— Я в этом ракурсе и отвечаю: неподвластно. Но это не имеет никакого значения.

— А я повторяю, что это имеет решающее значение, ибо завтра у меня заболит сердце и я вместо валидола но ошибке положу под язык таблетку ацетилсалициловой кислоты.

— Ну и что?

— А то, что мне все равно полегчает, поскольку я уверен, что принял спасительный валидол.

— Ну и что?

— А то, что на самом-то деле исцеления не происходит, что болезнь-то идет своим чередом, что, несмотря на галлюцинацию здоровья, она меня ест, ест!..

Тетки в одинаковых плисовых жакетах, как по команде, поднялись с мест, подхватили свои мешки и проследовали, по всей видимости, в соседний вагон. Я давно заметил, что они как-то странно переглядываются между собой, но не думал, что дело примет такой решительный оборот.

— Напугали баб, — сказал наш певец и раскатисто засмеялся. — Даю голову на отсечение, что они теперь сойдут на две остановки раньше. Я правильно предлагал: вместо того чтобы пугать население, надо было исполнить пару-тройку народных песен. И технология простая: я завожу, вы подпеваете. Я, честно говоря, этих песен знаю — без трех штук миллион! Вот еще есть такая отличная песня…

И он запел песню, в которой мне запомнились только следующие слова:

Поскольку мы настойчиво не подтягивали, наш певец попел-попел и затих.

— Боюсь, что давеча я не совсем точно выразил свою мысль, — сказал невидимый пассажир. — Разумеется, верующий человек должен иметь понятие о том, чему он вручает себя как спасению. Но я думаю, что он приходит к этому пониманию не разумом, а сердцем, то есть неким премудрым устройством, которое называется сердцем или душой. Боюсь, что тот, кто осенен даром, так сказать, сердечного знания, имеет колдовские преимущества по сравнению с остальными. Например, он за тысячи километров узнает о болезни близкого человека. Или вот метание ножа! Ведь метание ножа…

— Насчет метания ножа я сейчас объясню, — перебил его богатырь. — Главное — это дистанция. Выбираешь такую дистанцию, чтобы нож успевал сделать только один оборот, берешь его двумя пальцами посреди лезвия и пускаешь с оттяжечкой от плеча. При соответствующей тренировке попадание гарантировано в ста случаях из ста.

— Балабол, — с опаской сказал канцелярский тип.

— Ведь метание ножа, — как ни в чем не бывало продолжал невидимый пассажир, — это вовсе не искусство метать нож таким образом, чтобы он попадал в цель исключительно острием, это искусство веры в то, что нож попадает в цель исключительно острием. Ошибки не может быть: если вы безусловно верите, ваш нож будет попадать в цель исключительно острием, если вы безусловно верите, какую бы таблетку вы ни приняли, вам гарантировано исцеление.

— Вот вы говорите, сердечное знание, — сказал седенький старичок. — Но ведь и собаке дано это самое сердечное знание, а она кому ни попадя лижет руки, если, конечно, ее не бить. Причем точно такое же бессловесное сердечное знание, какое может быть свойственно человеку, если еще не более утонченное, на что издавна намекает вся, если можно так выразиться, собакочеловеческая литература. А между тем собака не знает бога, она даже человека за бога не признает, так как имеет манеру его кусать. Значит, какой у нас с вами напрашивается вывод? Бога имеет не то, что имеет сердце, а то, что имеет разум. Это, между прочим, пожалуй, единственный сколько-нибудь весомый довод в пользу бытия божьего, потому что человеческий разум — единственная иррациональная вещь в природе. Но вот какая получается ерунда: если бы бог существовал, для разума это было бы очевидно…

В эту минуту где-то в дальнем конце вагона раздался такой дикий крик, что я вздрогнул и онемел; так кричать мог либо человек, к которому приступают с ножом, либо человек, который встретился с привидением. Все наши испуганно переглянулись между собой, а затем уставились на меня, видимо, посчитав, что, поскольку я сижу с краю, мне должно быть известно, кто это там кричит. Я посмотрел в глубь вагона, но ничего особенного не приметил. Снова раздался крик; я поднялся и, немного робея, пошел выяснить, что, собственно, происходит.

В пассажирском салоне, расположенном сразу за помещением проводника, рожала та самая молодуха, которую я отметил, когда еще ходил организовывать чаепитие. Так как роженицу со всех сторон обступили сочувствующие женщины, сначала мне толком ничего не удалось разглядеть, но потом, через головы и в просветах, я увидел, что роженица лежала на нижней полке пунцовая от натуги и держала во рту правую руку, — наверное, потому, что она совестилась кричать. Тут какой-то старик казах принес длинный отрез нелепой восточной ткани, который, по его добродушному признанию, он вез заведующей районным отделом народного образования в качестве взятки, и сочувствующие женщины ловко завесили салон от пола до потолка.

— Надо, наверное, поезд останавливать, — сказал старик казах, смешно показывая руками, как останавливают поезда.

— Ничего, и так родим, на колесах, — ответила ему одна из сочувствующих женщин, почему-то употребляя глагол «рожать» во множественном числе.

— Между прочим, — сказал я, — потом могут быть неприятности бюрократического порядка. Ну что паспортистка напишет в графе «место рождения»? Между Гурьевом и Манатом? Вот один мой приятель имел несчастье родиться в Эгейском море, то есть на пароходе, который пересекал Эгейское море; так ему через раз денежные переводы не выдают!

— Вместо того, чтобы глупости говорить, — сказала мне красавица казачка, которая тоже была тут, — лучше попросили бы у проводника горячей воды и несколько простыней.

Я протиснулся между сочувствующими женщинами и постучался к проводнику: никакого ответа. Я постучал еще раз и услышал за дверью невразумительное ворчание — скорее всего проводник еще не проспался.

— У него там девушка, — весело подмигнув, сказал мне старик казах и показал руками, какие бывают девушки.

Поскольку помочь роженице мне было решительно печем, я отправился восвояси. На обратном пути меня немного обидели: дойдя до того салона, в котором пировали кавказцы, я машинально приостановился, очарованный дивными запахами овечьего сыра, зелени и еще чего-то забористого, огневого; один из кавказцев недружелюбно на меня посмотрел и сказал:

— Проходи, дорогой! Очень прошу, не мешай закусывать! — Говоря, он держал во рту несколько стрелок-зеленого лука и от этого походил на селедку, приготовленную для праздничного стола.

Диспут в нашем закутке шел своим чередом.

— Однако, прежде чем вывести, что есть бог, — говорил седенький старичок, — давайте выведем, что не есть бог, пойдем академическим путем к утверждению через отрицание. Для этого рассмотрим шесть основных ипостасей бога…

— Откуда вы их столько набрали? — спросил у старичка «невидимый пассажир», который в действительности оказался именно таким, каким я его представлял; самое интересное было то, что на левой щеке, чуть ниже века, у него и впрямь была родинка размером с булавочную головку.

— На самом деле их гораздо больше, чем шесть, — сказал старичок, — но основных почему-то шесть. Первая ипостась: категорический бог, то есть бог, почти физически существующий, бог, который, так сказать, председательствует над миром и самым непосредственным образом управляет его делами. Об этом боге мы знаем из книги Бытия и других разделов Ветхого завета, в которых описывается, как категорический бог разговаривает с людьми, ходит к ним в гости, даже бранится, то есть выступает как самое что ни на есть категорическое лицо. В Апокалипсисе этот бог даже описывается. Кроме того, нам известно, что мы созданы по образу и подобию божию, и, как бы ни выкручивались богословы, вкладывая в эти параметры всякие фантастические значения вплоть до прямо противоположных, образ есть образ, а подобие есть подобие; во всяком случае, святой дух на этот счет никак специально не оговаривается. Кстати сказать, тут кроется большая двусмысленность, если принять во внимание каннибалов, пигмеев и национал-социалистов…