для людей дом — для одежды.

В домике можно раздеться, если на улице снег, и тут же рядом со скамейками (пола нет) окунуться в горячую воду, нырнуть и между сваями выплыть на просторы озера. Пока купаются, снег не заметет твою одежду, мороз не схватит — вот для чего строеньице.

Вездеход ученых только подрулил к избушке, а их уже выскочили встречать Ноэ и Нанук, Машкин и Глория. Давно они тут, и вездеход услышали давно, еще когда тот взбирался на перевал.

Только собаки упряжки Нанука не проявили интереса, лежали свернувшись клубочком, чуть присыпанные свежим снежком. Привыкли они к технике и к вездеходному шуму.

Изба здесь просторна — места на всех — хватит, с таким расчетом и строилась, — на много гостей, как-никак, а все же место отдыха, тут теснота ни к чему.

Разгрузились, распаковались; увидел Нанук шкуру медведя, вытащил ее из брезентового мешка, развернул на снегу.

— О-о, большой… умка-дедушка… старый…

Обошел Нанук вокруг шкуры, грустно глядя на «живую эмблему Арктики». Сам он в последний раз стрелял медведя давно, еще в молодости, а обычно сторонился хозяина льдов, прогонял при встрече криком.

— Барон? — узнала Ноэ.

— Он самый, — кивнул Варфоломей.

— Помоги Нануку, — сказала она.

Варфоломей и Нанук отнесли шкуру и мешок за дом, подальше от собак.

Старик посмотрел на Варфоломея.

— Пусть, — разрешила Ноэ.

Тогда он еще раз обошел вокруг шкуры, что-то бормоча, потом присел на корточки, набил трубку, протянул Ноэ.

Она раскурила трубку и отдала ее отцу.

Нанук два раза пыхнул трубкой, потом протянул ее медведю, постучал трубкой о его зубы (шкура была снята вместе с черепом), опять принялся шептать, закрывая ему ладонью глаза.

— Идем, — сказала Ноэ Варфоломею.

Они оставили старика одного.

— Это ритуал такой, старый… Отец не очень верит, но так надо, чтобы зло не пришло от его, медвежьего, рода людям, убившим Барона… Это земля Нанука, так деды делали, и он должен поступать так, чтобы не обидеть дедов и других медведей…

Варфоломей молчал. Да и что он мог сказать, ведь и на нем вина, хотя и вины-то, в общем, нет; так надо, без этого просто нельзя… Чего уж тут, сантименты…

Он вздохнул. Самое время закурить, если б курил.

— А это посмотри! Видишь? — Она показала на вершину горы. Там стояло несколько выветренных каменных столбов — останцев.

— Это священные камни. Вон справа — Большой Дедушка. Так камень зовут. Тут наше культовое место. Давно-давно, отправляясь на охоту, Большого Дедушку задабривали, патроны ему оставляли, спички, табак. А если охота хорошая была, приносили еду, мазали его жиром и кровью, оставляли ему черепа или рога, там и сейчас есть. Давно было, еще у дедов. А вокруг Большого Дедушки лежат небольшие камни. Один мы дома храним — еще с тех времен. Его мой дедушка домой принес.

«Камень-фетиш», — подумал Варя.

— Домашний камень тоже имеет имя, только длинное — «Вышедший из Тела Земли-Матери». Его смотреть и трогать нельзя, Имаклик не разрешает. Но я тебе как-нибудь покажу, хочешь?

— Хочу! — согласился Варя. — Конечно же! Это так интересно!

— Идем к воде, — потянула она его.

Варя нагнулся с мостков, зачерпнул пригоршню.

— Ого! Совсем кипяток, бриться можно?!

— Нет, не кипяток. Это с мороза так кажется. Очень теплая. Но долго купаться нельзя, если сердце больное. Немного — можно.

Варфоломею тут же захотелось в воду.

Ноэ поняла его желание.

— Нет, не сейчас. Лучше к вечеру, перед ужином. Спится хорошо, и сны бывают хорошие. Бежим в дом, обед стынет, давно приготовили, как только вездеход ваш на перевале услышали. Смотри, вода парит, вся одежда будет в снегу, когда на мороз выскочим, бежим!

Стол был накрыт. Даже с замороженным тортом. Его Глория сберегла из своих развозторговских запасов.

— Живем, братцы! — потирал руки Чернов.

Дежурила Глория. Когда все уселись за стол, от взгляда Ноэ не ускользнуло, что первую тарелку она поставила перед Антошей Машкиным, хотя, по обычаю, первую подать она должна бы Нануку, как самому старшему тут.

Все были веселы и рады. Но Антоша ничем не выделял своего отношения к Ноэ, он радовался вообще встрече со всеми друзьями, и это тоже не ускользнуло от чуткого сердца Ноэ.

Тогда она демонстративно принялась опекать Варю, но на Антошу Машкина это не произвело впечатления, он просто не замечал этого или делал вид, что не замечает, чем еще раз задел Ноэ, но не настолько, чтобы причинить ей боль.

«Значит, он для меня потерян», — решила она, и ей стало спокойно от этой внезапной мысли, от неизбежности очевидного.

Купались до ужина. Первыми в воде оказались мужчины, потом неожиданно на снегу появились две русалки — одна тонкая и светлая, другая полная брюнетка с мячом в руках, в ярких бикини. Они неторопливо шли босиком по снегу и в озеро зашли прямо с берега, со снега, а не с мостков, знай, мол, наших, мы не чета некоторым мужчинам…

— Позор нам, мальчики, — зашипел Чернов, и мужчины поплыли к берегу, но не вышли на него, и град снежков полетел в женщин, а навстречу мужчинам из белесого тумана стремительно вылетел мяч, красивый эскимосский мяч, покрытый серебристой непромокаемой шкурой нерпы, и все весело принялись играть, пасуя мяч друг другу и радуясь как дети.