— Святополк, это вы убили Забржицкого? — неожиданно для самой себя спросила я.

Многострадальное яйцо снова шмякнулось над пол — на этот раз выпав из Надиных рук.

Но ответа на свой вопрос я так и не получила. В трубке раздался негромкий смешок, а затем щелчок и короткие гудки.

Положив трубку, я некоторое время сидела молча, неподвижным взглядом уставившись в пространство, и пришла в себя только тогда, когда Надя пригрозила устроить мне душ из горячего кофе, если я немедленно не объясню ей, что произошло. Стряхнув с себя оцепенение, я сообщила ей содержание телефонного разговора.

— Что я говорила! — торжествующе закружилась по кухне Надя. — Я была права, права! Я — гений сыска!

— Не говоря уже о твоей сногсшибательной, блистательной, гигантской, невероятной скромности, — съязвила я. Вообще-то, мне было завидно. И почему я сама обо всем не догадалась?

— Ты бы тоже это поняла, — угадав мои мысли, великодушно сказала Надя. — Просто у тебя голова была забита любовными неурядицами. Я вот, когда ссорюсь с Даниелем, вообще ничего не соображаю, даже сахар с солью путаю. Слушай, а нам не надо позвонить в милицию насчет этого, как его…

— Святополка? — помогла я и в ответ на Надин утвердительный кивок скептически скривила рот. — Думаю, не имеет смысла. Судя по новостям, они и так прекрасно знают, кто это сделал. Теперь им нужно только его найти. А тут я им ничем помочь не смогу. Все, чего я добьюсь этим звонком, — они просто привяжутся ко мне и будут отнимать время и мотать нервы. А мне и Захарова достаточно, хотя он, как ты понимаешь, далеко не самый худший вариант. Вот с ангелами нашими нужно бы поделиться информацией…

— Ни за что! — возмутилась Надя. — Ты что, с ума сошла? Поднести им все на блюдечке… Ну уж нет! Пусть сами выкручиваются, как хотят. И вообще, нам пора ехать к нашей подозреваемой. Время поджимает! Кстати, ты это собираешься есть?

После многочисленных падений на давно, сознаюсь, не мытый пол яйцо приобрело малоаппетитный вид. Я посмотрела на него с сомнением и постановила отправить бедолагу в помойку. Надя предложила мне другое яйцо, но я твердо отклонила ее предложение, решив, что с меня на сегодня хватит неожиданностей с этим продуктом питания.

Оказалось — как в воду глядела. Не успела я приняться за бутерброд с сыром и ветчиной, как телефон опять издал пронзительный вопль. Я посмотрела на него с испугом, потом умоляюще взглянула на Надю. Та энергично затрясла головой:

— Нет уж! Я к твоему телефону подходить боюсь. Вдруг там черти или вампиры какие-нибудь… Или киллеры… Нет, ты уж сама.

С тяжелым вздохом я отложила так и не надкушенный бутерброд и с опаской протянула руку к трубке.

— Марина… — робко сказал печальный голос и замолк.

— Себастьян? — прошипела Надя. Неужели выражение лица так меня выдает?

После нескольких безуспешных попыток придумать и произнести что-нибудь разумное я пробормотала:

— П-привет… Как жизнь?

Надя закатила глаза к потолку и покрутила пальцем у виска.

— Хорошо, — не слишком убедительно произнес печальный голос. Запнулся и внезапно выдохнул: — Вообще-то, ничего хорошего…

— Что, какие-то трудности в расследовании? — сморозила я.

Надя перекосила рот и высунула в сторону язык. Ужасная получилась рожа, и абсолютно неясно, что она означала.

— Н-нет… Понимаешь… — голос замолк и после долгой томительной паузы, за время которой я чуть не отдала богу душу, решительно сказал: — Нам необходимо увидеться.

— Конечно! — залепетала я, хватаясь за сердце. — Обязательно!

Надя угрожающе оскалилась и провела ребром ладони по шее.

— А когда? — спрашивала я тем временем Себастьяна, безуспешно пытаясь скрыть звучащую в голосе радость.

Убедившись, что предыдущие ее телодвижения не оказали на меня должного воздействия, Надя помахала в воздухе кулаком и сунула мне его под самый нос. Это меня действительно слегка отрезвило.

— Только не сейчас, ладно? — торопливо пробормотала я. — Сейчас я… спешу… мне надо идти…

— Тогда, может быть, сегодня вечером? Часиков в девять тебе удобно? — смиренно спросил Себастьян.

— Да, — прошелестела я на седьмом небе от счастья.

— Вот и замечательно. Я тебе еще позвоню. Ну, пока… М-м… Целую.

Трубка полетела на стол, а я закружилась по кухне в неистовом танце, повторяя:

— Он любит меня! Любит! Любит!

— Как будто в этом кто-нибудь когда-нибудь сомневался, — с усмешкой наблюдая за моей ликующей пляской, пробурчала себе под нос Надя. — Удивительно, до чего глупеют люди под воздействием гормонов…

— Дура ты! — ответила я, не переставая скакать. — Это любовь!

— А ты думаешь, я говорю про что-нибудь другое? — хмыкнула Надя. — Давай-ка прекращай свои первобытнообщинные хореографические этюды, ешь бутерброд, и поехали!

В конце концов я съела два бутерброда, а не один, но второй мне пришлось дожевывать в лифте под недовольное ворчание Нади. Я ее понимаю — мое превышающее все пределы разумного копание при сборах может вызвать инфаркт миокарда у кого угодно, за исключением двух человек: моей мамы, которая копается почти так же долго, как я, и моей кузины, которой я с темпами сборов в подметки не гожусь — если она опаздывает куда-то меньше чем на два часа, это значит, что она явилась раньше времени. С другой стороны, и самые пунктуальные личности иногда выкидывают коленца: моей, всегда точной и рассудительной, лучшей подруге как-то раз взбрело в голову сделать стрижку, покраску и укладку волос перед тем, как отправиться на мой день рождения. Уж не знаю, чего ради она это задумала — торжество проходило в узком кругу, и коронованных особ приглашать не стали, — но в результате она опоздала так, что когда все-таки появилась, праздник едва не был омрачен убийством, потому что я, утомившись долгим ожиданием, жаждала ее крови не хуже настоящего вампира.

Свою золотисто-горчичную «десятку» Надя из непонятной предосторожности припарковала в некотором отдалении от дома нашей подозреваемой. Смысла в этом, на мой взгляд, не было, и я поделилась своими соображениями с Надей. Та посмотрела на меня сурово и пояснила:

— Я хочу провести рекогносцировку, а из окна машины делать это мне было бы неудобно.

Я посмотрела на Надю с нескрываемым уважением. Слово «рекогносцировка» не входит в мой активный словарь, хотя я и обожаю длинные слова, такие как «рододендрон» и «энциклопедия».

В соответствии со своим заявлением, по дороге к дому Ирины Надя неутомимо зыркала по сторонам. Не знаю, что она надеялась высмотреть — противотанковые рвы, колючую проволоку или минные поля, но только ничего интересного не было в этом заурядном московском окраинном дворе — выбоины и трещины в тротуарах, веселенькой раскраски детская площадка, скопление гаражей-ракушек…

У нужного нам подъезда Надя почему-то задрала голову наверх и толкнула меня локтем. Я подняла голову и тихонько охнула.

Два окна на третьем этаже зияли черными дырами. Над ними до подоконников следующего этажа поднимались следы гари.

— На что спорим, что это та квартира, куда мы направляемся? — мрачно спросила Надя.

Дверь подъезда медленно открылась, и в проеме показалась синяя клетчатая коляска. Надя ринулась вперед и схватилась за ручку двери, удерживая ее в распахнутом положении. Молодая женщина в белой ветровке с нашивкой, многозначительно гласившей «Crazy girl's doctor», выкатила коляску на улицу и поблагодарила Надю. А благодетельница отреагировала странно — повернулась ко мне и подмигнула. Ничего не понимая, я автоматически подмигнула в ответ.

— Добрый день, — бодро обратилась Надя к молодой мамаше, — мы из газеты «Московские окна»… Вы когда-нибудь читали эту газету?

— Вообще-то, нет, — слегка испуганная Надиным нахрапом ответила та.

— Это новая газета, — вдохновенно врала Надя. — Газета о москвичах и для москвичей! Сейчас мы работаем над большим репортажем «Огни большого города», хотим рассказать о пожарах в Москве.

— А-а… Вы, наверное, хотите написать о пожаре в Ирининой квартире! — догадалась обладательница белой ветровки, направляя коляску, под козырьком которой, насупив брови, сопел в две дырочки упитанный краснощекий младенец, к ближайшей скамейке.